Весеннее обострение
27.03.2018 15:16
Весеннее обострениеЩедрое небо нередко осыпало меня своими дарами. В этот раз небо послало мне комплексный обед.

Ещё не успев осмыслить первое блюдо в виде борща, вылитого мне чуть не на голову и расползшегося кровавым пятном на снегу, я тут же получила второе из котлет с макаронами. В голове промелькнула шальная мысль: «А компот?»

Я подняла лицо к небу и узрела в окне пятого этажа разъярённого Толика, мужа моей подруги Дашки. Он угрожающе потрясал опустошённой кастрюлей и диковато хохотал. Даже не знаю, чего я испугалась больше – свалившегося на меня обеда или странного поведения Толика.

Из соседнего кухонного окна за действиями Толика задумчиво наблюдала жена Дашка, из окна детской, отпихивая друг друга, выглядывали Толикина тёща Ева Ивановна и дочь его Катька по прозвищу Слюня.

– Оставь кастрюлю, ирод! – кричала Ева Ивановна. – Что ж ты творишь!
– Фазер, ну ты реально отжигаешь! – Слюнька высунула в окно планшет, снимая меня на фоне борща с макаронами. – Тусик, изобрази на фейсике смайл, я выложу этот трэш в своём микроблоге.

Я могла изобразить на своём фейсике только возмущение.

– Ребята, вы чего? Что я вам сделала?
– Они все отреклись от меня! – трагически взывал ко мне Толик. – У одной, видите ли, строгий пост, у второй – диета, а третья… Родной отец подносит ей на вышитом рушнике тарелку свежего борща, который, между прочим, варил больше трёх часов, а она нахально, глядя ему прямо в глаза, берёт телефон и звонит в доставку: «Я хотела бы заказать у вас пиццу». Понимаешь, пиццу!
– Толик, в этом нет ничего страшного, – попыталась я его успокоить. – Многие люди любят пиццу, я тоже люблю…
– Ага, значит, и ты отрекаешься от моего борща?! – Толик почти рыдал. – Вы все от меня отреклись!

Под окнами стали собираться любопытные прохожие, мне сделалось неловко.

– Толик, но я не ем борщ с земли, при всём моём уважении…
– Да что ты заладил «отреклись, отреклись», – не выдержала Дашка. – Ты что – Церковь Господня или царский престол, чтобы от тебя отрекаться?
– Я же говорю – бесноватый, – поддержала дочь из другого окна Ева Ивановна.
– Ох, не лукавьте, мама, – укорил её Толик. – По-вашему, борщом питаются только бесноватые? Да вам вовек грехи свои не отмолить! Чем вы там поститесь, пожирательница младенцев?
– С ума сошёл! – ахнула Ева Ивановна. – Каких младенцев?
– Да хватит вам прикидываться святошей, – зло усмехнулся Толик. – У вас три лоточка этих ваших головастиков с хвостиками, которых вы глотаете по ночам, как ведьма! И не делайте такие глаза, вспомните лучше, как я предложил вам свой первый плов, а вы мне сказали: «Спасибо, Анатолий, я уже перекусила зародышами».
– Я говорила о зародышах пшеницы, я ем пророщенные зёрна, это полезно, – оправдывалась перед уличными зеваками Ева Ивановна. – Толя, ты совсем идиот?

Пока я наблюдала за этой темпераментной сценой, Дашка успела одеться и спуститься ко мне во двор.

– Пошли! – сказала она хмуро и взяла меня под руку. – Пошли куда-нибудь, поедим по-человечески, сил моих больше нет.

Мы зашли в ближайшую столовку, и Дашка заказала себе комплексный обед: борщ, котлеты с макаронами и компот. На мой удивлённый взгляд она ответила:
– Да, я хочу борща! Но от психически нормального повара!

Никогда прежде я не видела Дашку такой голодной, она ела жадно до неприличия. Между ложками борща, кусками котлет и засасыванием макарон она пуляла односложными предложениями, из которых у меня не без усилий, но всё-таки сложился пазл их семейного конфликта.

Итак, взяв на работе внеочередной отпуск, Толик зарегистрировался в какой-то интернет-группе поваров-любителей и с маниакальным упорством пустился в недельный кулинарный марафон. Не подпуская к плите никого из домашних, он с утра до ночи варил-жарил-парил, выкладывая в своей группе пошаговый процесс приготовления блюд, их презентацию семье, довольные лица домочадцев во время приёма пищи, и собирал лайки.

