Рыбка по имени Ваня
21.03.2018 16:43
История из девяностых

Рыбка по имени ВаняИван Кузьмич насторожённо относился к больнице. Он до пенсии вообще не знал, где она находится такая, больница. Раньше заводские медосмотры проходили по-простому, по-свойски: в цеховом красном уголке. В последние годы работяг скопом грузили в автобус и отвозили в ЦРБ.

Доктор каждый раз размашисто писал в его тощенькой карте: «Практически здоров». Дядя Ваня натягивал рубашку и брюки и, сокрушаясь о зряшно проведённом времени, торопился на работу, к станку.

А вот вышел на пенсию – и зашевелились болячки. Говорят же: работа для человека – как хомут для лошади. Давит, но и упасть не даёт. Убрали хомут – ну и… зашевелились болячки. Ожили, проснулись. Давить их некому.

Есть такой старый фильм – «Улица полна неожиданностей». Для дяди Вани полна неожиданностей оказалась районная поликлиника. Неожиданной в том смысле, что не знаешь, откуда на этот раз ждать от неё коварства и опасности.

Дядя Ваня уходил туда более-менее бодренько, тюкая палочкой, – а возвращался разбитый, едва волоча ноги, со скачущим сердцем и давлением. Потом приходил в себя неделю.

«Регистратура – лицо больницы», – извещала надпись в вестибюле. Лицо больницы хмуро встречало страждущих и болящих Великой Китайской стеной. Мощной, в три кирпича, с грубо вырубленными крошечными окошками-бойницами.

Видно было, что к приходу больных здесь подготовились основательно. С пониманием опасности момента, как к нашествию монголо-татарской орды. Или саранчи.

Больные кланялись в три погибели. Просительно и униженно, как собачки, укладывали морды… то есть подбородки на нечистый подоконник, засовывали в низенькое окошко головы. В такой позиции видно было не саму регистраторшу, а обтянутый белым халатом живот. С животом и разговаривали.

Дополнительно защищаясь от больных, окошки завесили кусками мутной рентгеновской плёнки, раскачивавшейся на сквозняке. И то правда: какой заразы со всего города и района, каких микробов, вирусов и прочей бяки на себе больные не натащат, прости господи.

Хотя, если дальше так рассуждать… Тогда врачи гриппующих пациентов должны принимать через стеклянную стенку и в противоэпидемическом костюме, чтобы не заразиться. Лучше в скафандре.

Не говоря о провизоре в аптеке. О кондукторе в набитом автобусе. О воспитательнице в садике, каковой всю жизнь проработала супруга дяди Вани, – вовсе умолчим.

Ведь все эти вредные мелкие шмакодявки – они вечно чихают и кашляют и так и норовят перемазать взрослых своими мокрыми сопливыми мордочками. Потенциальные переносчики опасных инфекций.

А в приёмных окошках, значит, сидели регистраторши – не подступиться: прынцессы! Не прынцессы – королевны!

Больничная аксиома: талонов всегда меньше, чем больных. Больные все, с головой и ручками-ножками, оказывались во власти регистраторш. По этой причине они были полны собственной значимости – боялись расплескать её, значимость. Не ходили – плыли между стеллажами павами, как солистки ансамбля «Берёзка».

– Дочка, а дочка! Ночь не спал, трясся на двух автобусах… Талончик бы, доченька.
– Мужчина, вы русский язык понимаете? Талонов нет. Следующий!

Когда-то регистраторши пришли сюда смущавшимися славными сельскими девчатами. Ну, не повезло: не нашли другой, лучше оплачиваемой работы. Но зачем на больных-то отыгрываться?

Вот ведь скажи барышня в регистратуре мягко, участливо: «Простите, вас как зовут? Иван Кузьмич? Иван Кузьмич, я очень сожалею. Постарайтесь подойти завтра раньше, чтобы хватило талончиков». И улыбнись, хоть мимолётом. За улыбку деньги не платят, это правда. Но всё равно – улыбнись: ты же лицо больницы, девонька. И уйдёт Иван Кузьмич пристыжённый, что голос немножко повышал, обнадёженный, успокоенный и даже чуточку выздоровевший. Потому что и слово лечит, тем более из уст человека в белом халате.

Если бы дядя Ваня был зажиточный государственный муж, он бы на прохладце, с чадами и домочадцами, лечился себе в бесплатной ведомственной больничке – и горя не знал. Но был он простой пенсионер, и потому они с супругой между собой решили: лучше наскрести на платный приём у частника, чем потом выкидывать десятки тысяч на лечение нервов, после бесплатного-то.

Но с анализами был полный швах. Районная лаборатория «частников» не признавала. Заворачивала обратно: с их бумажками, печатями, вонючими баночками, с кровью в пальцах и венах, готовой заполнить пробирки или расплыться мутным пятнышком между лабораторными стёклами.

Больница угрюмо приняла Ивана Кузьмича обратно в свои железобетонные объятия. Сначала нужно было спозаранку отстоять очередь в приснопамятную регистратуру. Если крупно повезёт – получишь вожделенный талон на приём.

