СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Действующие лица Валентина Талызина: Знали бы вы, как я боролась с буквой «ы»!
Валентина Талызина: Знали бы вы, как я боролась с буквой «ы»!
23.07.2018 15:48
Валентина ТалызинаПередо мной – настоящая Васса Железнова, хотя мир знает её как Валентину Илларионовну Талызину. На сцене Театра имени Моссовета она играет уже 60 лет, и главная роль в спектакле «Васса» – её последняя премьера. Народная любимица сыграла огромное количество ролей. Она всегда яркая, неповторимая, запоминающаяся даже в маленьком эпизоде, где затмевает главных героев. Детство народной артистки пришлось на военные годы, и хотя в начале войны ей было всего шесть лет, девочка на всю жизнь запомнила ужас тех лет. В молодости Валентина увлекалась историей, но судьбой ей была предназначена другая профессия. Семейная жизнь Валентины Талызиной с художником Олегом Непомнящим не сложилась. После 12 лет брака они развелись, но в их союзе родилась прекрасная дочь Ксения. Она, как и мама, стала актрисой, а сегодня и внучка Анастасия выбрала эту стезю.

– Как вы решились из Сибири перебраться в столицу и покорить Москву, будучи совсем юной девушкой?
– Я приехала из Омска в Москву летом 1954 года. Ехала на третьей полке с дядей Лёшей Печёнкиным, он в нашем совхозе работал киномехаником. Мы с ним делили одну полку, то есть он спал до трёх часов ночи, а уже потом ложилась я. Время было сами понимаете какое, с нами ехали освобождённые заключённые с Колымы – весь поезд был заполнен осуждёнными. И вот так я добиралась до Москвы двое суток, преодолев три тысячи километров.

До этого в Омске училась в сельхозинституте и уже окончила два курса. Но увлеклась сценой в драматической студии. Все знали, что в Москве лучшие театральные училища – при Малом театре, при МХАТе. Однако я тогда подумала: зачем менять омский институт на какое-то училище? Уж если я учусь в институте, то надо менять его на другой институт и продолжить высшее образование. Поэтому выбрала ГИТИС. Но к тому времени все вузы и училища уже набрали студентов, экзамены закончились. А ведь я перед поездкой ни с кем не созванивалась, никому не писала, ничего не знала, ехала наобум, даже без аттестата зрелости. Вот такая девушка сибирская.

Валентина ТалызинаЯвилась в ГИТИС. В приёмной меня встретила секретарь по имени Дагмара, кажется, латышка или литовка, высокая белая женщина с большой грудью. Я начала объяснять, что у меня нет аттестата, что я приехала из Омска, а она в ответ: «Отойдите, не мешайте работать. Есть у вас аттестат или нет – это никого не интересует». А рядом сидела пожилая женщина, маленькие голубые глазки, такая седенькая. Она сказала: «Сейчас появится директор, останови его и попробуй обратиться». И действительно вскоре подошёл человек, похожий на нахохлившуюся птицу, Матвей Алексеевич Горбунов, светлой памяти, который, в общем, и решил мою судьбу. Хотя он был чиновником, но, кажется, происходил из рабочих, когда-то продвинулся по партийной линии и стал директором. Я подошла к нему и объяснила, что приехала из Омска, прослушайте меня, пожалуйста, сказала, хочу стать артисткой. Он спросил: «А почему вас тянет в мир искусства?» Отвечаю: «Не знаю, но что-то тянет». «Приходите послезавтра, у нас состоится прослушивание».

На моё счастье оказалось, что в тот год объявили дополнительный набор. Я теперь считаю, это для меня было не просто счастье, а нечто большее – судьба. И вот прихожу через день, там опять стоит эта грудастая Дагмара, обращаюсь к ней: «Вот я пришла». Она вновь за своё – «Отойдите, я вам сказала, не мешайте работать!» Но тут Матвей Алексеевич вмешался: «Пустите её!» Вошла в аудиторию, села. Нас было пять человек поступающих. Первые три мальчика читали отрывки. Я со своей сибирской прямолинейностью сразу поняла, что все они читали плохо. Вслед за третьим вышла я, и, когда начала читать, мальчики почему-то встали рядом со мной. Правда, материал у меня был очень плохой – Тургенев, которого никто никогда не читает, «Записки охотника». Потом начала отрывок из пьесы «Платон Кречет». Но тут они даже не стали слушать. В комиссии сидело девять человек, а возглавлял её Борис Бибиков (актёр, режиссёр и педагог, исполнитель роли профессора Соколова в фильме «Приходите завтра». – Ред.). И вот начала читать Пушкина. Когда закончила, комиссия заговорила: «Садитесь. Кто вы, что вы? Почему у вас нет аттестата?» Я опять поведала свою историю, что приехала из Омска, окончила два курса сельхозинститута, экономфак, и вот… сижу перед вами, простая сибирская девушка. Матвей Алексеевич говорит: «Она нам нужна». И тогда вынесли решение: «Мы вас берём, отправляйте телеграмму, чтобы вам выслали аттестат».

