Борю Мочкина никто не любит. Боря всегда прав. Уже одного этого хватило бы для острой антипатии. Но он, к тому же, всегда прав не вовремя.

Сидим в уголочке в спортзале – я после аппендицита, он после ангины. Класс через «козла» прыгает. (Объяснил бы мне кто-нибудь смысл этого упражнения: где, когда, зачем в мирной жизни может пригодиться это умение?)

Физрук вызывает Сашку Кирика. Сашка начинает разбегаться, а Боря бурчит:
– Сейчас «козла» перевернёт.

Я фыркаю. Кирик занимается лёгкой атлетикой в ДЮСШе. Ему этот «козёл» перепрыгнуть, как… Что именно «как», я придумать не успеваю. Сашка летит кубарем вместе со снарядом. На лбу шишка, на боку ссадина, в ребре трещина.

Урок химии. Учительница демонстрирует опыты. Боря с задней парты подаёт голос:
– Сейчас рванёт.
– Этот раствор не может рвануть, – снисходительно объясняет учительница, – потому что в этом растворе… – она лёгким движением покачивает колбу, и из неё начинает валить густой дым.

Учительница взвизгивает, роняет посудину, та с громким хлопком разбивается, дым заполняет класс, а Борю Мочкина тащат к директору. Но у него алиби. Он был на шахматном турнире во Дворце пионеров и только к четвёртому уроку вернулся. Подменить химикаты никак не мог.

Играть с ним в прятки не имело никакого смысла. Он чётко знал, кто стоит за деревом, кто на гараж вскарабкался, кто в подъезд забежал. И про кино он всегда наперёд говорил, стоящий фильм с драками и погонями или чепуха на постном масле с разговорами.

С одной стороны, ценный кадр. С другой – терпеть его не было никаких сил. Запоздала как-то наша суровая математичка на урок. Возникло спонтанное решение смыться всем классом. Но Мочкин голкиперским броском кинулся к двери.

– Не идите! Неприятности будут.
– Да ладно тебе, Мо2ча, – гоготнул двоечник Яшка, – что2 они всему классу сделают?
– Не пущу! – мотнул головой Борька.

Естественно, его снесли вместе с дверью, ещё и прошлись по поверженному телу. Тихо спустились с третьего этажа, на цыпочках пробрались мимо учительской, вырвались на оперативный простор в вестибюль и… попали в объятия директора школы. Да не одного, а в сопровождении целой комиссии гороно! Когда наше присмиревшее стадо чуть ли не пинками загнали в класс, мы увидели идиллическую картинку: отряхнувшийся и умывшийся Борька сидел за партой и прилежно изучал учебник. В общем, то, что Мочкин мягко назвал неприятностями, носило характер грозного селевого потока, в котором не уцелел никто. Даже отличнице и старосте Лариске отодвинули поступление в комсомол на целых полгода.

– Что ж ты, гад, не предупредил, что на директора с комиссией нарвёмся? – возмущались мы.
– Я не знал.
– Как это не знал? А кто говорил «неприятности будут»?
– У меня просто предчувствие было.
– Предчувствие у него! – возмутился Яшка и отпустил Боре щелбан. – Ты что, бабка старая? Может, ещё и молишься?

общем, доставалось Борьке от наших хулиганов по первое число. Да и девчонки его не очень жаловали. А за что, собственно, жаловать сутулого очкарика? Ну да, музыкант, но не на гитаре играет, как главный мачо школы Руслан, а на какой-то здоровенной тубе, из-за которой его и не видно. Пых-пых, пук-пук – горе, а не музыка. Ну, учится хорошо, но и это у него по-дурацки выходит. Вызовут к доске, он красным делается, как пионерский галстук, и что-то бурчит себе под нос. А с физиком и математичкой вечно ругался. Любил решать задачи своим способом или, хуже того, с помощью формул, до которых нам ещё год добираться, а то и два.

Когда мы стали старшеклассниками, школу накрыла волна молодёжных субкультур; все разбились на панков, готов, металлистов, хиппи, самые здоровые и самые безмозглые обрядились в клетчатые «люберецкие» штаны. И только Мочкин сидел на уроках всё в той же надоевшей до зубовного скрежета синей форме.

На выпускной он не явился. Его, как с гордостью сообщила директриса, вызвали на собеседование в один очень особенный столичный институт, название которого лучше лишний раз не упоминать и где стипендия целых девяносто рублей.
Зал засвистел и зааплодировал, но хулиганства в этой реакции было куда больше, чем восторга. Какой секретный институт, где придётся лет пять мозги сушить, когда мир распахивает перед вчерашними школярами такие блестящие перспективы? Есть связи – открывай кооператив, есть мускулы – иди в рэкет, есть внешность – шагай по подиуму, модели нынче нарасхват. Отдельные соученики, собравшиеся подавать документы в Политех или, ещё смешнее, в педагогический, вызывали искреннее недоумение, граничащее с издёвкой.