Правда, лица домочадцев уже на второй день перестали быть довольными – нормальные завтрак, обед и ужин превратились в жестокую фотосессию: «Даша, ты вышла из света! Возьми левее по себе, сейчас портретный план… Слюня, не так держишь вилку, опусти подбородок, в кадре только твои ноздри… Мама, ну что вы, в самом деле, едите, как животное, у вас лапша на губе повисла!.. Снимаю общий план – едим и радостно улыбаемся! Радостно, я сказал, а не с хищным оскалом! Ева Ивановна, элегантнее с мясом, вы же не койот на охоте!» Когда же семья наотрез отказалась участвовать в папином идиотском кулинарном шоу, Толик впал в депрессию, уничтожая все свои шедевры посредством мусорного ведра, унитаза и окна.

Откинувшись на стуле и тяжело отдуваясь после третьего стакана компота, Дашка резюмировала:
– Тоже мне Гоголь, блин, со своим вторым томом «Мёртвых душ»! Уничтожает он! Однозначно у Толика весеннее обострение. Такое с ним уже случалось. Помнишь, как в Слюнькином детстве я водила её к психологиням?

Ещё бы я не помнила!

В начальных классах школы от Слюньки доставалось всем. Чтобы как-то справиться с её хулиганскими выходками, Слюньку потащили в психолого-диагностический центр на консультацию. Правда, папа Толик крайне скептически относился ко всем этим душеспасительным беседам и был твёрдо убеждён, что найти подход к Слюне можно только проверенным дедовским способом, а именно – с помощью хорошего увесистого ремня. Дашка же свято верила в великое целительное слово, в то, что профессиональное чутьё психологов откроет им глаза на внутренний мир и проблемы девочки.

И вот они сидели втроём в просторной светлой комнате педагогического центра, стараясь убедить трёх тётенек-психологов, что являются крепкой и любящей ячейкой общества. Тётеньки, которых Толик сразу окрестил Карлом Марксом, Энгельсом и Лениным, чинно восседали за длинным столом, как на партийном собрании, внимательно следили за Толиком, Дашкой и Слюнькой и вечно что-то записывали в свои блокноты.

– А теперь нарисуйте дерево так, как вы его видите, – ласково попросила Карл Маркс.
– Я не буду рисовать дерево, – дерзко ответила Слюня, – так как я его здесь не вижу!
– Представь его себе и нарисуй, – торопливо подсказала дочке Даша.
– Мы должны рисовать одно общее дерево или каждый своё? – уточнил папа Толик. – Какое именно? Мне нравятся разные деревья.

Маркс, Энгельс и Ленин многозначительно переглянулись и быстро записали Толикины слова в свои блокноты.

– Что ты несёшь, какие это тебе разные нравятся? – возмущённо шепнула Толику Дашка. – Дерево – символ семьи! У тебя что, много семей? Или, может быть, тебе нравятся разные женщины?

Энгельс с любопытством прислушивалась к перепалкам супругов и делала в блокноте очередные пометочки. Слюнька увлечённо грызла карандаш, размышляя над своим будущим шедевром, но родители о ней позабыли, поминутно заглядывая друг к другу в рисунки и с жаром комментируя их содержание.

– Это у тебя не дерево, а куст какой-то! Где у него ствол вообще? Оно у тебя ветками сразу из земли торчит! – придирался Толик.
– Что поделаешь, если в нашей семье ствол отсутствует? Кто в этом виноват? – упрекала его Дашка. – Зато у моего дерева хотя бы есть корни, а корни – это семейные устои, традиции, связь с предками.
– Твои корни, полагаю, – это Ева Ивановна? То-то они у тебя такие корявые и страшные, всё оплетают своей паутиной паучьей.
– Не трогай мою маму! Зато у тебя все ветки висят понуро, и ни одного листочка весёлого на них, ни одного яблочка.
– Потому что это не яблоня, а ива плакучая.
– Я бы сказала – вечно ноющая.

