– Аркадий Яковлевич, вы вот так запросто сидите в общественных местах?
– Ты про метро? Я не только здесь сижу, я на нём ещё и езжу! А что тебя так поразило?

– Ну всё-таки вы известный человек, столько прекрасных фильмов снято по вашим сценариям, столько передач, книг…
– И что? Я знаю людей, которые относятся к себе очень серьёзно. Причём их немало. Но я с иронией воспринимаю данные попытки придать себе веса. Эти люди такие значительные, они убеждены – ценнее их в мире нет. Но это с одной стороны. А с другой, я таким людям немного завидую – хорошо же быть уверенным, что ты – скала. Но у меня так не получается.

(Мы вышли из метро и направились в ближайшее кафе – самое рядовое. 3 мая Аркадию Инину исполнилось 80 лет, поэтому график у писателя был плотный – съёмки чередовались с официальными мероприятиями. Побеседовать со мной драматург мог только во время обеда. Официанты не торопились, однако Инин спокойно ждал, пока на нас обратят внимание.)

– Вы всегда так спокойно реагируете на происходящее?
– Конечно. Меня мало что раздражает. По природе я спокойный человек, к тому же вырос в СССР – это закалка, воспитание и всё, что прививали нам в то прекрасное время. Ну, буду я беситься, раздражаться, а зачем?

– Но ведь вам что-то всё-таки не нравится? К примеру, в вопросах журналистов.
– Не то чтобы не нравится. Но я не отвечаю на вопросы о чужой личной жизни и в свою не пускаю слишком глубоко. Меня часто спрашивают: вы работали с тем-то и с тем-то, знаете того-то… А с кем спит тот, а какая ориентация у этого?.. Но я не могу ответить ни на один подобный вопрос. И нередко даже не потому, что не хочу – я просто не успеваю следить за изменениями в чужих биографиях. Они же происходят с удивительной скоростью. Вот я прожил с одной и той же женщиной пятьдесят восемь лет, а кто-то за это время пятьдесят восемь женщин поменял. И как мне отследить все его пятьдесят восемь? Трудная задача.

– Пятьдесят восемь лет брака – цифра впечатляющая, тем более для творческой среды. Как вам удалось столько продержаться?
– Секрета никакого нет. Мне повезло, потому что моя жена не болтушка, а я дома не разговариваю о ерунде. Задаю всего несколько основных вопросов: «Как здоровье?», «Есть ли новости у детей?», «Что на ужин?». Если надо обсудить поездку в отпуск или если что-нибудь случилось, то садимся и разговариваем. А так, чтобы кости кому-нибудь перемывать или вздыхать, глядя в окно, – нет, это для меня неприемлемо. Пустая трата времени.

– А как вы познакомились с женой?
– Так же, как и стал писать, – случайно. Между прочим, эти события связаны. Я учился в Харьковском политехническом институте. И от природы очень ленивый – если можно перегрузить на кого-нибудь сложную и неинтересную работу, я это обязательно сделаю. И вот нас, студентов, послали на сельхозработы, убирать кукурузу. Трудиться приходилось на совесть – стоять буквой «зю» с раннего утра до позднего вечера. И отмотаться от этого можно было, только вступив в агитбригаду. Поскольку я не умел играть на инструментах, а тем более петь-танцевать, но более-менее мог болтать, то предложил себя в качестве конферансье. Думал, стану выходить на сцену и объявлять: «А теперь студент третьего курса Миша Золотарёв сыграет вам на баяне». И вот мы приехали в один украинский колхоз. Подходит ко мне жизнерадостный председатель и говорит: «О! Артысты приихалы, о цэ добрэ! Нам трэба продёрнуты у сатырычных куплетах Мыколу, вин пьяный був и трактор в реке утопыв. А Халя-доярка проспала дойку, коровы плачуть!» Я гордо так говорю: «Но я не куплетист и не сатирик. Я – конферансье!» «Ну, конферансье, иди тогда до хлопцив на грядку становысь!» И я сдался – сочинил сатирические частушки. Потом был ещё один колхоз, и ещё. И везде свои трактористы Мыколы и доярки Гали. Ездили мы полтора месяца, а когда вернулись, решили создать из нашей агитбригады студенческий театр. И там я уже начал писать для наших постановок. Потом поступил во ВГИК. В том же колхозе в агитбригаде мы познакомились с Инной, которая и стала моей женой. Она тоже «сачок». Пахать не хотела и придумала, будто поёт. Но наглости на сольное пение у неё не хватило, поэтому пели они вчетвером – женский квартет. Так вот всё и получилось.