В общем, разбросала нас жизнь по городам и весям. На нечастые – раз в пять лет – встречи прибывало не больше пятнадцати-двадцати человек. И Борьку при этом если и вспоминали, то с некоторым стеснением. Парень вон как взлетел, недавно лауреатом Государственной премии стал, а мы его портфелем по голове били.

Так что, собираясь в командировку, я думала о чём угодно, только не о бывшем однокласснике. В столице быстренько утрясла все вопросы и вознамерилась пробежаться по магазинам. Времена дефицита давно минули, но мыслишка, что в столице выбор пошире будет, засела в нас накрепко. Наткнулась в торговом центре на магазин, где продавалась одежда молодого, но весьма перспективного модельера, и надолго зависла в примерочной. А когда вышла, то нос к носу столкнулась с Мочкиным, стоявшим столбом возле кабинки.

– А-а, это ты, – разочаровано протянул Борис, превратившийся за эти годы из мозгляка в весьма представительного мужчину.
– Борька, чудила, откуда ты взялся? Как догадался, что я здесь?
– Да так, – пожал плечами он, – почувствовал, что встречу сегодня кого-то из прошлой жизни, но не знал, кого именно.
– Ого, как патетически – «из прошлой жизни». А это оказалась всего лишь я! Конечно, Леночку Медведь тебе приятней было бы встретить.
(Ленка слыла первой красавицей нашего класса, и Мочкин в её присутствии вообще переставал дышать.)
– Да нет, мне по большому счёту всё равно. Ты значит ты.
– Ох, Боренька, никогда тебе не стать светским человеком! Где твоя радость от встречи, пусть и наигранная? Где дежурный комплимент из серии «ты совсем не изменилась»?
– Но это ведь неправда. Ты изменилась. Узнать можно, но от той смешной девчонки, что плакала из-за валентности, мало что осталось.
– Да, химия всегда была моим ночным кошмаром. Ну ладно! Как ты, где ты? О твоих успехах мы и так знаем, а вот…
– Откуда? – перебил меня Борис.
– Здрасьте, «откуда»! Не в лесу ведь живём. И о награждении твоём сообщали по всем каналам, и кто-то тебя по телеку видел в какой-то научно-популярной программе. Все очень тобой гордятся.

Мочкин удивлённо поднял брови.

– Да-да! Я понимаю, что у тебя о школе не самые приятные воспоминания. Мы теми ещё балбесами были, доставалось тебе, бедолаге. Но теперь-то все повзрослели и даже хвастаются тобой. Ждём, что ты Нобелевку отхватишь!
– Это вряд ли. Не та у меня тема. Не мейнстрим.
– А что, в науке тоже мода есть?
– Ну, не так чтобы мода, – хмыкнул Борис, – а основное направление. А у меня, как бы тебе сказать, боковое ответвление.
– Подожди, дай я рассчитаюсь, а потом посидим где-нибудь.

Мы взяли по стакану свежевыжатого сока и устроились за столиком возле маленького фонтанчика.

– Ну давай, рассказывай, – потребовала я.
– Может, лучше ты о себе?
– Борь, ну я же понимаю, что тебе это совершенно неинтересно. Да и что мои скромные успехи, по сравнению с твоими? Давай колись. А то наши однокласснички повесят меня на первом же фонарном столбе, если проведают, что я с тобой виделась и ничего не узнала.
– Мне, в общем-то, и рассказывать особенно нечего, – скучным голосом сказал Боря. – Живу, работаю. Полгода в институте, полгода в ЦЕРНе. Иногда приглашают почитать лекции, потому пришлось, кроме немецкого, ещё и английский выучить. Как-то так…
– А семья, дети?
– Нет.
– Что «нет»?
– Ни жены, ни детей, – спокойно объяснил он.
– Ну, Боренька, ты меня извини, но это уже превышение меры допустимой самообороны, – разочарованно протянула я.
– Не в самообороне дело. Просто… Помнишь, может, мою особенность – всё знать наперёд? Для научной работы, кстати, весьма ценное качество. Я заранее знаю, чем кончится тот или иной эксперимент, и неудачные даже не начинаю. Очень экономит силы и средства. Большая физика, как ты понимаешь, на медные гроши не делается. А вот для личной жизни это же обстоятельство – полная катастрофа.
– Подожди, Борька, ты хочешь сказать, что это и в самом деле работает?
– А ты думала, просто совпадение? – насупившись, зыркнул он. – Нет. Работает. Правда, механизм для меня непонятен.
– Бог с ним, с механизмом, – загорячилась я. – Это же здорово, если ты действительно всё предвидишь!
– Не спеши с выводами, – поднял ладонь Мочкин. – Проблема в том, что вижу я только всякую дрянь.
– Это как?
– Вот встречаюсь я с девушкой. Понимаю, что подходит время узаконить отношения. Но только открываю рот, чтобы сделать предложение, в мозгу взрывается картинка, как это милое создание бьёт меня по физиономии веником.
– Каким веником? – поперхнулась я соком.
– Грязным. Которым полы подметают.
– За что?
– Если б я знал. Будет адекватный человек вступать в брак, если заранее знает, что дражайшая половина в один прекрасный день надаёт ему веником по морде?
– Сомневаюсь.
– Другая девушка, к которой я явился с букетом и серьёзными намерениями, с размаху колотила тарелки. Третья в такой же ситуации сливалась в страстном поцелуе со смазливым брюнетом. На этом, собственно, и всё. Трёх попыток вполне хватило, чтобы сообразить: счастливая семейная жизнь мне не светит, а несчастливой мне и даром не нужно. Так что можешь сообщить всем, кому это интересно, что Мочкин пожертвовал личной жизнью ради науки. И это будет практически правдой, – натужно улыбнулся он.