Карл Маркс звонко хлопнула в ладоши и объявила:
– Достаточно, заканчиваем!
– Подождите, – разволновался Толик, – я ещё не всё, мне надо прорисовать листья и тень от дерева.
– Анатолий, у нас же здесь не изостудия, правда? – теряла терпение Карл Маркс. – Вы можете взять свой рисунок домой и дорисовать всё, что вам захочется. А теперь посмотрим, как нарисовала своё дерево наша Катенька.

Все склонились над творением Слюни и озадачились.

– Катюша, и где же твоё деревце? – вкрадчиво спросила тётенька Ленин.
– Вот моё дерево! – Слюнька гордо ткнула пальчиком в жирную точку по центру листа.
– Но я его не вижу, – лукаво улыбнулась тётенька Ленин.
– Я его тоже пока не вижу, – задумчиво сказала Слюнька, – ведь я его только что посадила.
– Дурацкие все эти ваши тесты! – взвился Толик. – Мы ещё дорисовать ничего не успели, а вы уже отбираете работы. Когда мы узнаем что-нибудь путное о нашем ребёнке? Вы только записываете, но ничего не объясняете. Нам что, ждать ещё девять лет, пока из этой какашечки на картинке что-то вырастет?
– Толик, это не какашечка, а семя! – вступилась за дочку Дашка.
– Я тоже когда-то посадил своё семя, надеясь, что берёзонька вырастет, – всё больше распалялся Толик, – а выросла какая-то волчья ягода!

После занятия, уже в коридоре, Карл Маркс шепнула Дашке доверительно: «С девочкой всё нормально, но нам нужно серьёзно поработать с вашим папой. Приводите его в четверг на приём к Дине Карловне, очень сильный специалист». Но тогда Толик наотрез отказался, чтобы его препарировала какая-то мозгоправша.

– Ты думаешь, всё-таки Дина Карловна? – уловила я ход Дашкиной мысли.
– Думаю, время пришло, – решительно кивнула Дашка, собирая на поднос пустые тарелки, – поехали в этот центр прямо сейчас!

В психологическом центре мы повстречали тётеньку Карла Маркса. Дашка сразу её узнала несмотря на то, что пышная шевелюра психологини спустя годы превратилась в короткую седоватую стрижку. Но внимательный взгляд из-под приспущенных очков был таким же всепроникающим.

– Как же, помню вас, – приветливо улыбнулась Дашке психологиня, – у вас был тогда такой милый белокурый мальчик, который ел дождевых червей.
– Нет, слава богу, – Дашку передёрнуло, – мой мальчик увлекался рисованием.
– Чудесно! И что же, он теперь художник?
– Хуже, теперь он повар, и вся семья голодает, – криво усмехнулась Дашка. – Я хотела бы поговорить об этом. С Диной Карловной.
– Дина Карловна у нас больше не практикует, – внезапно замкнулась Карл Маркс. – Всего хорошего!

Нам вполне конкретно указали на дверь. Растерянные, мы направились к выходу, но во дворе, уже у самых ворот, нас догнала охранница.

– Я слышала, что вам нужна Дина Карловна? Вот номер её телефона.

Боязливо озираясь, охранница протянула клочок бумаги, и мы заметили на кисти её руки надпись шариковой ручкой: «Не болтай!» Поймав наши насторожённые взгляды, охранница поспешно одёрнула форменный рукав.

– Это я сама себе… что-то вроде напоминалки… А то, бывает, ляпну лишнее, а у нас это не приветствуется…
– Если уж на то пошло, ляпните, пожалуйста, почему Дина Карловна больше здесь не работает, – вкрадчиво попросила Дашка.

Охранница сделала страшные глаза и замахала руками.

– Нет, нет, нет! Я ничего не знаю!
– Мы никому не скажем.
– Ну, хорошо, – кивнула охранница и зашептала быстро-быстро: – Поговаривают, что Карловна стала применять запрещённые методы, что-то вроде нейролингвистического программирования. В течение сеанса пациенты целый час перебирают в специальном лоточке релаксирующий песочек, а выходя из кабинета, ничегошеньки не помнят из того, о чём говорили с Карловной, а она внушает им всё, что захочет. Понимаете, влезает глубоко в их подсознание и царствует там! Причём работает сразу со всей семьёй!

Мы с Дашкой озадаченно переглянулись.

