Я поднял глаза на операционную сестру:

– Что это?

Сестра оглянулась и пожала плечами.

– Но вы слышали? – спросил я, покачал головой и снова нагнулся над больным. И вдруг опять: «Мяу-у…»

Я вздрогнул.

– Да что это такое?

Бросив инструменты, пошёл к двери, толкнул её ногой и позвал санитарку. Из темноты коридора прибежала тётя Дуся. На заспанном лице её виднелись следы от подушки.

– Тётя Дуся, посмотрите, где-то в автоклавной котёнок кричит.

Когда операция была закончена и больного увезли, включили все светильники, обошли и осмотрели помещения, примыкающие к операционной, но никого не нашли. Да и где там спрятаться – кругом голые стены.

Поставив в операционной табурет, я взобрался на него, распахнул окно и выглянул наружу, предполагая, что котёнок мог сидеть на карнизе. Но и там никого не было. Молча стояли спавшие деревья, пахло июньской зеленью.

Происшествие с котёнком осталось неразгаданным.

На следующий день готовились к плановой операции. Сёстры раскладывали на столах инструменты, анестезиологи хлопотали у аппаратов, хирурги и студенты, как белые мумии, застыли вокруг. Как всегда в таких случаях, все испытывали напряжённое волнение.

И вдруг: «Мяу…» Короткий интервал – и снова непрерывно, настойчиво, требовательно: «Мяу, мяу, мяу-у!..»

Звук резонировал в операционной, отчего казалось, будто котёнок кричал прямо посреди комнаты. Все изумлённо завертели головами. Однако скоро стало ясно, что звук идёт от северной глухой стены. В ней был вентиляционный ход, куда, очевидно, и забрался котёнок.

Работать в такой обстановке было невозможно, операцию отложили. В последующие дни брали только срочных больных. Котёнок продолжал кричать, причём именно во время операций. Только мы завершали работу – он умолкал. Очевидно, слышал шум и движение и в эти моменты взывал о помощи.

Как быть? Хирурги потребовали разломать стену и вытащить животное. Заведующий замахал руками:
– Да вы что? Ломать стену… Выберется сам. Залез же он как-то туда. Да ему и недолго осталось кричать, – намекнул он на то, что котёнок с каждым днём кричал всё слабее.

Именно этот намёк особенно и взбудоражил врачей. В операционную был вызван мастер. На стене крестиками отметили, в каких приблизительно местах кричал котёнок. Выбили несколько кирпичей и обнажили вентиляционный ход. Один из его концов перекрыли коробкой из-под глюкозы, чтобы котёнок не убежал, в другой засунули руку и извлекли на свет божий маленькое жалкое существо.

Котёнок был с ладонь величиной, из-за грязи и пыли цвет его невозможно было определить. От истощения он не мог ни стоять, ни ползать. Яркий свет слепил его, и он был не в состоянии разомкнуть веки.

Сбежалась вся больница. Большинство смотрело с состраданием. Но куда же его девать? Заведующий сказал просто:
– За задние ноги и на мусорку.

Но операционная сестра жалобно произнесла:
– Бедненький… – и этим определила его судьбу.

Котёнка отнесли в ванную, отмыли тёплой водой. Получился маленький скелетик, обтянутый кожей и редкими волосёнками. Поставили ему блюдце с молоком, макнули мордочку. Котёнок попятился, зафыркал и повалился набок. Он был так слаб, что не мог есть. Тогда воспользовались спринцовкой. В неё насосали молока, разжали малышу ложкой рот и пустили струю. Котёнок закашлялся, заперхал, но проглотил.

Так и кормили первые дни, а потом начал есть сам. В коридоре под лестницей из ваты и тряпок соорудили постель. Там он и стал жить.

Вся больница принимала участие в его судьбе – и персонал, и пациенты. Проснувшись утром, все спрашивали:
– Ест?
– Ест понемножечку.
– А яйцо ему можно?
– Можно.
– А шоколад?
– Боже упаси. Шоколад сразу посадит печень. Лучше творог. В нём белки и витамины.

И котёнку несли такое количество еды, которым можно было прокормить тигра. Обступив лестницу, больные часами наблюдали, как на тряпичной постели ползал серый комочек.

Общими усилиями котёнок был поставлен на ноги. Через две недели это уже был весёлый игрун и проказник. Спрятавшись под лестницей, он сверкал оттуда глазёнками, потом вдруг выскакивал из засады и набрасывался на ноги проходившей санитарки. Испугав её до смерти, довольно прятался в укрытие.

Ребятишки из детского отделения целый день играли с ним, заставляя бегать за бумажкой, привязанной к нитке.

Со временем котёнок превратился в пушистую жирную кошку, и её назвали Катькой.

Ранним утром, когда пациенты ещё спали, она выходила в вестибюль, где в креслах дремали родственники, приехавшие проведать своих больных. Остановившись посредине, Катька поднимала хвост, поворачивала во все стороны усатую мордочку и с важным видом осматривала людей. Казалось, она вот-вот раскроет зубастый ротик и скажет: «А где тут болящий?»

В шесть утра она ходила по палатам. Протиснется в дверь, открывая её своим телом, обойдёт комнату, обнюхает тапочки, поднимется на задние лапки, убраны ли тумбочки, в дверях ещё раз оглянется и идёт в другую палату.
– Катька обход делает, – говорили больные.

Днём она грелась на ступеньках подъезда у самой двери, так что входящие и выходящие вынуждены были переступать через неё.

Если подъезжала «скорая», Катька сейчас же вскакивала и бежала к машине, на своём кошечьем языке спрашивая у фельдшера: «Кого привёз?» Пока больного вели к подъезду, она шла следом и внимательно обнюхивала ноги новенького.

Когда Катька стала совсем взрослой, у неё появилась любовь. Тётя Дуся однажды принесла под лестницу завтрак и обнаружила, что из Катькиной миски ест лохматый грязный кот. Катька лежала рядом и делала вид, будто это её не касается, что всё нормально – так, мол, и должно быть.

Новость сейчас же облетела больницу. Некоторым она была неприятна.
– Это безобразие, такое нельзя допускать!

Но, как известно, люди склонны прощать и оправдывать тех, кого любят, и вскоре стали говорить:
– Что ж тут такого? Катька тоже человек.

К тому же, кот никому не досаждал, его мало кто видел. При появлении людей он немедленно прятался под лестницу, а если его пытались рассмотреть там, опрометью выскакивал и исчезал за дверью. Он словно бы понимал, что находится здесь незаконно, без прописки. Никому доподлинно даже не было известно, живёт ли он с Катькой под лестницей постоянно или только навещает её.

Со временем к его существованию привыкли и не считали уже его персоной нон грата.

Однако больничное начальство забеспокоилось. Одно дело – кошка, другое – кошки. Пошли разговоры:
– Где это видано, чтобы кошки жили в больнице? Кто это придумал?

И постановили: всю живность из больницы – вон!

Кстати подвернулся кладовщик из магазина, который жаловался:
– Мыши заели.

Кошек сейчас же изловили, посадили в мешок, и кладовщик унёс их.

Однако в вестибюле толпа больных преградила ему дорогу:
– Только через наши трупы!

Мешок отобрали, кошек выпустили, и они до сих пор живут у нас под лестницей, скрашивая больным вынужденное заточение.