– Валентина Илларионовна, где и как вы жили первые годы в Москве? Были ли у вас родственники, которые могли приютить?
– Сразу после прослушивания я поехала в общежитие. Потому что, когда заявилась к троюродной сестре, та сказала: «Валька, то, что ты затеяла, тебе не по плечу». Так я оказалась на Трифоновке (знаменитое общежитие ГИТИСа на Трифоновской улице в Москве. – Ред.), причём жила в комнате одна. После прослушивания обратно в Сибирь не поехала, ведь мне ещё предстояло сдавать все положенные экзамены – по литературе, русскому языку. И это было для меня нелегко, ведь школу я окончила целых два года назад. Но главное, Матвей Алексеевич Горбунов, светлой памяти, сказал этим всем педагогам: такая девочка нам нужна. И я получила пятёрки по всем предметам. Как сдавала, не помню, тряслась, конечно, но хорошо подготовилась. А в сентябре в мою комнату в общежитии заселились ещё четыре девочки: одна из Саратова, другая из Калининграда, третья из Подмосковья и четвёртая из Киева. Жили впятером.

– Расскажите, пожалуйста, о ваших педагогах. Какими они вам запомнились? Недаром говорят, что учитель во многом определяет судьбу человека.
– Моим мастером была Варвара Алексеевна Вронская, актриса МХАТа, я бы сказала, со сложной судьбой. Она была красивой женщиной. Говорят, когда-то на неё положил глаз сам Немирович-Данченко, но Варвара Алексеевна оказалась девушка стойкая и не поддалась ни на какие уговоры. Поэтому её творческая судьба во МХАТе сложилась не очень хорошо. Стала преподавать. Вышла замуж за артиста и родила двоих детей.

Вообще у нас преподавал почти весь МХАТ. Николай Васильевич Петров, народный артист России, пришёл позже. Тоже светлой памяти. Он когда-то ещё танцевал в кабаре, причём не в Ленинграде, а в Петербурге, то есть до революции. В общем, пожилой человек. Вот он мне часто говорил: «Подожди играть, научись немного». А я ведь только потом поняла его совет: не надо торопиться, пока ты не обрёл мастерство.

Вокал у нас преподавала Галина Петровна Рождественская. Когда я к ней пришла, то сказала, что у меня нет ни слуха, ни голоса. Родная тётка дирижёра Геннадия Николаевича Рождественского на это ответила: «Не бывает людей без слуха и голоса». И через полтора месяца я у неё пела романсы Бетховена.

alt

– Как вы боролись с сибирским говором?
– С речью было сложно. Педагог по сценречи каждому студенту делала замечания. Мне она сказала следующее: «Страшеннейший говор. Вам надо работать». Позднее я поняла, откуда у меня взялись эти особенности произношения, хотя в молодости была убеждена, что говорю на самом обычном русском языке. Да вся наша Россия, а в прошлом Советский Союз, делится на диалектные регионы. И в те годы вся Сибирь говорила так же, как я. Потому что близко Казахстан с его особенностями произношения, а ведь все люди немного обезьяны, они копируют чужую интонацию. В Сибири не выговаривали звуки «а», «о», «у», «э», «и»… Там был один звук для всех гласных. Когда ко мне приезжали сибиряки, я замечала это за ними. Они говорили примерно так: «Ыя пышыл в мыгызыин». Звук «ы» – на все случаи жизни. Вот это самое «ы» я у себя убирала и вместо него училась произносить «а», «у», «э», «и». Целый год работала над сценречью! Зато потом дикторы телевидения и радио говорили мне: «А вы знаете, у вас потрясающая речь!» Я отвечала: не может быть. И про себя думала: если бы вы знали, сколько я над этой речью работала! И сейчас, когда ко мне приходит какой-нибудь молодой человек, я сразу определяю, сколько он работал над речью и как она у него поставлена. Речь – это показатель культурного уровня. Как человек думает, так он и говорит.

alt

– Вы были отличницей?
– По всем предметам на всех курсах получала «пять». На первом курсе даже стала сталинской стипендиаткой. За это полагалось семьсот пятьдесят рублей, в то время как остальные студенты получали двести сорок.

– А какая зарплата потом была у вас в театре?
– Когда пришла в Театр имени Моссовета, мне установили оклад шестьсот девяносто рублей. Это было шестьдесят лет назад, в нынешнем году отмечаю юбилейную дату со дня начала моей работы на этой сцене.

– Правда ли, что ещё в институте вы подружились с Романом Виктюком?
– На первом курсе он однажды заскочил к нам в комнату. Тоже жил на Трифоновке. Роман Григорьевич Виктюк, а тогда просто Ромка. Влетел, всех оглядел и говорит: «А, вы новенькие, только что поступили? Откуда?» Мы рассказали, а он в ответ: «Ну, чего вы сидите, пошли гулять». И мы пошли. Но потом девочки как-то откололись, а я к нему прилепилась. Он каждый вечер куда-то ходил смотреть спектакли. Мы обошли все театры, все концертные залы. Честно говоря, я уставала, ведь уходили мы в девять утра, а возвращались в одиннадцать вечера.