Потом оттопчешься в очереди №2 к врачу. Он даст кучу направлений: кровь на то, кровь на сё, кровь на третье-десятое. Это не считая органики в баночках.

Потом с этими бумажками возвратишься к специальному окошку (очередь №3). Тебе назначат время для сдачи анализов. Порой заветного дня ждёшь две недели, а то и два месяца. К тому времени и смысл анализов пропадает.

Коли хватит силы вытерпеть – тебя снова ждёт битком набитый коридор. Отстоишь очередь №4 – и сдашь-таки кровь. Ну и дальше по мелочи: победно дожмёшь всего-то ещё две очереди: снова в регистратуру (№5) за талоном к врачу – и, собственно, к врачу (№6). И узнаешь, наконец, заветный результат холестериново-сахарных анализов.

На забор крови нужно было успеть втиснуться и просочиться с 7 до 9 утра. Дядя Ваня рассчитывал, что летним утром бабульки должны вкалывать на огородах, а значит, очереди не будет. Однако не он один был такой умный: в коридоре народу набилось – дышать нечем.

За дверь выглянула процедурная сестричка. Она сегодня уже взяла кровь из вены у полста больных. Руки онемели, хоть плачь. А впереди ещё полдня работы: десятки закатанных рукавов и спущенных штанов, голых молодых и сморщенных рук и задниц и десятки витаминных, «горячих» и прочих чудодейственных уколов.

Зарплата у медсестры была одиннадцать тысяч. Это на троих: она одна поднимала двоих детишек.

Ей стало до слёз жалко себя. И горько, и обидно, что за счёт неё, последнего звена в медицинской цепочке, государство и поликлиника решают проблему обслуживания населения.

Тут её осенило, что последним звеном в цепочке является-таки не она, а больные. Снова высунулась и крикнула в коридор:
– Принимаю ещё пять минут – и ни человеком больше!

И ей сразу полегчало, вот прямо отпустило. Она даже повеселела. Даже силёнки откуда-то взялись в онемевших пальцах, и она под нос песенку замурлыкала.

Но что творилось в коридоре… Какую панику произвели её слова!

– Куда без очереди?!
– Мы из деревни, специально приехали!
– Я уже полтора часа отстоял!
– Не пущу-у-у!!

Дядя Ваня цеплялся за девушку впереди себя. Его крутило в человеческой воронке, давило, шмякало…

Сутки после сдачи крови дядя Ваня отлёживался, пил лекарства. Готовился покорить очередной – главный, ледяной, сияющий и неприступный – Больничный Пик: приём у доктора.

Три минуты врач осматривал дядю Ваню. И двадцать минут, посапывая толстым носом, молча и стремительно писал что-то в его карте. Дядя Ваня уважительно следил глазами за дешёвой шариковой ручкой. Хотя понимал: в данную минуту врач заботился не о дяде Ване, а сугубо о себе самом.

В нём, во враче, говорил опыт предыдущих ошибок коллег и инстинкт самосохранения. Он заранее страховался. Если, не дай бог, дядя Ваня помрёт, окочурится, даст дуба, сыграет в ящик, отбросит коньки – набежит комиссия. А врач – хоп! – повертит под носом у комиссии мелко, плотно, обстоятельно и исчерпывающе исписанные страницы.

Всё это время напротив за столом, сложив ручки с маникюром, откровенно скучала медсестра. Она посматривала то в окошко, то на кончики своих туфель, то позёвывала в ладошку. Дважды выходила в коридор и делала променад, стуча каблучками. Навестила такую же скучавшую подружку за стеной, пощебетали, похихикали. Сходила в буфет, принесла оттуда в промасленном кульке что-то пахшее тестом и варёной капустой, сунула в стол.

«Третья лишняя», – неприязненно думал дядя Ваня. Он бы много чего о своём самочувствии рассказал доктору – но только с глазу на глаз, без свидетельницы.

Болезнь – дело двоих, сугубо тонкое, интимное, не требующее присутствия посторонних ушей и глаз. Он стеснялся надушенной и накрашенной юной фифы-медсестры. Впрочем, стеснялся бы даже пожилой и равнодушной.

В пять секунд она начиркала рецепт, который ей продиктовал врач. Всё. В соседних кабинетах сидела армия таких же сестричек и смущала пациентов своим необъяснимым присутствием. Пациенты уходили, унося в себе нераскрытые тайны болезней.

Вот её бы зарплату за ничегонеделание – отдать врачу, думал дядя Ваня. Может, тогда он бы подобрел взором, оттаял. Отвлёкся от бумаг, вскинул утомлённые, красные от писанины глаза – и увидел наконец робкого дядю Ваню на кончике стула.

И ещё подумал: а этих бы бездельниц – да в процедурный кабинет. Туда, где бьётся как рыба об лёд одна-единственная медсестричка. Или они в вену попадать не умеют?

