Артём Водолагин поёрзал, устраиваясь. Хорошо, что не пожмотился и купил самое дорогое широкое сиденье, с надёжными креплениями, остроумной системой подъёма-спуска и массой крючков и приспособлений. Это тебе не алюминиевая полоска под зад, на которой чувствуешь себя попугаем на жёрдочке. С новым сиденьем ему и напарник, пожалуй, не понадобится. Разве что на подготовительном этапе, когда нужно сбить остатки повреждённой лепнины. Народ же у нас «бессмертный»! Хоть весь квартал замотай лентами со строгой надписью «Опасно! Идут строительные работы» – всё равно топают напрямик, не обращая внимания на куски штукатурки, летящие с верхотуры. Вот тогда и нужен помощник с лужёной глоткой, спасающий беспечных прохожих. Артём достал шпатель и сам себе скоман­довал:
– Ну, с богом!

Работалось легко. Он наносил мягкий гипс в заранее расшитые трещины и сколы, выравнивал и разглаживал. Старался делать как можно чище, чтоб потом меньше шлифовать. И размышлял о мастере, чью работу сейчас реставрировал.

Дом 1905 года постройки. В том году в столице империи отгремел бунт. А в их городе колобродили в основном студенты. Пролетариат к пламенным призывам остался равнодушным. А квалифицированные мастеровые, к которым, несомненно, относился и его предшественник, беспорядки осуждали. Читал Артём много и в «свинцовые мерзости капитализма» давно не верил. Ему было отлично известно, что толковый непьющий мастер ценился в те времена не меньше, чем сейчас. Он мог содержать неработающую жену, поднять детишек, досмотреть стариков (о пенсиях тогда и не слыхивали), скопить на домик с садиком и даже иметь лошадку: материалы доставить, семью на пикник вывезти, и вообще.

Артём почти видел этого тридцатилетнего парня с русой бородой, загорелым лицом и мозолистыми руками. В их работе без мозолей никак. Это когда он в кабинете НИИ «Проектреставрация» сидел, ладони были розовыми, мягкими. Но когда узнал, сколько получают маляры и штукатуры, отправился на переговоры к шефу. Сергей Сергеевич после недолгих раздумий дал добро на «повышение квалификации» молодого специалиста, и Водолагин ушёл в бригаду. За год освоился и теперь в холодное время года разрабатывал проекты, а летом по своим же чертежам реставрировал лепнину на старинных домах, каковых в городе оставалось предостаточно.

Он так глубоко ушёл в свои мысли, что чуть не уронил шпатель, услышав снизу чуть насмешливый голос:
– Так, что это у нас за явление номер раз?

Артём повернулся на голос и увидел на просторной арочной лоджии, обрамлённой гирляндой, хорошенькую девушку в пижаме с Винни-Пухами.

– Всем оставаться на местах! Работает институт «Проектреставрация»! – с шутливой угрозой отозвался парень.
– Ух ты, круто! А я так расстроилась, когда увидела сбитую лепнину. Боялась, что так и оставят. А тут, оказывается, вон какая красота!
– Ну, пока ещё не красота. Сначала я щели разошью, дальше недостающие элементы прикреплю, потом дом выкрасят. Он, кстати, не серо-жёлтым был, а нежно-сиреневым в голубизну. После этого весь декор отшлифую и покрою белым. Вот тогда будет красота.
– Тогда будет нестерпимая красота, – назидательно подняла пальчик девушка. – Вот я вас сейчас кофе напою, чтобы работалось веселее. Или, может, чаю?
– Кофе. Если не затруднит, большую чашку. Не догоняю я этих ваших лилипутских эспрессо.
– Я мигом!

Вернулась она с большой чашкой дымившегося кофе действительно очень быстро. И при этом успела сменить пижаму на шорты и футболку, опять же с Винни-Пухом, и собрать пышные длинные волосы в хвост.

