Моя подруга Рита в 42 года вдруг ни с того ни с сего решила стать матерью. Впрочем, так решила не она, а где-то там, наверху, постаралось провидение. Её моложавый бойфренд махнул густой гривой, ретиво зацокал копытцами и радостно заржал: «В загс пойдём! Желаю быть отцом!» Родители, ещё крепкие пенсионеры, дружно всплакнули от счастья – они уже и не чаяли понянчиться с внучатами. Вдобавок пожилая одинокая родственница скоропостижно ушла из жизни и оставила любимой племяннице неплохую квартиру в провинции, которую можно было выгодно продать.

Короче говоря, звёзды сложились, и Рите ничего не оставалось делать, кроме как готовиться к роли «молодой» матери. К этому она отнеслась философски – чему быть, того не миновать. Вот только один факт её очень расстраивал: на время декрета придётся уйти с любимой работы. И кто знает, вдруг хорошее место окажется потеряно навсегда. А служила моя подруга в театральном музее имени А.А. Бахрушина.

– Оль, не хочешь на работу устроиться? На моё место, временно, но по трудовой, – голос у Ритуси был нежный и вкрадчивый.
– Нет, – не раздумывая ответила я. – К вам каждый день на работу ходить надо.
– Центр города, метро в двух шагах, – продолжала соблазнять меня подружка. – Будешь отвечать за информационный портал, освещать новости, размещать объявления в интернете. Вот какая тебе разница, где по клавишам стучать, дома или на работе?
– Дома у меня диван, и я на нём лежу! А у вас там проходной двор, народ толпами бегает.
– Но ты не знаешь, что именно я тебе предлагаю! Это же отдельный филиал, музей-квартира семьи Мироновых! Или для тебя Андрей Миронов – пустой звук? – вынула Рита краплёную карту из рукава.

Рита угадала. Имя Андрея Миронова для меня не пустой звук, как, собственно, и для миллионов сограждан. Наверное, долго ещё не появится актёр, которого зрители будут так любить и боготворить. Хороших и талантливых лицедеев, без сомнения, много, но Миронов уникален и неповторим.

С этими мыслями, стараясь не опоздать, я быстро шагала по Арбату в сторону Власьевского переулка, где находится Музей-квартира Мироновых–Менакера. Самый обычный многоэтажный дом на тихой улочке, на фасаде изящный барельеф – под распахнутым театральным занавесом склонились в поклоне мужчина и женщина, Миронова и Менакер.

Переехали они в этот дом в 1972 году, когда получили новую квартиру. Квартира оказалась довольно скромной, коридора у входных дверей почти нет, сразу вход в большую комнату. Да и вообще как-то тесновато. Или мне так показалось, потому что посетителей пришло довольно много? Рита любезно встречала гостей, чинно просила надевать бахилы, проходить в залу и рассаживаться перед телевизором на заранее приготовленные стульчики. Тема сегодняшней лекции: «Творческие вехи жизни А.А. Миронова».

Говорила Рита негромко, на кнопки пульта нажимала плавно, словно совершала священнодействие. Оно и понятно – профильное образование. Актриса всегда актриса. Мелькали кадры, а голос экскурсовода журчал серебристым ручейком: «В 1962 году на экраны выходит фильм «Мой младший брат», актёр сыграл в нём свою первую значимую роль. Хотя кандидатура Миронова вызывала нарекания членов худсовета, в том числе из-за фактуры, он был утверждён на роль…» На чёрно-белом экране весело смеялся, язвил и куролесил кудрявый очкарик – Олег Даль. Мужественный и сексапильный, как античный герой, Саша Збруев объяснялся в любви девчонке так страстно, что становилось даже как-то волнительно. А рядом с ними всё время мелькал белокурый, пухленький и слегка неуклюжий юноша, на их фоне он выглядел неинтересным и неубедительным.

Позади меня сидели две барышни, где-то 1997 года рождения.

– А это точно Миронов, который Бендера играл? – зашептала одна.
– Не знаю. Что-то жирный какой-то… – неуверенно отозвалась вторая.

Я выразительно покашляла, девушки затихли, а я подумала: дурёхи! Когда юный Андрюша вошёл в аудиторию и увидел приёмную комиссию, от волнения у него из носа кровь пошла. Но поступил. На курсе, по общему мнению, талантом не блистал, хотя очень старался. Мечтал получить красный диплом. И получил. Хотел попасть в театр Вахтангова, но взяли в Сатиру, где прослужил 25 лет. И работал, каждый день над собой работал, на кефире неделями сидел, гимнастикой специальной занимался, чтоб стать блестящим, воздушным, летящим и всеми любимым.

Размеренная речь Риты, мерцающий экран и вся атмосфера произвели на меня странное воздействие. Я будто впала в гипнотический транс, и мысли понеслись совсем в другую сторону.

В 12 лет меня на улице сбила машина. Ничего страшного не произошло, переломов не было, однако мышечная ткань на ногах оказалась повреждена. Врачи ножами срезали с меня валенки. И вот лежу я дома уже второй месяц в компрессионных бинтах, бездельничаю и этим счастлива.