– А зачем вы тогда даёте нам её телефон, если всё так страшно? – спросила я охранницу.
– Я же предупреждала, что могу ляпнуть лишнее! – спохватилась охранница и, твердя себе под нос, как мантру, «Не болтай! Не болтай!», поспешила обратно в здание.
– Ужас какой, – я попыталась забрать у Дашки бумажку. – Выбрось ты этот телефон, не вздумай ей звонить.

Дашка прищурилась на клочок бумаги и сказала задумчиво:
– Не проверишь – не узнаешь…

Дашка пропала из поля моего зрения на несколько дней. Когда я пыталась ей звонить, она или была вне зоны доступа, или отвечала раздражённо и невнятно, быстро прекращая разговор. Я чувствовала неладное.

Определённо Дашка меня не послушалась и посетила Карловну. Любопытство мешалось во мне с тревогой. Я пыталась связаться со Слюнькой, но результат был тот же – торопливые и бессвязные ответы. Пару раз я встречала на улице Толика, но даже заговорить с ним не решалась, он быстро пробегал мимо меня, словно не узнавая, и вечно что-то бормотал под нос, то хмурясь, то улыбаясь.

Я звонила им на домашний, но трубку снимала только Ева Ивановна. На мои вопросы «как у вас дела?» и «всё ли хорошо?» она взволнованно отвечала:
– Отвратительно! Просто катастрофа! – фоном из квартиры доносились вопли, перепалки, истерический смех.

Совершенно перепуганная, я просилась у Евы Ивановны заглянуть к ним в гости, на что получала резкий отказ:
– К нам нельзя! Мы в процессе! Сейчас нас лучше не трогать!

Чаша моего терпения переполнилась, и в воскресенье утром я решила зайти без приглашения. Поднялась на пятый этаж и нажала кнопку Дашкиного дверного звонка.

С той стороны двери послышалась какая-то возня, приглушённые голоса, что-то упало, кто-то ойкнул, забегали, поволокли по полу что-то тяжёлое, но вот из глубины комнаты раздался негромкий, но властный голос, решительные шаги к двери, чей-то зрачок сверкнул в дверном глазке, изучая меня, и, наконец, щёлкнул замок.

На пороге стояла не знакомая мне высокая худощавая дама с ахматовскими носом и чёлкой. У меня почему-то даже сомнения не возникло, что это Дина Карловна.

– Вы пришли не вовремя, – холодно сказала мне дама, – они ещё не готовы.

Они? Похоже, Дина Карловна приложила руку ко всему семейству и даже захватила территорию.

– Что значит «не готовы»? К чему? – спросила я дерзко. – Что вы с ними делаете?

Дина Карловна загородила проход.

– Вы нам очень мешаете.

Из-за плеча Карловны вынырнула Дашкина голова.

– Диночка Карловна, там Толик опять капризничает и сопротивляется, я больше не могу с ним бороться! Сделайте что-нибудь, пожалуйста!
– Хорошо, – коротко кивнула Карловна и, бросив на меня суровый взгляд, приказала Дашке: – У вас две минуты, и продолжаем!

Из комнаты раздался отчаянный крик Толика: «Я не хочу! Я не смогу! Оставьте меня в покое, не мучьте!»

Карловна поспешила на крик, и, когда она скрылась в комнате, я схватила Дашку за плечи.

– Что у вас происходит? Очередной сеанс терапии? Промывка мозгов? Внедрение в подсознание?
– Ты о чём? – попятилась Дашка.
– Ну, да… охранница предупреждала, что клиенты ничего не помнят после сеансов. – Я внимательно вглядывалась в Дашкины глаза. – Милая, как же тебе помочь?
– Приходи сегодня вечером в семь! – словно очнувшись, с жаром зашептала она. – Лучше не одна, прихвати с собой кого-нибудь из соседей или знакомых… человек пять.
– Даша, лучше давай я сразу прихвачу с собой полицию.
– Полицию? А впрочем, приводи кого хочешь! – согласилась она и стала подталкивать меня к лестничной клетке. – Всё, мне пора. Только приходи обязательно!
– Я тебя не брошу! – крикнула я уже из лифта.

Немного успокоившись и поразмыслив, я решила, что прибегать к помощи официальных органов пока не стоит, и в качестве группы поддержки взяла с собой приятеля Платошу – он хоть и артист, но всё-таки мужчина, всё-таки штаны. К тому же Платоша обещал, что с задачей справится и защитит нас, если что, ведь недавно в сериале он играл французского жандарма.