– А как вы дотянетесь?
– Лёгким движением руки, – загадочно ответил Водолагин и съехал ниже, оказавшись вровень с лоджией.
– А это очень опасно? – спросила она, передавая ему чашку, на которой тоже красовался герой Милна.
– Высотные работы всегда опасны. Но если не рисковать по-дурному и если жильцы адекватные – верёвки не режут, – то есть надежда вернуться с работы с обеими ногами и целой головой.
– А что, режут? – ужаснулась девушка.
– Всякое бывало, – отхлебнул кофе он.
– Ну, как кофеёк в десяти метрах над уровнем моря?
– Тут все двадцать будет. Отличный кофе. Меня, кстати, Артём зовут.
– А я Пальма.
– Что? – поперхнулся реставратор.
– Родители назвали меня Тамарой в честь бабули.
– Красивое имя.
– Я тебя умоляю! Вот произнеси вслух: То-о-о-ома. И сразу видишь перед собой толстую золотозубую буфетчицу в привокзальном ресторане.
– А почему не Тамару Синявскую, к примеру?
– На одну Синявскую приходится десять буфетчиц. Или даже сто! – непримиримо заявила девушка. – Лучше уж Пальма. Это просто перевод имени с древнееврейского.
– Да ладно тебе! Тамара – это утончённая леди в широкополой шляпе с перьями и с кружевным зонтиком. Когда-то это имя было очень популярным в аристократических кругах.
– Ага. В тысяча восемьсот затёртом году, – фыркнула она.
– И что, тебя действительно Пальмой называют?
– Не-а. Говорят, что это вообще собачья кличка. Популярная в неаристократических кругах, – стрельнула глазками она и прислушалась. – Телефон. Извини.

Тамара-Пальма испарилась, чтобы появиться через пять минут одетой в строгую блузку и чёрную узкую юбку.

– Я на работу. Чашку поставишь на перила. Чмоки! – послала она парню воздушный поцелуй и скрылась, закрыв дверь и задёрнув штору.

«Не девчонка, а десантник какой-то, одевается за пять минут, – усмехнулся Водолагин, возвращаясь к прерванному делу. – Где же она работает? Из дому в одиннадцатом часу выбралась. Поздновато для начала рабочего дня. Ладно, завтра узнаю».
Но до завтра ждать не пришлось. В половине четвёртого распахнулась дверь, и на лоджию вылетела новая знакомая.

– Привет пролетариям умственного труда! Слезай, обедать будем.
– А я уже перекусил.
– Вот блин! А я пиццу огроменную на двоих купила.
– Пиццу, говоришь? А с чем?
– С охотничьими колбасками.
– Покажи мне мужика, который откажется от охотничьих колбасок, – предложил он, съезжая ниже.
– Да запросто! У меня был один такой. Вегетарианец.
– Ну, я же говорю – мужик.
– А он как раз очень брутальный мэн. Пытался и меня сагитировать, но я справкой отбилась, что у меня белок ниже нормы. Тогда только отстал.

Артём вытер руки влажными салфетками, и они принялись уплетать пиццу – каждый на своей стороне лоджии.

– Слушай, не хочется мне тебя называть Пальмой. И впрямь на собачью кличку смахивает.
– Это я так, по приколу, – созналась девушка.
– Я тут думал, думал… Почему обязательно Тома? Томуля, Тотуся, Томуся, Тата, Тоша, Мара…

Та замерла с пирогом, поднесённым ко рту.

– О боже! Мара! Ну и фантазия у тебя. Нет, Тёмчик, я уже все возможные сочетания перепробовала. Такое уж это имя несгибаемое.
– А почему бы тебе его просто не поменять?
– Ты что! Бабуля не простит. Она у меня такая, знаешь, гранд-мадам. Семьдесят лет, пятый муж на двадцать лет моложе её. Хозяйка завода…
– Подожди! Стекольного? Такая брюнетка с высокой причёской и в бриллиантах?
– Откуда ты знаешь?
– Так у них юбилей недавно был. По всем каналам показывали. Понятно теперь, почему ты на работу не боишься опоздать, – усмехнулся Артём.
– Почему?.. А-а, ты подумал, что я у бабули работаю? Да пусть меня лучше пьяный ёжик покусает, чем я на это соглашусь! У неё дисциплина железная, а меня она гоняла бы примерно-показательно, чтоб никто не мог упрекнуть, будто внучке поблажка делается.
– Понятно. Встречаются ещё такие принципиальные. Слушай, а давай я тебя буду Винни называть?
– Ка-ак? С чего это вдруг?
– С того, что ты вся в Винни-Пухах.
– Забудь и думать! – подскочила девушка. – У меня эти медведи вот где сидят! – она провела ребром ладони по тонкой шее. – Мой бывший меня ими просто заваливал.
– Не многовато ли бывших на кубометр площади? – недобро прищурился Водолагин.
– Эй, полегче, парень! Мы только познакомились, а ты уже меня ревнуешь?
– А зачем ты о них рассказываешь?
– Так, давай сразу договоримся. Я, конечно, не Мессалина, но к своим двадцати четырём годам кое-какой опыт накопила.