– Правда ли, что вашей соседкой в общежитии была Лия Ахеджакова?
– Да, мы все обитали на втором этаже. Через комнату от меня жила Лия Ахеджакова, которая занималась в адыгейской студии. Она была маленькая, как собачка. Мы дружили. Кавказцы – они такие, народ темпераментный…

alt

– Куда и на что тратили деньги в молодости?
– У меня была одна юбка и одна кофта на все случаи жизни. В общем, с одеждой дела обстояли не очень. Первое пальто я себе сшила будучи студенткой. Еды тоже, конечно, не хватало. По соседству от ГИТИСа работала столовая при Консерватории, и все наши студенты там питались. Там я, кстати, впервые увидела Олега Ефремова, и он мне безумно понравился. Так вот, в столовой все обедали, а ужина у нас не было, на вечер мы покупали себе бутерброды. Но что такое один бутерброд для молодого организма!.. Приходили в общагу, и в комнате я бросалась открывать все дверцы в шкафах в надежде найти хоть какую-нибудь корочку. Юлька Шурупова, которая до замужества была Косарева, кричала: «Ну что ты там шаришь! Знаешь ведь, что ничего нет». Но когда мы получали стипендию, то покупали одну-две банки майонеза на пятерых. Шли в кафе «Прага» и брали роскошную еду – салат «оливье». И ещё майонезом сильно-сильно его сдабривали. И поглощали, получали удовольствие.

– В вас, наверное, тогда многие были влюблены?
– Самым красивым нашим студентом был Вадик Бероев. Весь курс был в него влюблён, но все скрывали. А в меня влюбился однокурсник, хотя мне нравился другой… Но что тут говорить? В общем, у нас был очень целомудренный курс. Когда мы первый раз все вместе пришли в аудиторию на занятие, то половина девочек надела очки. Я тоже была близорукая, и педагог Николай Васильевич Петров, глядя на нас, сказал: «Вы у меня какие-то солдатки». А когда первый год закончился, он всем девочкам дал задание на лето: «Среди вас есть только одна женственная студентка, это Анжела. А вы все – солдатки. Так что я вам советую, настоятельно прошу, чтобы к осени вы приобрели женственность».

Валентина ТалызинаЯ поехала на каникулы в Омск с этой мыслью – а что такое женственность? У всех спрашивала, никто не мог ответить. А потом встретилась с Еленой Васильевной Зайцевой, директором Дома народного творчества, именно она когда-то порекомендовала мне учиться на актрису. И вот летом пришла я к ней, а она была очень красивая женщина, и спрашиваю: «Елена Васильевна, а что такое женственность?» В ответ она задумалась: «Ну, как тебе сказать…» Смотрю я на неё и понимаю – так вот же она, женственность, прямо передо мной!

– Расскажите, пожалуйста, про ваш первый актёрский опыт.
– В театральном институте мы придумывали этюды, которые сами же и ставили, без всякого режиссёра. Мой дебют состоялся на первом курсе, я играла гадалку. Она всех обманывала и вообще вела себя нехорошо. А вот на втором курсе я работала с Вадиком Бероевым. Он играл флотского офицера, у нас была любовь, и я что-то говорила про его сына. Мы репетировали долго-долго, но ничего не получалось. И тогда я набралась смелости и сказала: «Вадик, у тебя всё хорошо, но нет чувства отцовства. На Арбате есть роддом. Пошли, ты увидишь отцов, которые забирают жён и получают конверты с младенцами. А я тебя подожду в скверике на скамейке». Стояла весна, уже было тепло. Целый час он наблюдал за чувствами отцов. А когда вернулся, сказал, что всё понял, пошли репетировать дальше. Вроде бы у нас получилось.

– А как вы «рожали» свой образ в последней работе – спектакле «Васса»?
– Ну, во-первых, я не рожала, если уж говорить честно. Я вникала. И до сих пор продолжаю размышлять над текстом пьесы. Образ рождается не в одну секунду, он создаётся всё время. Ты всё проникаешь и проникаешь в него. И находишь что-то новое, более глубокое. Поэтому у хорошего артиста роль растёт с каждым спектаклем. Главное, чтобы в молодости актёра поставили на правильные рельсы.

– А кто вам показал эти рельсы?
– Очень многое мне дал Виктюк. А также Вронская и Завадский, главный режиссёр Театра имени Моссовета. Вот три человека, которые меня вели по жизни. Хотя и сегодня есть миллион возможностей, чтобы совершенствоваться. А Виктюк, конечно, гений. Он однажды сказал: «Валь, в ГИТИСе есть только двое – я и ты». Вот на этой ноте я с вами и прощаюсь. Желаю дерзать, ничего не бояться и работать!

Расспрашивала
Дарья ПАРЧИНСКАЯ
Фото: из личного архива, PhotoXPress.ru

Опубликовано в №29, июль 2018 года