Я помолчала, переваривая.

– Скажи-ка мне, дорогой Боренька, а никаких более весомых доказательств, кроме картинки в твоих мозгах, не было?
– Мне и этого достаточно. Ты же знаешь, я никогда не ошибаюсь.
– Ладно, зайдём с другой стороны. Как ты представляешь себе счастливую семейную жизнь?
– Ну, как у всех. Верная любящая жена. Ребёнок, максимум два. Чистый дом, вкусная еда.
– Так вот, Борюсик, всё это ты мог бы иметь с любой девушкой, с которой встречался. Кроме той, которая сливалась в страстном поцелуе. Беда не в том, что ты предвидишь будущее, а в том, что видишь только кризисные моменты и зацикливаешься на них. А они ведь случаются даже в самых счастливых семьях.
– Ничего подобного! – возмутился Мочкин. – К примеру, мои родители ни разу в жизни не поссорились.
– У них просто хватило мудрости не выяснять отношения при ребёнке. Ты расспроси их. Только объясни, что речь идёт о том, оставят ли они тебя на этом свете неустроенным бобылём или счастливым главой семейства.
– Да ну, ерунда какая-то!
– Не спорь с опытным человеком! Семейная жизнь на девять десятых состоит из обычной уютной рутины, когда все здоровы, средств на всё необходимое хватает и ничего плохого не происходит. Одна десятая – это проблемы и их совместное решение: безденежье, болезни, ремонты, устройство детей. Ссоры же занимают не больше одной, ну, двух сотых процента. Конечно, если ты не свяжешь судьбу с темпераментной итальянкой.

От Борькиной вялости и равнодушия не осталось и следа. Он слушал очень внимательно, хотя окончательно ещё не сдался. Правильно я догадалась в дробях и процентах всё ему разложить. Цифры Мочкин уважает.

– Веником по физиономии – это, конечно, перебор, а вот побитую посуду вполне можно пережить. И кстати, картинка в твоём мозгу вырвана из контекста. Мало ли что вызвало такую реакцию твоей потенциальной супруги. Может, тебя не веником, а дрыном надо было отходить!
– Почему тогда во всех знакомых мне семьях таких кризисов не бывает?
– Боренька, не будь наивным! В случае появления визитёров между супругами заключается пакт о перемирии. Ты посидел в гостях два часа, и тебе кажется, что нет семьи крепче. А они, может быть, вчера чуть не поубивали друг друга.
– Это и есть пресловутая семейная жизнь? – недоверчиво спросил Боря.
– Именно! В хорошем браке тебя любят ради тебя самого и всегда будут на твоей стороне, ты можешь расслабиться, даже поныть немножко. Семья – это скучноватый быт, регулярный секс, не красней, Боренька, помощь и поддержка. И редкие кризисы, которые вполне можно пережить, даже если пострадает несколько тарелок. Конечно, встречаются и клинические случаи, но ты ведь умный парень и не станешь делать предложение неподходящей особе.
Мочкин медленно допил сок и откинулся на спинку кресла, сцепив руки на затылке.

– Как-то интересно ты всё разложила. Одна сотая процента, говоришь? Мне это нужно всё обдумать.
– Думай, Боренька, думай. Только не очень долго. Возраст у тебя уже такой, что нужно успеть вскочить в последний вагон.

Мы расстались, обменявшись номерами телефонов. Но Мочкин не звонил, и я его не теребила. А вдруг он именно в этот момент бозон Хиггса ловит?

А на следующей встрече одноклассников, где я собиралась рассказать о том, как вставляла нашему физику мозги насчёт семейной жизни, Наташка Сазонова вдруг сообщила, что опять видела Бориса по телевизору.

– О чём он там вещал, я так и не поняла. В нашем торговом училище такие предметы не преподавали. Но хорош Борька: солидный, холёный. Видно, повезло ему с женой.
– Откуда ты знаешь, что он женат?
– А что, он обручальное кольцо для красоты нацепил? И вообще, по всему видно. Одинокие мужчины так не выглядят. Я в своём винно-водочном на них во  как насмотрелась! – Наташка провело ребром ладони по горлу.

И разговор плавно перешёл на свежую сенсацию местного уровня. Серёга Васильев стал директором Горгаза! А ведь был балбес балбесом, кажется, только вчера косуху с заклёпками носил, спал в обнимку с мотоциклом и фанател от тяжёлого рока. А поди ж ты – начальство.