– Ну, скоро ты? – нетерпеливо покрикивал он из гостиной в детскую.
Среди Стёпиных игрушек и сохнущих на шведской стенке колготок я торопливо натягивала любимое вечернее платье длиною в пол, закалывала волосы в причёску и красила губы алой помадой.

Явив себя в гостиной, обнаружила Мадо сидящим на диване. Закинув ногу на ногу, он важно попыхивал электронной сигаретой, которой так любил шокировать бабулек в метро. Оглядев меня придирчиво, сказал:
– Прелестно! А теперь спой.
– Что спеть? – удивилась я.
– Ну, не знаю, что ты обычно поёшь в этом платье… что-нибудь оперное из «Весёлой вдовы» или «Весны священной».
– «Весна священная» – это балет, – обиделась я. – Всё так плохо?
– А как ты себя представляешь в этом чехле среди стриптизёрок?
– Но я же не вокруг шеста вращаться буду!
– Там всё вокруг шеста вращается, – веско заметил Мадо. – Ладно, до вечера пятницы время есть, я подыщу тебе платье из своего гардероба. А пока надень что-нибудь нормальное и поезжай в клуб, Инга уже там.
– А-а…
– Стёпку из сада я заберу! – оборвал меня Мадо.

Стрип-клуб находился в самом центре Москвы и был довольно известным местечком в определённых кругах, мне же приходилось сверяться с адресом по бумажке. Поскальзываясь каблуками на льду и дрожа от холода, я притормозила перед самым входом проверить макияж. Из пудреницы на меня смотрели слезящиеся от ветра глаза и красный от мороза нос. «Прелестно!» – сказал бы Мадо.

Я хотела припудриться, но зеркальце выскользнуло из закоченевших пальцев и разбилось вдребезги у моих ног.

От его удара из-под припаркованной рядом машины с номером «666» выскочила чёрная кошка и перебежала тротуар на моём пути.

Я огляделась в поисках бабы с пустым ведром, но переулок был безлюден. «Фу-ух, пронесло!» – подумала я с облегчением и толкнула тяжёлую дверь парадного входа.

К арт-директору клуба Инге меня сопровождали хмурая девица Марьяна с чертами лица, скошенными к кончику носа, и две здоровенные розовые рыбины, лениво плывущие под моими ногами. В пол холла за каким-то чёртом был вмонтирован аквариум, идти по нему было жутковато, от колышущихся под ногами водорослей кружилась голова.

Девица подвела меня к пустующей барной стойке и сказала подождать.
Я сидела в стрип-зале, где мне предстояло в пятницу вести торжественный вечер, если я, конечно, понравлюсь Инге.

Зал был небольшой, с «языком» сцены и пресловутым шестом, с диванной зоной, ложей и несколькими столиками. За тяжёлыми в восточном стиле драпировками на стенах, похоже, скрывались ВИП-апартаменты или, как это у них там называется, приват-рум.

Наконец появилась Инга. Я бы даже сказала, обрушилась Инга. Её было много: шумная, яркая, демонстративно отдающая приказы снующей вокруг неё свите.

Высоченные шпильки, длинные сильные ноги обтянуты чёрной лаковой кожей, декольте а-ля-всё-на-прилавке, мощный загар, вытатуированные брови и губы, высокий конский хвост каштановых волос, в зубах сигарета. Такая атаманша из «Бременских музыкантов» и, кажется, слегка подогретая.

– Выпить хочешь? – это она мне. – Водка? Коньяк? Шампанское?
Сразу вспоминаю первое ЦЭУ Мадо: «Будет предлагать выпить – ни в коем случае не соглашайся! Проверка на вшивость. Сама пьёт как лошадь и ненавидит, когда пьют другие, за исключением хозяев клуба, конечно».

– Спасибо, мне только кофе.
Смотрит на меня, прищурив один глаз, изучает.
– Марьяна, – обращается к сосредоточенной девице, – мне – коньяк, Наталье – кофе, живо! – садится рядом за стойку. – У клуба юбилей, соберутся все свои, серьёзные люди. Надо сделать им хорошо. Мадо говорил, ты опытная ведущая?

Второе ЦэУ: «Ври от души. Держи марку. О том, что ты только «снегурила» и только на детских ёлках, – ни слова!»