Один к одному. У дяди Вани после ЦРБ (на почве стресса, наверно) покраснела и зашелушилась кожа на локте. Нужно к дерматологу. Но уж если к терапевту попасть трудно, то к узкому специалисту – из области фантастики.

А локоть нестерпимо чесался, а розовое пятно разрасталось, а чешуйки осыпались дождём. Хочешь не хочешь – снова милости просим в больничную нервотрёпку-мялку-давилку. Через десятых знакомых, по блату, за мзду достали талон.

Врач даже в перчатках побрезговала рассматривать, не то что трогать дядиванино пятно. Оскорбилась и почему-то обиделась после его робкой просьбы «про соскоб»:
– Что? Какой ещё соскоб? Вы меня учить будете, что мне делать? Так давайте поменяемся: надевайте белый халат, а я сяду на ваш стул.

Отчитала дядю Ваню. Поставила на место. Кинула беглый взгляд на локоть, помыла руки – села писать направления на анализы.

Господи боже, взмолился про себя дядя Ваня. Снова больнично-лабораторные круги ада? Снова очереди под номерами: 1, 2, 5, 7…

И шёл загрустивший Иван Кузьмич по тихой улочке со своим портфельчиком. И увидел в глубине двора среди вековых деревьев облупленный уютный особнячок. На ажурной калитке сверкала серебряная табличка: «Круглосуточно! Выезд на дом! Срочный забор анализов. ЭКГ. УЗИ. Рентген. Договорные цены. Скидки. Бонусы».

Дядя Ваня протёр глаза и ущипнул себя: не приснилось ли ему чудное видение? Пошёл по хрустящей, из розовых камушков, дорожке. Вокруг клумбы с дивными цветами.

А внутри – ишь ты. Ни тебе скукожившегося, рваного линолеума на полу, о который рискуешь споткнуться и сломать ногу. Ни инвалидных, астматически хрипящих ламп под потолком, как в муниципальной больнице.

Светло, чистенько, уютно. Пахнет хорошо: сосной и морским бризом, а не бомжами, хлоркой и едкой мочой из туалета. Тихо, все вежливые. Никто не лезет без очереди, не толкается и не орёт друг на друга.

За стоечкой под розовой лампой сидит девушка, тоже в розовом. Вся расцвела и просияла, вся подалась навстречу дяде Ване. Приветливая, участливая, неподдельно встревоженная.

– Здравствуйте! Что нас беспокоит?
– Да вот, – дядя Ваня засуетился. Стал перекладывать портфельчик в другую руку, чтобы задрать рукав и показать локоть. – Чешется, пятно… Кожа слезает… Никак не проходит, етить его.

Девушка защёлкала в компьютере.

– Это вы доктору покажете и всё расскажете. И кто к нам пришёл? Котик? Пёсик? Мышка?

«Ишь ты. Девушка-то какая игривая, ласковая. Или это у них новейшие методы, по китайскому календарю лечат?» – догадался дядя Ваня.

– Ры… Рыба, – с усилием вспомнил он свой знак по гороскопу.
– И как нас зовут?
– Ва… Ваня, – Иван Кузьмич забылся, размягчился от ласкового приёма. Скинул три десятка лет, приосанился: – То есть Иван Кузьмич.
– Даже так, по отчеству? – кокетливо заулыбалась девушка. – Так и запишем: рыбка по имени Ваня. Пожалуйста, проходите в третий кабинет.

На пухлом кожаном диванчике уже сидело два пациента. Заплаканная дама держала большую корзинку на коленях. У ног мальчика крутилась моська в вязаной кофточке цыплячьего цвета.

– Надо же, – про себя умилился дядя Ваня. – Даже с животными пускают. А в ЦРБ – так сразу штраф полторы тысячи.

Они с женой сами были заядлыми кошатниками. У них в квартире жили ангорка Муся и недавно подобранный на улице, пока безымянный котёнок.

– Входите! – выглянул доктор в голубой медицинской спецовке и колпаке, тоже сама любезность…

Дядя Ваня вышел из больницы, прижимая к животу нарядный глянцевый пакет. В нём лежал подарок для Муси и безымянного котёнка – витаминно-минеральный корм. И пузырёк с мазью для больного локтя. Врач успокоил: «Ничего серьёзного. Заживёт ваша лапа… то есть рука, конечно, как на собаке».

– Ц, ц, ц, – цокнул языком дядя Ваня. Оглянулся на вывеску, которую не заметил в тени деревьев. «Ветеринарная клиника. Аптека «Домашний любимец»». В который раз подивился, сокрушённо качнул головой: «Надо же. Это кому рассказать – не поверят. Анекдот. Человеческую больницу с ветеринарной перепутать».

Снова вынул из кармана солидную золотую визитку с телефонами. Для себя он решил, что впредь будет лечиться только здесь. Правда, в аптеку всё же придётся ходить человеческую. А жаль. Там, в отличие от этой, постоянным посетителям хороших скидок не делают.

Надежда НЕЛИДОВА
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №11, март 2018 года