– Мне кажется, у вашего брака есть ещё один секрет. По паспорту-то вы Гуревич, а Инин – это псевдоним от имени супруги. С таким псевдонимом у вас не было шансов как-то иначе повернуть свою жизнь.
– Вы – девушки всех возрастов – романтизируете самую рядовую ситуацию. Когда мы были молодыми писателями, то все брали псевдонимы. Думали, если изменим имена, станем великими. Впрочем, великих в нашей среде я не знаю. Но людей, к которым псевдонимы приросли, – полно. А что касается жизни, у меня двое прекрасных сыновей, младший – человек нового времени. Он абсолютно современный, разбирается во всех этих ваших гаджетах, социальных сетях…

– Вы соцсетями не пользуетесь?
– Да ты что! На них нужно жизнь убить! Вы же сидите там часами. Это идиотизм! Хотя оценку соцсетям могу дать двойственную. С одной стороны – фантастика, что люди могут общаться на любом расстоянии. Можно собрать деньги больному ребёнку, выступить в защиту невинно осуждённого, рассказать друг другу о чём-то действительно важном и нужном. Но с другой стороны, это ловушка. Лет пятнадцать назад младший сын впервые открыл мне страничку одной известной певицы. А там написано: «С добрым утром, люди! Цоечка проснулась!» (Анита Цой известна как активистка «Инстаграма». – Ред.) Это первое и последнее, что я прочитал в соцсетях. Тогда же понял: никогда не появлюсь в сети, где люди рассказывают: «Я сегодня съел котлету», «А я побывал на Бали», «А у меня купальник с разрезом до пупа». С сыном приехали на фестиваль, он говорит: давай селфи! Я это ненавижу. Кто-то нас всё-таки на телефон снял, сын тут же выложил и говорит: уже тридцать лайков. То есть в то время, когда можно нарубить дров, сварить суп или прочесть что-нибудь хорошее, люди заняты тем, что лайкают нас. Это буду не я. Тема закрыта.

– Тогда давайте поговорим о воспитании. Газета у нас семейная, и кому как не вам рассказать об этом.
– В этом вопросе я тоже не эксперт, потому что уверен – никакого воспитания не существует. Вот распространённый пример. В одной семье вырастают два близнеца. Ходят в один сад, школу, родители их любят одинаково. Но один становится бандитом, а другой – профессором биологии. Почему? Разве решающую роль сыграло воспитание? Да нет, конечно. Мы получаем то, что заложено в человеке. Но не значит, будто детям не нужно говорить, где чёрное, а где белое. Если, например, украл, надо объяснить – «не укради». Но это тоже нельзя превращать в процесс, нельзя постоянно заниматься нравоучениями. Что мы как родители можем сделать – так это участвовать в жизни детей. Мой старший сын родился, когда мне было двадцать четыре года. И я его вообще не замечал. А младший появился спустя пятнадцать лет. Я подряхлел и испытывал к этому ребёнку совершенно другие чувства. Однако всё равно не воспитывал в привычном смысле. Но уделял много внимания, водил на секции, общался, играл. Лекции не читал никогда.

– Аркадий Яковлевич, все ваши книги и сценарии – в большей степени о женщинах…
– Конечно, а о ком мне ещё писать, как не о них? И всё, что я делаю, – делаю для женщин и про женщин. Мужики меня абсолютно не интересуют. И во всех своих сценариях я пишу хеппи-энд – выдаю женщину замуж, делаю ей такой подарок. Правда, не всегда этот подарок оказывается удачным, но моё дело его подарить, дальше уж пусть героиня сама разбирается.

Одна из первых программ, которую я придумал сорок пять лет назад, называлась «От всей души!». Вела её тётя Валя Леонтьева, и женщины там бесконечно плакали. В кулуарах мы эту программу называли «Плачьте с нами. Плачьте, как мы. Плачьте лучше нас!». Программа имела очень большой успех, и мы получали мешки писем. Но одно письмо запомнилось нам особенно. Оно было от мужчины. «Дорогая редакция, десять лет назад от меня ушла любимая жена. А вчера после вашей программы «От всей души»!» моя любимая жена вернулась. Будьте вы прокляты!»

…А любовь и уважение к женщинам у меня, наверное, из детства. Меня растила одна мама, папа погиб на фронте, в самом начале войны, в 1941 году. И я его почти не помню.