– Ходить девочка будет и даже бегать, – сказал хирург, осматривая мои конечности. – Только вот мышцы подсыхать начнут, ножки уродливыми… в смысле худенькими станут. Но ничего, брюки пусть носит, сейчас это модно!

В те времена модно было носить мини-юбку.

– Как же так, – вздохнула мама. Стройные ноги достались мне от неё по наследству, и родительница сильно переживала. – И ничего сделать нельзя?
– Не знаю, – с сомнением отозвался хирург. – Если только ноги качать, в тренажёрный зал ходить…

Тренажёрный зал я нашла в нашем подъезде. После школы спускалась на первый этаж, а потом поднималась на девятый. Раз десять туда и обратно, на каждой лестничной площадке плие у перил, и на цыпочки, и вверх, и вниз… Да ещё с громкой песней: «Нет, я не плачу и не рыдаю, на все вопросы я открыто отвечаю! Что наша жизнь? Игра. И кто ж тому виной, что я увлёкся этою игрой!»

Возмущённые соседи умоляли маму утихомирить дочь, слушать эти вопли было невыносимо! Но я победила! Когда через много-много лет однокурсники хотели меня задеть, то бросали обвинение: «Тебя в Театральный только за красоту ног и взяли!»

Бархатистый голос Риты обволакивал слушателей.

– Наступил 1968 год. Судьба протянула Миронову «Бриллиантовую руку» – именно этот фильм стал для него началом блистательной карьеры и сумасшедшей популярности. А также состоялся его дебют как певца.
– Что будете петь? – строго спросила меня преподавательница по вокалу, в прошлом заслуженная оперная дива.
– «Остров невезения», – отчеканила я. И запела.
– Знаете, – после долгой паузы, придя в себя от шока, произнесла дива. – Я вам разрешаю на мои занятия не ходить. Помочь тут нечем. А троечку на экзамене и так поставлю.

Я стояла в коридоре и грустила, потому что любила петь. Мимо шустро пробегали однокурсники, притормаживали у дверей вокального класса и высокомерно заявляли: «Я на гитаре играю!.. Я музыкальную школу окончил!.. А я вообще актёр, а не певец!»

Я с опаской поскреблась в дверь, дива удивлённо взметнула брови и поинтересовалась, а где Петров, Козлов и следующая за ними по расписанию Иванова? Я развела руками и потупилась: ведать не ведаю… Но если вдруг они случайно не явятся – можно мне полтора часа с вами позаниматься?

Так продолжалось три года. На госэкзамене по вокалу я спела все песни из «Гусарской баллады», несколько арий из оперетт и получила «отлично». Дива прослезилась, расцеловала меня в обе щеки и во всеуслышание заявила, что я – её самое крупное творческое достижение!

Лекция закончилась. Теперь нас ожидала экскурсия по квартире. Рита любезно попросила присутствовавших не толпиться в узком коридорчике. Экспонаты руками не трогать, ничего не ломать и не ронять.

На полочках – коллекции фарфоровых статуэток и керамических котов, на стенах – агитационные тарелочки и сырные доски. В любой квартире за годы проживания копятся красивые вещицы, которые дарят родственники и друзья. Но этот дом – особый, он уже стал историей.

Вот этот рояль производства 1910 года подарил приятель Дуня. Он игрывал на нём частенько и аккомпанировал своей подруге Клаве. Той, которая Шульженко.
Лидочка Р. тут пела. И Людочка З.

А за круглым столиком петровских времён попивали чаёк композиторы Френкель и Богословский. А над ними поблёскивала синими стёклышками люстра из Зимнего дворца, на шесть свечей, осколок XVIII столетия. В буфете красного дерева хранили посуду, а за его нижние створки держался маленький Андрюша, когда учился ходить. И повсюду его портреты…

А вот и гримировальный столик из театра, а на нём коробочка грима ВТО, бумажная салфетка со следами пудры – наверное, промокнул вспотевшее лицо. За стеклом витрины – сценические костюмы. Три из «Фигаро»: красный, белый и чёрный… Время для меня окончательно остановило свой бег.

Не помню, сколько лет мне было, десять или чуть больше. В Пермь на гастроли приехал Московский театр Сатиры. Очередь за билетами, как гигантская змея, кольцами закручивалась по всей площади перед оперным театром, а хвост выползал на проезжую часть.

– У меня городской лагерь, и времени нет, – решительно сказала мама. – Сама стой. Вот тебе рубль.

Были летние каникулы, но вместо того чтобы играть с подружками, я упрямо стояла в очереди. Впрочем, это было бессмысленно. Билеты по рублю в продажу даже не поступили, они магическим образом растворились. А вдоль очереди ходили какие-то дядьки и заговорщицки шептали: «Балкон двадцать пять, партер пятьдесят». Деньги по тем временам колоссальные!

Бабушка сжалилась надо мной и отдала свою пенсию. Целых 30 рублей! У театра, дрожа как цуцик, я подошла к длинноволосому парню, он был самый молодой и показался мне не страшным.