Выйдя из лифта, мы сразу же попали в человеческую гущу – у Дашкиной квартиры толпились соседи по лестничной клетке и не знакомые мне люди. Между любопытствующими бродила Дашка, вид у неё был ещё тот: волосы разлохмачены, странный, напоминающий ночнуху, балахон, в руках букет разномастных цветов. С каким-то потусторонним взглядом она раздавала присутствующим цветы и канючила:
– Вот розмарин – это для памятливости: возьмите, дружок, и помните. А это анютины глазки: это чтоб думать. Вот вам укроп, вот водосбор. Вот рута.

Платоше Дашка протянула розу.

– Спасибо! – жеманно улыбнулся Платоша, но я отрезвляюще ущипнула его за руку.

Платоша очнулся и решительно протянул розу обратно.

– Спасибо, не надо!
– Что значит «не надо»? – послышался строгий голос с верхнего лестничного пролёта, откуда Карловна контролировала происходящее. – Это ваш билет. Ваше место под номером «роза»!

Мне Дашка вручила мимозину.

– Я хотела дать вам фиалок, но все они завяли, когда умер мой отец. Говорят, у него был лёгкий конец…
– Господи! – испуганно перекрестилась соседка. – Мои соболезнования.
– Это же монолог сумасшедшей Офелии! – взволнованно шепнул мне в ухо Платоша.
– Да поняла я, поняла! – хмуро прошептала я в ответ, не сводя тревожного взгляда с помешавшейся Дашки.
– Пожалуйста, выключите ваши мобильные телефоны и проходите на свои места, – торжественно сказала Карловна. – Мы начинаем!

В гостиной на составленных полукругом стульях и табуретках лежали головки цветов, соответствующие цветам у нас в руках. Заинтригованные гости расселись по местам. Внезапно вырубился верхний свет, и страшный завывающий голос, очень похожий на Слюнькин, объявил: «Гамлет. Сцены из трагедии Уильяма Шекспира».

Из-за оконной гардины вышел Толик со свечой в руке и шампуром на бедре вместо шпаги. И понеслось:
– Быть иль не быть, вот в чём вопрос. Достойно ль смиряться под ударами судьбы…

К финалу монолога Толика из смежной комнаты появилась Ева Ивановна в мантии из шёлкового покрывала:
– Гамлет, перестань! Ты повернул глаза зрачками в душу…

В середине их перепалки Толик выудил шампур из-за брючного ремня и несколько раз ощутимо ткнул им в оконную гардину.

– Ах так? Тут крысы?
– Да больно ж, блин! Совсем уже?! – донёсся Слюнькин визг.
– Полоний, не по тексту! – прошипела в гардину Ева Ивановна.
– Да, я – Полоний! Я – убит! – Слюнька шумно выпала из-за гардины на паркет.

После часового представления и шквала аплодисментов зрителей угощали ароматным чаем с пирожками. Раскрасневшийся счастливый Толик принимал поздравления от соседей, извинялся перед ними за недельный ночной шум и неудобства, обещал, что новую постановку они будут репетировать значительно тише и строго до десяти вечера.

Соседи, в свою очередь, просили показать в следующий раз что-нибудь смешное, и главное, чтобы в финале всем вместе можно было попеть и поплясать, тем более что у дяди Коли с третьего этажа есть баян.

После банкета я спросила Дашку:
– Так это всё и есть суть терапии Дины Карловны? Она сама всё режиссировала?
– Да! – с облегчением улыбнулась Дашка. – Карловна сразу сказала, что Толику надо найти дело по душе.
– Так у него уже есть дело, – удивилась я, – он ходит на него пять раз в неделю в свой офис и получает за это зарплату.
– Ты не понимаешь, ему необходима творческая реализация: кулинария, рисование, спектакль – неважно что. А как итог – публичное признание. Ведь он у меня такой ранимый, такой эмоциональный!
– Значит, на базе квартиры у вас теперь открывается народный театр? – усмехнулась я.
– Не знаю, – у Дашки сделалось мечтательное выражение лица. – Вчера Толик признался, что его очень интересует уфология, ночью у него произошёл мысленный контакт с инопланетянами. И ты знаешь, что удивительно, Дина Карловна его поддержала…

Наталия СТАРЫХ
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №13, март 2018 года