Вру про корпоративы, называю пару-тройку клубов и ресторанов, которые мне подсказал Мадо.
– В программе у нас пятнадцать девочек со своими номерами и три постановочных номера от Мадо, моя торжественная речь, а в конце вечера конкурс «Мисс Стрип». Короче, всё это надо написать, объявить, оформить, развлечь гостей между выходами девочек, ну, ты знаешь, – хлопает свой коньяк. – Нюансы обговоришь с Марьяной.

Раздеваясь в прихожей, слышу из детской сердитый Стёпин голос:
– Ага! Себе читаешь, а мне не читаешь!
– Я себе читаю, потому что я хороший мальчик, я кашу съел, – отвечает Мадо. – А ты наказан. Ты стоишь в углу.
– Хорошо, я буду в углу, а ты пока почитай мне про доктора инвалида!
– Доктора Айболита! – поправляет Мадо. – И вообще в углу надо стоять на ногах, а не на руках!
– Мадо, ну классно же? Смотри, как я вверх тормашками!
– Вот и говоришь ты так же! Ничего классного!
– Мадо, ну скажи, что классно!
– Нет, не классно, я сказал! – злится Мадо. – И если уж на то пошло, то руки в локтях не сгибай… тяни ноги вверх… вверх, я тебе говорю… на стенку опирайся, вот так… держи спину… Вот, теперь классно!

Захожу в детскую – оба стоят на руках.
– Мадо, прости, я не буду участвовать в этом безобразии!
Оба плюхаются на пол.
– Почему? – удивляется Стёпа. – Классно же!
– Ничего классного! Никакой организации, полный бардак! Кто за кем идёт? Какие номера? Кто участвует? Ничего эта Марьяна не знает, целый час с ней пробилась без толку. Как мне писать сценарий? Я же должна придумать связки, всё это обыграть. Или мне просто выходить к шесту и анекдоты травить? Разругалась я с этой дурой и ушла.
– Тебе деньги нужны? – мрачно спросил Мадо.
– Нужны! Но мне там тошно, понимаешь? А этот попугай крашеный, диджей Миша? Он, по-моему, кроме матерных анекдотов, вообще ничего не знает!
– Зря ты, хороший парень.
– Ну, если всё так хорошо, почему ты сам-то не хочешь вести этот вечер?
– Я же хореограф, а потом я в нескольких номерах участвую. Помоги мне, пожалуйста! – взмолился Мадо. – Я тебе своё лучшее платье дам, в котором играл Марлен Дитрих, и роскошное боа – ты будешь Фея ночи!
– Знаешь, кто ты? – засмеялась я и шепнула ему на ухо, чтобы не услышал Стёпа.
– Неправда, – возмутился Мадо. – Женщин я тоже люблю!

Теперь я поняла, почему никто толком не знал, какая девочка за кем выступает. Вечер ещё не дошёл до середины, а уже третья стрипка пропускала свой выход, удаляясь с клиентом в приват-рум.

Бардак был страшный, танцовщицы на взводе, всё менялось чуть ли не каждую минуту. Кто-то не успевал переодеться после первого номера на второй, потому что стрипку, которая должна была заполнять эту паузу и танцевать ещё между двумя номерами, неожиданно «уволили на всю ночь» и увезли куда-то.

Диджей путался в музыкальных треках, я – в своих записях, возникали незапланированные номера, которые надо было объявлять и обыгрывать буквально на ходу, все мои домашние заготовки летели в тартарары.

Инга, хлеща коньяк, становилась свирепее от рюмки к рюмке, крушила всё на своём пути. Бегали заплаканные девочки.

Я сидела на полу в узеньком тёмном проходике за сценой, обложившись кипой листов со сценарием, подсвечивая себе фонариком, дописывала что-то, вычёркивала, каждую секунду готовая выскочить на «язык» и нести бог знает что, лишь бы заполнить время.

Выходя на сцену, общалась я практически с глухой темнотой, потому что свет в зал давать запрещалось, чтобы гостям было комфортнее во всех отношениях.

Мои репризы не получали отдачи, безнадёжно тонули в темноте зала, как в зыбучем песке. Я даже не знала, смотрит ли кто-нибудь на сцену, когда я выхожу. Всё это выбивало из равновесия, вызывало приступы паники.

– А чего ты хотела? Здесь другие законы. Это не театр и не «Голубой огонёк», – встряхивал меня Мадо. – Возьми себе в руки! И помни ты – Фея ночи, а они все – козлы!

