– Александр, вы ведь с женой коренные москвичи. Как решились круто изменить жизнь?
– Да, Алёнка родилась на Соколе, а я на Тишинке, но взяли и в начале девяностых уехали с ней в деревню. Тогда здесь, в двадцати пяти километрах от Москвы, была глухомань. Все наши знакомые, наоборот, в центр стремились, квартиры покупали с видом на Кремль, а мы с женой вот такими оригиналами оказались. Здесь тогда стада коров паслись, пастух с кнутом ходил. Люди держали гусей, свиней – натуральное хозяйство вели. Сейчас, конечно, нет уже ни одной коровки, но сельский дух, к счастью, сохраняется. Понимаете, мне нужно было повзрослеть, чтобы понять, насколько человеку нужен дом на земле.

– Как думаете, почему в вас проснулась тяга к земле?
– Сейчас попробую разобраться. Самому интересно. Детство моё прошло в коммуналке на Тишинке. Там пятилетнему человеку достаточно было для счастья одной комнаты с печкой. В каждой комнате стояла отдельная печка, чтобы, не дай бог, соседей не обогревать – только свою комнату. На кухне – у каждого своя плита. Много интересного там происходило! Потом мы переехали на улицу Марии Ульяновой, где уже была двухкомнатная квартира – по нашим понятиям, шикарная. Что она тесная, я понял, когда привёз жену из армии. Мы c ней спали под роялем. А куда деваться? На двадцати восьми метрах жили три брата, родители, собака да ещё мы с женой. Так что из города захотелось убежать вовсе не потому, что во мне взыграла крестьянская жилка. Тут что-то другое.

– А вы не из крестьян по происхождению?
– Нет. По матери я вообще дворянского роду-племени. Узнал об этом, уже став взрослым, раньше на эту тему опасались говорить по понятным причинам. А со стороны отца у меня в предках кузнецы – значит, ремесленники, так? Изготавливали скобяные и прочие изделия – косы, серпы. Подмастерьев держали, за что их раскулачили. В Ефремове, откуда мы родом (это город в Тульской губернии), дом кузнеца до сих пор стоит, и люди в нём живут. Три года назад, моя тетка Лариса ещё была жива, меня «вставило» съездить туда. Съездил. А ведь я там не появлялся сто лет. И такие воспоминания нахлынули! Бабушка у меня очень набожная была, Дарья Ивановна. Семье даже не дали её похоронить – пришли какие-то чёрные монахи, увезли мёртвую бабушку в дальний монастырь и там сами похоронили. А родовой дом отца, как я уже сказал, ещё стоит, хотя переделанный. Я его не узнал сначала. Правда, был вечер и я после концерта приехал, поэтому устал и плохо ориентировался, поплутал немного, но дом нашёл. Он, может, единственный в этом районе сложен из кирпича, и кирпич этот, что называется, «кремлёвский». Извёстку правильно замешивали, уж не знаю, на яичных белках или желтках. Но кладка могучая. В Ефремове река протекает – Красивая Меча называется. Мы пацанами там рыбу ловили, на лодках в верховье плавали. В общем, ёкнуло у меня. Вспомнил, когда деревья были большими…

– Так, разбираемся дальше. Значит, крестьянской крови нет.
– Моё отношение к загородному дому тем удивительнее, что натура-то у меня действительно «цыганская». Я рано, ещё подростком, получил полную свободу. В шестнадцать лет впервые уехал с Градским на гастроли. Наша группа «Скоморохи» была приписана сначала к Владимирской филармонии, потом – к Гомельской. Мотались по областям. Кроме того, в Москве играли по университетам и институтам. Просто чтобы заработать какие-то копейки.