– Билетик? Деньги давай, сейчас принесу! – весело оскалился он.

Домой я не бежала, а летела. Нет – парила! Я увижу его! Блистательного Маркиза: «Вжик-вжик, уноси готовенького!» Отважного милиционера, который вместе с глупыми итальянцами убегал от льва! Остапа, Селестена и, конечно, Фигаро!!!

Парадное платье, белые гольфы, пышные банты, а ещё бабушка нарвала в огороде букетик астр. В театр я отправилась одна, благо недалеко, два квартала. А после спектакля мама встретит.

– Девочка, это что такое? – строго спросила меня тётенька контролёр.
– Билет, – слегка удивилась я.
– Какой билет? – завопила тётка. – Ерунда какая-то! Сама сделала, на печатной машинке? Как не стыдно, а ещё пионерка! Уходи! Не мешай зрителям заходить!

Я даже плакать не могла. Обиды не было, а было какое-то вселенское отчаяние. Я не увижу Миронова! Случись это чуть позже – я бы, наверное, начала бы неистово доказывать свою правоту и невиновность. Подружилась бы с вахтёрами, монтировщиками, пожарными или с чёртом лысым. Прокопала бы подземный ход или пролезла в замочную скважину, но на спектакль обязательно попала бы! Однако весёлая и бесстрашная наглючесть появилась в моём арсенале гораздо позже. А тогда я просто сидела на скамейке и судорожно сжимала в кулачке букетик астр. К концу спектакля подошла мама и, увидев меня, решила: дочь от горя повредилась рассудком.

– Пошли к служебному! – мама решительно схватила меня за руку. – Артисты будут выходить, увидишь своего Миронова! Подбежишь, цветы вручишь, автограф возьмёшь!

Милиционеры плотным кольцом встали вокруг служебного входа, оттеснив толпу поклонников на приличное расстояние. Из дверей театра стали выходить знаменитости и по живому милицейскому коридору направлялись в сторону автобуса. Импозантный Ширвиндт, изящная Васильева, сосредоточенный Папанов, и вот наконец-то он!!! Толпа взревела и нажала на милицейский кордон, но бравые парни сдвинули плечи и устояли. Он солнечно улыбнулся, взмахнул высоко поднятой рукой, легко развернулся на каблучках и летящей танцующей походкой поспешил к автобусу. Даже лацканы пиджака у него вздрагивали и трепетали, словно крылышки. Все громко зааплодировали и закричали: «Браво, Андрюша!» – а я наконец-то заплакала.
Это был последний гастрольный спектакль, театр Сатиры возвращался в Москву.

– Перестань, ничего страшного не случилось, – утешала меня мама. – Вырастешь, в Москву поедешь, в театр сходишь. Ещё сто раз Миронова увидишь!

Я выросла, в Москве живу, в театр хожу, но всё равно опоздала. А сейчас передо мной в витрине его сценический костюм. Тот самый чёрный камзол, в котором он в последний раз вышел на сцену и не успел доиграть финальный монолог. Как говорят, счастлив тот воин и защитник Отечества, что ушёл из жизни на поле брани. И тот актёр, кто родился и умер на сцене.

Экскурсия закончилась. Посетители благодарили Риту, писали отзывы в гостевую книгу, некоторые попросились в туалетную комнату. «Сейчас все уйдут, будем чай пить», – шепнула мне Ритуся.

Кухня была вся окрашена в красные тона. Говорят, Мария Владимировна считала, будто красный цвет способствует аппетиту, и вообще он ей нравился. Рита резала тортик, разливала чай в чашки, и, кстати, они тоже были красные.

– А чашки тоже Мироновым принадлежали? – поинтересовалась я.
– Нет, сами купили. Но похожие, – отозвалась Рита. – Ну, понравилось тебе у нас?

Не зная, что и ответить, попросилась в ванную, надо же перед едой руки помыть. И там меня окончательно накрыло. Вдруг представила, что после каждого спектакля Андрюша спешил сюда, в этот дом, к маме. Дарил ей все свои цветы, а перед ужином вот здесь аккуратно мыл руки. А ещё воображение нарисовало, как сидит в своей красной спальне пожилая женщина, смотрит на фотографии любимого мужа и обожаемого сына, которых больше нет. И одиноко ей, горько и страшно. У меня появилось какое-то болезненное ощущение, что я гость непрошеный и в щёлочку подглядываю. Не хочу так! Пусть эта легенда останется для меня легендой! Рите я сказала нет. Она расстроилась и потребовала объяснений.

– У меня жизнь кочевая. То съёмки, то командировки. Скоро в Лондон ехать на постановку. Где уж тут в музее сидеть? – как могла отмазывалась я.
– Я поняла. Просто Андрей Миронов для тебя ничего не значит, – обиделась подруга.
– Неправда, – возмутилась я. – Когда в Театральный поступала, то сочинение о нём писала по теме «Мой любимый актёр».
– А я недавно на УЗИ ходила. Узнала, что мальчик будет, Андрюшей назову, – уже успокоившись, улыбнулась Рита. – Но это место в музее всё равно никому не отдам!