В проходике за сценой, где, сидя на корточках, я правила тексты, послышалось характерное пьяное цоканье, у самого моего носа с размахом просвистел носок ингиной туфли, подбив только что пронумерованный сложенный в стопочку сценарий. Листы разлетелись по всему проходу, Инга яростно удалилась в зал.

Взбешённая, я вскочила на ноги и бросилась навстречу Мадо, только что отработавшему номер «Персидская ночь» и спускавшемуся со сцены.

– Мадо! Смотри, что наделала эта пьяная сволочь, она мне чуть нос не разбила! Всё, хватит, я уезжаю, не нужны мне её вонючие деньги!
– Успокойся, прошу тебя! – промокнув взмокший торс полотенцем, Мадо обнял меня. – Куда ты поедешь? Метро закрыто, денег на такси у тебя нет и у меня, кстати, тоже. Инга под коксом, держись от неё подальше, ты ей почему-то очень не нравишься…

Нас окружила стайка «персидских наложниц», все топлесс.
– Не уезжайте, пожалуйста! – затараторили они. – Инга нас разорвёт!
Согласитесь, приятно почувствовать себя спасителем Бэтманом, тем более что ждать открытия метро на морозе мне тоже не хотелось.

Мадо погнал стриптизёрш на сцену, одна из них ухватила меня за руку:
– Наталия Юрьевна, Ниагара ногу подвернула. Пойду я. Только мне этот номер отработать надо и ещё сразу переодеться, придумайте что-нибудь…
– Господи, как тебя объявить-то?
– Клеопатра.
– А по отчеству? Ладно, шучу! Сколько у меня времени?
– Минут шесть, у нас блоком два номера, – Мадо втиснулся в какую-то немыслимую юбку и приклеил себе на соски две золотых нашлёпки-стикини с игриво болтающимися кисточками.
– Фу, какая гадость, – поморщилась я. – Знаешь, на кого ты похож?
– Ты уже говорила! – отмахнулся Мадо. – Предупреди Мишку о перестановке в программе.
Карабкаюсь вверх по железной лесенке в рубку к диджею.
– Миша, вместо Ниагары пойдёт Клеопатра. Знаешь какой-нибудь анекдот про Клеопатру?
– Сейчас что-нибудь сочиним, не дрейфь! – успокаивает диджей. – Ты, главное, понахальнее, поразвязнее, не сцена МХАТа всё-таки.
– Ой, можно подумать, ты знаешь, как бывает на сцене МХАТа.
– Да вообще-то я там служу артистом уже три года, а здесь иногда халтурю, – улыбнулся Мишка. – Итак, чем у нас славилась Клеопатра? Бошки всем рубила?..

– Следующий номер нашей программы – это просто отвал башки! – объявляет из рубки Мишка.
– Но позволь, мой друг, предварить его красивой легендой, – подхватываю я со сцены. – Восхитительная Клеопатра обыкновенно ставила условие: за ночь любви с ней – голова с плеч. И вот семь дней и семь ночей ждала она своего суженого, никто в этот раз не спешил к царице. Отчаялась Клеопатра. Но под вечер восьмого дня прискакал к её окнам всадник. «Неужели ты такой смелый? – обрадовалась царица. – Неужели так сильно любишь меня?»
– Да не, – подключается дебилоидным голосом Мишка. – Мне просто терять нечего! Я же Всадник без головы. О-хо-хо!
– Повторному привату… – продолжаю нагло.
– И всем безбашенным парням… – Мишка, развязно.
– Посвящается! – орём мы хором. – Встречайте, только для вас – Клеопатра!!!

С высоты своего гренадёрского роста на меня умоляюще смотрит девица и просит басом:
– Натальюшка Юрьна, у меня акробатический номер на шесте, а там сейчас Рыжая работала, он весь мокрый, – протягивает полотенце. – Протрите его, пожалыста.
– Как это – протрите? – изумляюсь. – Просто выйти на сцену и откровенно его вытереть?
– Ну, пожалыста! А то я соскользну и шею сломаю…