– А что помните из детства?
– У меня странное устройство мозга – о детстве, юности и даже молодости мало что помню. Часто перед Первым сентября или перед выпускными вечерами звонят журналисты и спрашивают: «Как у вас проходил этот день?» А мне нечего ответить – ни парты своей не помню, ни ребят, с которыми рядом сидел. Даже не могу сказать, был ли у меня выпускной. Хотя наверняка был. Такая вот избирательность памяти. И меня восхищают люди, которые помнят, что произошло десять лет назад. К примеру, жена может рассказать, в каком платье пришла на третье свидание. Говорит, что вот, в 1972 году мы гуляли в таком-то парке, проходили под такой-то липой, я сорвал ветку, подарил ей, сказал то-то и то-то… Какое свидание?.. Какие ветки?.. О чём вообще речь? Я-то этого не помню! И это не от старости. Так было всегда.

– Вы не романтик?
– Если ты имеешь в виду, могу ли я сидеть, взявшись за руки, и смотреть за горизонт, то нет. Не могу. Мне будет нестерпимо скучно, я и на отдыхе не могу лежать и смотреть на закат. Главное моё удовольствие – работа. Но она же – моё мучение, конечно. Часто складывается так, что не идёт сцена, зато потом, когда она приходит, возникает эйфория. У меня есть товарищ, сосед по дому, Даль Орлов (известный драматург, сценарист. – Ред.). Как-то мы с ним писали сценарий. Мастерская моя находится на семнадцатом этаже, а квартира – на четвёртом. У Даля – на третьем. На работу я езжу на лифте и в тапочках. Так вот мы сидим с Далем в моей мастерской, пишем сценарий. Зашли в тупик. Не идёт, и всё. Звонят жёны, зовут на обед.
Мы садимся в лифт, и вдруг кто-то из нас говорит: а нужно повернуть эпизод так-то и так-то! Другой отвечает: точно! И всё сразу выстроилось. Тогда он у меня спрашивает: признай, что это круче оргазма? Я отвечаю: даже сравнить невозможно! И я не шучу. Гораздо круче!

– В фильме «Однажды двадцать лет спустя» вы так описали жизнь многодетной матери, что могло показаться, будто сами многодетный отец. Откуда такая точность в деталях?
– Это обычная работа писателя, сценариста – сбор материала. Когда я приступаю к тексту, изучаю тему. Если речь о фильме «Однажды двадцать лет спустя», то я пошёл в исполком – раньше существовали такие организации. Они меня направили в Союз многодетных матерей. Там мне дали пять семей с матерями разного возраста, чтобы я смог проследить разные подходы к воспитанию детей. И я с этими женщинами беседовал. Отсюда сценарий. А для фильма «Одиноким предоставляется общежитие» материал собирал в рабочем женском общежитии – наблюдал, расспрашивал, жил там какое-то время. Так и сложился честный сценарий о жизни.

– А сегодня есть подобные тёплые фильмы? Вам что-нибудь заказывают?
– Мир изменился, изменились экономика, потребности, вкусы. И изменилось кино. Раньше, при плановой экономике, всё было понятно на годы вперёд: например, первым пойдёт фильм про армию, потом – про молодёжь, затем про колхоз. Сейчас первым будет снят тот фильм, на который есть деньги. А деньги можно найти на то, что востребовано. Основная аудитория кинотеатров теперь – от четырнадцати до двадцати трёх лет. Разве им интересна тема человеческих взаимоотношений? Или, может, им хочется видеть на экране классных старых артистов? Конечно, нет. В 2014 году я написал сценарий к фильму «Мама Люба». Героиней видел дочку Нади Кругловой, которую сыграла Наталья Гундарева в фильме «Однажды двадцать лет спустя». Но, как объяснил мне продюсер, ту ленту уже мало кто помнит, поэтому нужно было встроиться в современные реалии – сильная женщина, дед родом из СССР, муж горе-бизнесмен и дети, у которых современные увлечения. Такое кино мы и сняли… Но мы с тобой долго разговариваем, меня уже на вручении ждут.

– Что будут вручать?
– Какой-то орден или нагрудный знак за вклад, я точно пока не знаю.

– Для вас это неважно?
– Почему же неважно? Всё важно. Просто пока мне не сказали, что именно будут вручать. Хорошо, когда о тебе помнят, когда есть работа во ВГИКе, есть ученики, друзья, семья… А ещё хорошо, что в восемьдесят лет я не потерял интерес к своему делу, что могу писать и придумывать новые сюжеты. Вот это куда важнее, чем орден.