Увидев удивлённо поднятые брови Артёма, со вздохом взялась объяснять:
– Мессалина – это…
– Мне известно, кто такая Мессалина. Удивляет, что ты это знаешь.
– Артём! – взорвалась Тамара. – Я понимаю, что девушку в пижаме с Винни-Пухами тяжело заподозрить в высоком интеллекте. Но я, к твоему сведению, имею два высших образования – международная экономика и романо-германская филология. Я не путаю левый и правый поворот, знаю, кто такая Мессалина, без проблем возьму интеграл и отличаю аллювий от элювия.

Водолагин крутнулся на своём сиденье влево-вправо и уставился на собеседницу.

– Ты кому это говоришь?
– Как кому? Тебе!
– Да? А мне показалось, ты доругиваешься с кем-то.

Девушка набрала в грудь воздух, чтобы разразиться негодующим воплем, и… расхохоталась.

– Купил! Реально купил!

Она протянула руку, и Артём звонко хлопнул её раскрытую ладонь своею, слегка испачканной кетчупом.

– Я так понимаю, что это ты с любителем мультиков дискутировала?
– Он не то чтобы любитель… Просто в его понимании нормальная девушка должна была обмирать от всего розовенького и пушистого, делать селфи на каждом шагу и быть такой девочкой-девочкой.

Тамара забавно выпятила губы и по-кукольному захлопала ресницами.
– Класс! А ещё такие ногти у них…

Но она неожиданно вскочила.

– Горю по времени!

Вылетела с лоджии, вернулась в узеньких блестящих брючках и футболке с черепом. Сунула Артёму чашку с чаем и опять улетучилась.

– Какая работа? Пятый час! – только и успел спросить он.
– У меня ненормированный рабочий день.

Утром следующего дня Водолагин забежал в кондитерскую. Когда Тата (она в конце концов согласилась на этот вариант) вышла на лоджию, её уже ждала коробочка с нежнейшими круассанами. Так с тех пор и пошло. Они завтракали вместе, и девушка убегала к своим клиентам. Весьма востребованный переводчик-синхронист, она то работала с бизнес-делегациями, то сопровождала экскурсии, а в день их знакомства встречала популярного рок-музыканта, отсюда и футболка с черепом. Если же клиентов не было, выносила на лоджию ноутбук и переводила технические тексты – отсюда и знания об элювии и аллювии.

– Тёмыч, а как ты домой едешь весь в пыли и штукатурке? – поинтересовалась однажды Тата.
– А у меня полный рюкзак влажных салфеток. Вытряхиваюсь, обтираюсь, переодеваюсь на крыше, и как новенький.
– К чему эти сложности, когда есть ванна?

Так Артём попал в уютную квартирку Таты, набитую книгами и сувенирами от благодарных клиентов. А в один очень душный вечер он, чуть заикаясь от волнения, предложил:
– Может, примем душ вместе? Типа воду сэкономим.
– А более романтичного аргумента не мог придумать?
– Мог. Но остальные ещё хуже.

Они, хохоча, забрались в ванну, и это оказалось совсем неплохой прелюдией к восхитительной ночи. Вскоре Артём перебрался к Тате.

Кулинарные способности Таты оказались на должном уровне, и после очередной изумительно вкусной окрошки или фаршированных баклажанов Водолагин удовлетворённо заявлял:
– Так, мы ещё на шаг ближе к предложению руки и сердца. Я уже с трудом сдерживаюсь.

На самом деле решение он уже принял, но хотел обставить всё красиво. Для чего нужно было поработать с медальоном. В незапамятные времена дом, где жила любимая, украсили не только лепными гирляндами, но и большим гипсовым медальоном с женским профилем. Готовых образцов с римскими или греческими головками было предостаточно. Однако Артём решил придать изображению Таткины черты. Вместо прямого носа чуть вздёрнутый, скулы выше, губы пышнее, подбородок легче, глаза больше, и вот она Тата. Заманить её на крышу, спустить на сиденье, чтобы увидела себя, а когда поднимется, вручить коробочку с колечком.