Беру у кого-то газовую накидку, повязываю на голове по-бабьи, полотенце в руку и на сцену, там девочки танцуют канкан. Под самый финал выхожу и ворчу в микрофон:
– А натоптали-то, натоптали! – стрипки косятся на меня испуганно, но прилежно дорабатывают номер. – Чего глазёнками хлопаем? Баб Маня пришла, уборщица ваша, – шлёпаю танцовщиц полотенцем по попам. – Ножки-то подымаем, повыше, повыше!
Стрипки покидают сцену. Остаюсь одна в полной тишине.
– Баб Мань, – поддерживает меня Мишка. – Это не про тебя ли вчера в новостях рассказывали? Уборщица ночного клуба нашла какую-то таблетку, и к утру весь город сиял чистотой.
– Не, милок, про меня другое говорят: уборщица ночного клуба, протирая микшеры и пульты, случайно попала в сотню лучших диджеев России, – подхожу к шесту. – А ты представляешь, чё будет, если я эту палочку протру?

Внезапно из зала доносится голос:
– Это смотря как протирать будешь!
– А как надо-то, милай? – спрашиваю в темноту наугад.
Гогот:
– Нежно и ласково!
– Не, милок, я люблю жёстко и с хлоркой!
Нестройные аплодисменты.
За сценой меня поджидает Мадо, весело хлопает по плечу.
– А говорила, не будешь вокруг шеста вертеться.
– Ты вот ржёшь, – шепчу взволнованно. – А шест-то не потный был, его кто-то нарочно вазелином обмазал! Еле оттёрла.
– Вот же сучки, – ужасается Мадо.
Из рубки высовывается Мишка, машет мне тревожно:
– Шухер! Инга по твою душу чешет. Дуй ко мне наверх!
Только успеваю вскарабкаться по лесенке и спрятаться в углу, снизу слышится злобный рык: «Где эта тра-та-та?! Это что за шоу Бенни Хилла, вашу мать?! Я вам тут всем тра-та-та!!!»

Зря уговаривала меня худенькая белокурая Лола придумать ей какое-нибудь небольшое приветствие для конкурса «Мисс Стрип», напрасно она мечтала показаться умной и ироничной, чтобы непременно занять первое место. Не дошло дело до конкурса, всем гостям на него было уже наплевать, взял себе каждый по «мисске», и пошла полным ходом тупая безобразная пьянка.

Ко мне подошёл Мадо.
– Инга созрела для своей торжественной речи. Объяви её, пожалуйста.
– А можно нецензурно? – поинтересовалась я. – Например, тра-та-ташная Инга сейчас протра-та-ташит вам своё тра-та-тание!
Но, по счастью, Инга сама выползла на сцену и заплетающимся языком начала: «Гыс-спода, хочу пздравить всех нас…»
Но её безжалостно оборвали: «Кончай, Ингусик! Станцуй нам лучше!»
– Она, кстати, сама из бывших стрипок, – шепнул мне Мадо.
– Вечер принял необратимые формы, – вздохнула я устало. – Мавр сделал своё дело, мавр требует расчёта.
– Ты к Инге не лезь, – предупредил Мадо. – Я сам разберусь, а ты сядь где-нибудь в зале, выпей шампанского.

Я сидела с краю у барной стойки с бокалом шампанского. Мадо куда-то исчез. Мимо меня уже не раз проходила Инга, всем своим видом демонстрируя полное безразличие к моей персоне. Во мне закипала злость. Кто-то дрых на диванах. Кто-то тискал кого-то в ложе.

В зал дали приглушённый свет, и теперь можно было всласть любоваться лицами гостей.

Одно такое «лицо», сжимая опустевшую бутылку виски, сидело напротив, по-бульдожьи положив свою морду на стойку, глядя на меня молчаливо и грустно.
– Как же вы мне все опротивели! – сказала я бульдогу.
Бульдог тихо хрюкнул, по складкам его лица побежали пьяные слёзы.

Я решительно направилась на поиски Инги, но меня тут же перехватил возникший ниоткуда Мадо, он всё ёщё был в дурацком белом платье из своего последнего номера. Мадо хмуро протягивал деньги.
– Вот, бери. Всё, что смог из неё вытянуть.
Я пересчитала.
– Мадо, но здесь только половина обещанного гонорара.
– Успокойся! Больше мы не вытрясем! – горячо зашептал Мадо. – Она вообще не хотела тебе платить. Я еле уломал хотя бы на это. Одеваемся и уходим.
– Но это же нечестно! Я пахала за семерых!
– Уходим, говорю. Будет только хуже.
Я отстранила Мадо и стремительно направилась к столику, за которым разглядела Ингу в компании каких-то мужиков.
– Инга! Я требую, чтобы вы заплатили мне за работу, как мы договаривались.
– Отвали, – не поворачивая головы, рявкнула Инга.
– Это бесчестно! – настаивала я пылко.
– Отвали, говорю. Не видишь, с людьми разговариваю!