– А на что зарабатывали-то?
– Мечта была купить лучшую в Москве аппаратуру для группы. Но должен сказать, что бытовое неустройство не ломало никого из нас. Я даже горжусь тем, что мы жили в так называемых домах колхозника. Вообще вся наша жизнь в молодости – это гостиницы, дома колхозника, общежития. Гостиницы походили на казематы, туалет и душ – в конце длинного коридора. Даже если попадался кому-нибудь одиночный номер, он, естественно, был без удобств и напоминал камеру. Представьте такую гостиницу в каком-нибудь Кольчугине или Александрове. В одной комнате стояло штук пятнадцать коек с панцирными сетками, и мы жили вместе с командировочными мужиками. Помню, стали мы обливаться из графина водой – ну, молодые пацаны, всем по шестнадцать-восемнадцать лет. Гонялись друг за другом – ха-ха, хи-хи. Мужик один, наш сосед, молчал, терпел, потом закрылся одеялом с головой. Но когда мы случайно его облили, открыл лицо: «Ребята, мать вашу… дальше крепкое словцо… мне вставать в пять утра на посевную, имейте совесть!»

– И как долго длилась такая кочевая жизнь?
– С наших шестнадцати до двадцати лет. Дома почти не бывали. Моё восемнадцатилетие отметили на гастролях бутылкой молока, потому что денег хватило только на это. Но всё равно здорово было. Что и говорить, вспоминаю эти четыре года как безумно счастливые! Тогда у меня вообще не было ощущения дома. Да, я возвращался в родительскую квартиру через два-три месяца. Входил во двор, там всё родное – деревья, пацаны, девчонки. Мне было радостно встретиться с братьями, отцом и матерью, но я всё равно считал себя отщепенцем, отрезанным ломтём. Я же бросил школу в девятом классе, увлёкшись рок-н-роллом. Битломания накрыла резко! Причёску битловскую носил…

– А как же складывалась ваша жизнь после двадцати лет?
– В двадцать призвали в армию. Понятно, что для меня тогда являлось домом, – родная казарма. Служил в Алтайском крае. Влюбился в девушку из соседней деревни и женился на ней. Отслужив, привёз жену в Москву. Это тогда мы с Любаней спали под роялем. А дальше я познакомился с другой девушкой. Мы же все, мужики, кобели, и я не исключение, мы по природе полигамны. В отличие от женщин. Короче, встретился я с девушкой Людмилой, она забеременела. Пришлось мне с Любаней, Любовью Васильевной, развестись, поскольку – ребёнок. То есть женился я второй раз, так сказать, по беременности. И благодаря этому есть у меня теперь дочь Юлька и трое внуков: Дашка, Софья и Александр. Вот они – мои дети. Любовь к внукам – страшная сила! Я больше получаса с ними не выдерживаю, потому что уже просто физической подготовки не хватает, чтобы троих таскать. Девчонки набрасываются с двух сторон, виснут, и Сашка сверху. Я: «О, всё! Дед сейчас развалится!» (Смеётся.) Но это так, отступление от главной темы. В продолжение которой могу сказать: ни в первом браке, ни во втором с настоящим семейным домом у меня не сложилось. И, как я сейчас понимаю, и не могло сложиться.

– Значит, и после армии весёлая и бездомная жизнь продолжилась?
– Не то слово! Кстати, тогда началась наша дружба с Пугачёвой. Меня часто спрашивают, был ли я влюблён в Аллу. Да! Реально. Кроме того, что она потрясающе пела, Алла была ещё и хороша чертовски – ножки, юбочка короткая… Я её впервые увидел и услышал во Дворце спорта где-то в Сибири. «Весёлые ребята» (в этом ансамбле я тогда работал) там тоже гастролировали. И я уговорил наших мужиков посмотреть на «классную певицу». Они не очень-то хотели, надо сказать. Мы тогда гордились собой: мол, все ВИА с солистками, а мы – без, нам никакие женщины не нужны! Но Алла всех покорила. Стали уговаривать начальство взять Пугачёву к нам в ансамбль. В результате Пугачёва оказалась в «Весёлых ребятах» – и на подпевках работала, и сольные песни исполняла. Кстати, она была в нашем коллективе кем-то вроде комсорга и заставила меня вступить в комсомол, чтобы я смог поехать в Чехословакию. Иначе не пустили бы. Наши с Аллой дороги разошлись после того, как она съездила на конкурс «Золотой Орфей» и получила Гран-при. Начальники из Минкульта хотели, чтобы «Весёлые ребята» стали чуть ли не аккомпаниаторами новой звезды. Конечно, нас это не устраивало. Но разошлись мы спокойно, без скандала. Сейчас, поскольку нас связывает многолетняя дружба, мы, бывает, вспоминаем с Аллой те замечательные времена. Но без особой ностальгии, потому что на день сегодняшний тоже грех жаловаться.