Но зарядили летние дожди. За лепнину, обработанную специальным составом, реставратор не волновался, а вот маляры работать на фасаде не могли. В один такой дождливый день, когда Тата корпела над переводами, а Артём подтягивал петли в шкафу, в дверь позвонили.

– Бабуленька! – раздался ликующий вопль из прихожей.

Через минуту в гостиную вошла строгая дама в сером костюме, выглядевшая скорее матерью, чем бабушкой Татки.

– Знакомься, бабуля. Это Артём.
– Рада. Наслышана. Я – Тамара Алексеевна.

Они съели торт, принесённый гостьей, выпили немного вина. А когда гостья ушла, Водолагин, улыбаясь, спросил:
– Как считаешь, прошёл я фейс-контроль?
– Не знаю, – неожиданно серьёзно ответила девушка. – Вроде бы всё нормально. Бабуля шутила, о делах рассказывала, на дачу к себе пригласила. Но с ней никогда не знаешь, как оно повернётся.

Вскоре маляры под присмотром Артёма наконец-то приступили к работе, а Тата выбрала время съездить к бабушке.

– Ну что, бабуль, как тебе Артём?
– Отличный парень.
– Тебе понравился?
– Конечно.
– Ой, как я рада! Я тебе говорила, что он у меня не просто штукатур, а настоящий художник? Он даже…
– Лучшего парня, который гарантированно разобьёт тебе сердце, ты найти не смогла бы, – перебила внучку Тамара Алексеевна.
– Бабуля, что ты такое говоришь? – воскликнула потрясённая девушка.
– Да, милая, да. Он умный, добрый, порядочный, с принципами. В этом-то вся и беда. Парень с другими взглядами обрадовался бы, что попалась богатая наследница, расслабился и жил в своё удовольствие. А этот будет тянуться изо всех сил, жилы рвать и всё равно не сможет обеспечить тебе тот уровень жизни, к которому ты привыкла.
– Даже если я…
– Даже если ты откажешься от наследства. Он-то всё равно будет знать, чего ты лишилась. Вы воспитаны совсем по-разному, понимаешь? То, что для тебя в порядке вещей, ничего особенного – дорогая машина, слетать на выходные в Париж, арендовать остров на две недели отпуска, – для него так же недостижимо, как космос!

Тата открыла рот, чтобы возразить, и осеклась, вспомнив, как ужаснулся Артём, когда она без раздумий выбросила в ведро случайно пересолённый салат из деликатесных морепродуктов. Он смолчал, но его взгляд был красноречивее любых слов.

– Он будет пахать, хвататься за любую работу, лишь бы заработать побольше, и рано или поздно надорвётся. Начнутся скандалы на ровном месте, ведь он не сможет признаться, что не в состоянии сравняться с тобой. И вы расстанетесь.
– Я люблю его, бабушка, – закусила губу Тата. – Даже если он когда-нибудь разобьёт мне сердце. Я готова к этому.
– Ты всего лишь останешься с разбитым сердцем, а его уничтожишь как мужчину и как художника. Он уйдёт от тебя, абсолютно уверенный в собственной никчёмности, в том, что он неудачник, пустое место, полный ноль. К этому ты готова, Тамара?

Тата так никогда и не узнала, что дом, в котором она живёт, венчает её профиль. О том, что «фейс-контроль» не пройден, она сухо сообщила Артёму ещё до того, как он успел заманить её на крышу. Как никогда и не узнала о разговоре бабули с её отцом.

– Отвадила я этого штукатура, – раздражённо сообщила она сыну. – Но девочку пора пристраивать. Сегодня отвадила, завтра ещё кто-нибудь появится. Опять примчишься в панике: «Мама, спасай ребёнка!» У моего итальянского партнёра сын взрослый. Пора их познакомить.

…Может быть, лет через сто реставратор, восстанавливающий лепнину на этом доме, удивится тому, что на медальоне изображена не римская матрона с прямым носом и двойным подбородком, а милая большеглазая девушка с пухлыми губами. И ничего не поймёт.