Людей, с которыми она разговаривала, было трое: один, раскинув руки и ноги, храпел на диване; второй храпел, уткнувшись лбом в столешницу; третий ещё держался, но взгляд уже не фокусировал.
– Я не уйду, пока вы мне не заплатите, – твёрдо сказала я, колени мои предательски дрожали.
– Ты чё, не поняла?! – зарычала Инга, повернувшись ко мне всем корпусом. – Я ща парней свистну, они вышвырнут тебя на снег!
Неподалёку стояли два хмурых амбала и смотрели на меня в упор. Плащ Бэтмана жалко обвис, в прорезях его полумаски заблестели бессильные слёзы. Джокер ликовал.
– Страшная у вас жизнь, Инга, – вздохнула я. – Страшная и мерзкая.
– Бла-бла-бла!!! – хрипло захохотала Инга.
Меня подхватили под руки с двух сторон – это были Мадо и Мишка.
– Домой, домой! – шептали они мне в оба уха, увлекая прочь.
Молча и угрюмо ехали мы по предрассветной зимней Москве в Мишкиной машине.
– Слушай, а ты чего до сих пор в этом платье? – спросила я Мадо.
– В гримёрке кто-то заперся и не открывал. А потом уже не до того было – спасал одну малахольную.
Мишка довёз нас до моего подъезда. На прощанье я чмокнула его в щёку.
– Спасибо тебе за партнёрство и за поддержку.
– Да ладно, – улыбнулся Мишка. – Давно так не веселился. А ты имела успех.
– Сомнительный.
– И всё же. Впервые слышал, чтобы эта публика аплодировала.

На цыпочках мы вошли в квартиру. Из-под двери детской пробивался нежный свет ночника. На кухонном столе лежала записка от соседки: «Кашу съел. Зубы почистил. Заснул в полдесятого».

Мадо остался на кухне переодеваться, я отправилась в свою комнату.

Закутавшись в тёплый халат, я уже смывала грим, когда дверь в мою комнату отворилась. Босой ошеломлённый Стёпка бросился ко мне.
– Мама! Мама!
– Что, милый? Тебе что-то приснилось?
– Нет! На самом деле! Идём!
Стёпка втащил меня в кухню и спрятался за мою спину.
– Мама, кто это?
У окна в блёклом ещё рассвете стояла призрачная дама в пышном белом платье и смотрела на нас, приложив палец к губам.
– Я знаю её, – сказала я сыну. – Это Фея ночи. Я видела её в детстве.
– А что она делает у нас на кухне? – прошептал Стёпка.
– Наверное, за ней гнался Демон ночи, и она укрылась от него у нас. Давай тихонько уйдём, ей надо улетать.
– До свиданья, Фея, – заворожённо шепнул Стёпка и помахал рукой.
Фея кивнула ему и улыбнулась.
Я увела Стёпу в комнату. Заспанный, обалдевший, он сидел в полосатой пижаме и думал.
– Какая красивая… – пробормотал наконец. – Пошли поглядим, как она улетела!
Не успела я его удержать, как он уже рванул на кухню. На кухне, к моему удивлению, было пусто, только в растворённое окно ветер задувал снежинки. Стёпка подошёл к окну и вскрикнул:
– Вон, вон она летит! Я вижу!
Сердце у меня испуганно ёкнуло: «Где?!»
Стёпка показывал на белое облако над крышей.
– Да, это она, – согласилась я, с облегчением прислушиваясь к шебуршанию в ванной. – Пойдём ко мне в постель. Поспим ещё немного.
– А в садик?
– Никакого садика. Сегодня суббота.

Спустя полгода за кулисами МХАТа после спектакля, в котором блистал диджей Мишка, я узнала от него, что Инга спилась, её выгнали из клуба, а затем и сам стрипклуб прогорел, его перепродали.

А те деньги, которые я получила за конферанс, оказались половиной гонорара Мадо, которым он со мной честно поделился.