– Но однажды «цыганская» жизнь вам всё-таки надоела?
– Желание обрести дом впервые накрыло меня, когда мы встретились с Алёнкой. Мне было тридцать пять лет, ей – двадцать пять, она ещё комсомолка была. Тогда я решил: надо что-нибудь построить за городом. Мы же в юности часто гуляли на дачах, когда родители там отсутствовали. Устраивали гитарные и фортепьянные вечера, домашние концерты. Не вот тебе пьянки-гулянки, хотя «комсомольские» напитки типа портвейна присутствовали. Святое дело!.. Раньше так и говорили: комсомольско-молодёжный напиток портвейн очень сближает. (Смеётся.)



– Как же проходили эти вечеринки?
– Что-то сочинялось прямо на месте. Борис Баркас сочинял слова, а также Рита Пушкина. Пели Саша Градский, Юрка Шахназаров, Володя Полонский – то есть группа «Скоморохи» и примкнувшие к ним какие-то хиппари. Чтобы назваться хиппарём, достаточно было отрастить волосы и прослыть тунеядцем, то есть нигде не работать и толком не учиться. Помню, на одной даче, чей хозяин был генерал, мы надевали шинели и мундиры и в этом выступали. Градский, конечно, захватил парадный синий мундир – он же главный! Зато зелёные достались нам. (Смеётся.) Весёлая и беззаботная была жизнь. Не то что у сегодняшней молодёжи. У нас же всё было посвящено тому, чтобы проснуться, снова срочно увидеться, законтачиться – и играть, петь… Так вот, мне хотелось какой-то дачи, чтобы принимать гостей, чтобы музыканты могли свободно играть – как было в юности. И у меня сейчас здесь есть всё для того, чтобы проводить сейшены каждый день. Я даже возле дома выстроил специальный шатёр, в нём барабаны, гитары, клавишные – играй не хочу! Но мы повзрослели. И интересы изменились. И зазвать Градского поиграть становится всё сложнее…

– Выходит, только в вас горит ещё тот молодой огонь?
– Знаете, есть у меня внутри гордость: да, я так и остался хиппарём! Главное – в душе. И так жалко, что народ особо не рвётся поиграть, даже тот, что помоложе. Вот всё-таки в дефиците инструментов есть своя прелесть. Мы многое делали сами, гитары были самодельные. Даже это сближало! Паяли какие-то шнуры, собирали усилители из разных деталей – делали колонки, чтобы звук был получше. Сейчас не так. Согласитесь, башка по-другому работает, когда ты на всём готовеньком. Она работает ленивее. И с музычкой у современных ребят часто нелады: слышится не рок-н-ролл, а безнадёга какая-то на расстроенных гитарах, которую они называют русским роком… Я иногда захожу в музыкальные магазины, как другие ходят в автосалоны или оружейные магазины, – мужики все больные на этом. Сегодня чего там только нет! А тогда были плохие болгарские гитары и хорошие гэдээровские, чёрные. И всё! Но мы при этом дефиците играли настоящий рок-н-ролл.

– А чем он отличается от не настоящего?
– Главное в рок-н-ролле – это всё-таки музон. Слова вторичны. Однако в перестройку, когда повылезали из подвалов рокэнрольщики, первичными стали слова, зазвучали, как на Западе, песни протеста. И это выстреливало. Но прошло ещё какое-то время, поводы для протестов исчезли – и текст стал неинтересен. Да и пацаны обуржуазились, деньжатами обзавелись. А музыка в результате деградировала. Музыка и слова сейчас встречаются только у относительно старых групп, типа «ДДТ» и «Алисы».

– Итак, дом вы с женой построили…
– Не всё так быстро! Кстати, мы с Алёной построились первыми из нашей «мафиозной» артистической команды, как я её называю. Строились с нуля и до сих пор продолжаем, между прочим. Без архитектурного проекта. Что глазу нравилось, то и делали. И вот однажды солнцевская мафия наехала. Это мне сказал парень, который помогал строить дом. У нас работали ребята из Молдавии. Только что развалился СССР, и первыми на заработки стали приезжать молдаване. Работали нормально. Медленно, с перекурами, но нормально. И вот этот парень, Николай, мне говорит: «Мафия наехала, требуют ежемесячную мзду с каждого рабочего – сто долларов». Договорились о «стрелке» с бандитами на дороге, приехали мы с Николаем в назначенное время. Выходят такие ребята в чёрных куртках – как в плохом детективе, бычки такие, идут навстречу. А Колька: «Не, я в эти игры не играю» – и в сторонку. Иду один. Я: «Пацаны, вы говорите, что вам сто долларов в месяц надо с каждого рабочего – значит, с меня?» Они: «Нет, Александр, к вам никаких требований, вот к ним – да». Я: «Постойте, если вы будете сокращать моим рабочим зарплату, мне придётся им этот недостаток компенсировать». Я с ними долго базарил. Потом бандиты: «Можно, мы посовещаемся?» Отошли. Возвращаются: «Мы решили, Александр, вас налогом не облагать». (Смеётся.) Такие гремучие были годы!



– А когда начали обживаться в Подмосковье, разочарование не наступило?
– Сначала мы все здесь даже без заборов жили. Подразумевалось, что это только дача, не постоянное жильё. Мол, будем иногда приезжать: шашлыки-машлыки, туда-сюда… И вот однажды, когда мы уже подняли два этажа, приезжает к нам в гости Игорь Крутой. Сидим на балконе, что над входом в дом, солнце светит, травка зеленеет. Красиво. А Игорь говорит: «Алёна, я вас с Сашей не понимаю, у вас же всё простреливается!» Причём сказал он это в своей манере: не поймёшь, то ли серьёзно, то ли стёб. Но мы и тогда забор не поставили, хотя задумались. Он появился по другой причине. Мы решили выкопать пруд, запустить туда карасей. Выкопали. В пруду можно было даже купаться. И Алёна сказала: «Я не могу загорать у всех на виду. Давай забор!» Пришлось взяться за дело… Зато теперь никто не глазеет. А есть на кого! Потому что такая замечательная компания у нас порой собирается – и Алла с Максимом, и Лайма, и Бабкина, и все-все! Лучшие люди нашего шоу-бизнеса.

– Признайтесь: в столицу не тянет?
– Загородный дом, конечно, расслабляет. И вроде бы надо снова жить в Москве, поймать столичный ритм. Во всяком случае, Алёна мне об этом говорит. А я не хочу. Здесь такая свобода! Я с собаками вышел – и по деревне гуляю. Все свои, все знакомые, включая гостей столицы – из Молдавии, Украины, Таджикистана. Все мы здесь здороваемся. Ну, так здесь хорошо!.. По моей просьбе местные власти не химичат зимой на наших дорогах, что внутри деревни. Лежит белый снег. Красиво! Но моё самое любимое время, когда в мае начинает всё расцветать, – у! Как черёмуха благоухает! Просыпаются рыбы в пруду. Я даю им корм для золотых рыбок; может, поэтому они у меня стали золотистые, а были серебристые. У нас стадо рыбное – примерно штук семьдесят. И они с ладонь все. Мы только в прошлом году позволили себе пожарить штук двенадцать. Вкуснотища! Отловили, потому что их много стало. Алёна начала: «Нет, своих есть не будем!» Я: «Давай попробуем». И съели за милую душу! Даже без сметаны. У нас это народная забава – карасей ловить. Всем, кто к нам приезжает, я удочки вручаю. И все ловят. Все лучшие люди нашего шоу-бизнеса. Представляете, какая картина? (Смеётся.)