Они хотели жить на Манхэттене

Антрополог, изучавший индейские племена в начале XIX века, отмечал: «Мы до сих пор не знаем, при каких обстоятельствах индейцы проявят гостеприимство, или это всего лишь зависит от их каприза. Мы можем лишь утверждать, что иногда они вероломны, а иногда полны человечности и доброй воли даже по отношению к своим врагам».

Действительно, белые люди зачастую не могли понять логику краснокожего. Сегодня он выкурил с тобой трубку мира и зарыл топор войны, а завтра, обидевшись непонятно на что, угоняет твоих лошадей. Или, допустим, взяв в плен пятерых бледнолицых, троих убивает зверски, медленно и мучительно, а двоих почему-то милует и даже позволяет им стать членами своего племени. Загадка! Но к ней мы ещё вернёмся в другой главе.

А вот один из самых известных примеров непонимания. В 1626 году голландцы купили у индейцев остров Манхэттен, тот самый, на котором сейчас стоит Нью-Йорк. Сначала город, правда, назывался Новым Амстердамом. Что естественно, поскольку с голландцев всё началось.

Остров был куплен за мешок бус и рыболовных крючков общей стоимостью примерно в 60 гульденов.

Вернее, это голландцы думали, что остров куплен. А «продавшие» его индейцы ничего такого не думали. Они вообще не понимали, как можно продавать землю. Они считали, что добрые белые джентльмены сделали им подарок. Братский подгон, так сказать. Не, ну а чё. Сами же всё время говорят о любви к ближнему, заманивают в христианство, ну и вот… А индейцы им за это разрешили охотиться на острове вместе с ними. Опять же, по-братски.

Вот и первый повод для недоразумений и войны. Осложнённый ещё и тем, что, как оказалось, голландский подарок приняло племя, которое вообще жило в районе современного Бруклина, а не на Манхэттене. То есть непонимание получилось двойное.

А наши современники любят поглумиться над тем, как ушлые голландцы получили за 60 гульденов остров, который нынче оценивается в 50 миллиардов долларов. Ха-ха!

Однако в XVII веке считался весьма приличным годовой доход в 150 гульденов. А, например, великий голландец Рембрандт продавал свои картины по 100 гульденов за штуку. А тут 60 монет за непонятный островок… как бы поделикатнее выразиться… в таком малоинтересном месте мира.

То есть даже мы, европейцы XXI века, не очень понимаем тех, кто жил 300 лет назад. А между ними и индейцами лежала культурная пропасть в тысячелетия!

Нет, бескровно это закончиться не могло.

Паны дерутся, у индейцев скальпы трещат

Первыми американский пирог надкусила сверхдержава XV–XVI веков Испания. Потом к освоению подключились голландцы, шведы… А к середине XVII века главными игроками в Северной Америке остались французы и англичане. Которые боролись за господство над Европой, но все их европейские войны обязательно перекидывались и в Америку. А в качестве боевой силы использовались индейцы.

Например, за англичан бились делавары, те самые, благородные. А за короля Франции сражались гуроны, как известно, подлые.

Почему мы этих равноценных туземцев привыкли так называть? А потому что писавший о них романист Фенимор Купер, хотя и родился американским гражданином, был женат на женщине, которая симпатизировала Англии и даже была настроена против отделения Американских Штатов от Британской империи. Да, говорят, и сам писатель поработал на английскую разведку, давал ей сведения о своей стране. Ну и вот…

Если же смотреть объективно, то французы к индейцам относились гораздо лучше, чем англичане. По той причине, что французских колонистов в Америке было маловато. Не очень туда хотели ехать граждане самой на тот момент могущественной и модной страны. Уезжали разве что гугеноты, которых французское государство не жаловало, да разорившиеся крестьяне, которых было не так много.

А вот в Англии крестьяне разорялись массово из-за того, что их участки затаптывали овцы, принадлежавшие крупным землевладельцам. В результате английских колонистов в Америке было в десять раз больше, чем французов.

Понимая свою слабость, французы старались дружить с индейцами, учили их грамоте, современным технологиям, продавали им огнестрельное оружие, заманивали в католичество и натравливали на английских поселенцев. Особых противоречий между индейцами и французами не возникало именно из-за того, что французов было мало. А вот многочисленные английские фермеры конкурировали с индейцами и «отжимали» у них землю.

В конечном итоге британские колонисты победили, подчинив себе самое мощное племя – ирокезов. А индейцы, воевавшие на стороне французов, подверглись разгрому. Правда, потом ирокезы тоже пострадали от бледнолицых, потеряв много голов и скальпов и лишившись части своих земель.

Хотя даже после Войны за независимость и после заключения мира между Америкой и Британией англичане долго ещё поддерживали индейские бунты деньгами и оружием.

Кстати, в Декларации независимости США среди претензий американских колонистов к королю Великобритании есть такой пункт: «Король пытался натравливать на жителей наших приграничных земель безжалостных дикарей-индейцев, чьи признанные правила ведения войны сводятся к уничтожению людей независимо от возраста, пола и семейного положения».

Последнее – чистая правда. Благородные индейцы не были злодеями. Они просто не понимали, что такое жалость.


Надо понимать разницу между первобытным человеком и цивилизованным. Последний может быть жестоким, безжалостным на войне или в бизнесе, может быть даже садистом. Но, убивая или издеваясь, он чувствует, что делает нехорошее дело. И даже если сам не испытывает угрызений совести, то окружающие его рано или поздно подкорректируют. Смертная казнь тогда имелась во всех цивилизованных странах, часто публичная, иногда крайне жестокая. Но палачей люди всё-таки не любили и боялись. Европейские палачи даже селились за городской чертой и женились исключительно на дамах своего сословия.

У индейцев всё было иначе. Человеческая жизнь, если это не жизнь соплеменника, ничего не стоила. Убить – как раздавить насекомое. Женщину, ребёнка – неважно. Впрочем, женщину можно сохранить себе на забаву или для продажи. А ребёнка можно воспитать так, что он забудет прошлую жизнь и пополнит твоё племя.

Молодой человек не считался полноценным мужчиной до тех пор, пока не добывал скальп врага. Если врага брали в плен, то в его пытках участвовала вся деревня – пятилетние дети, беременные женщины, старухи – все. Пойманного привязывали к столбу, жгли раскалённым металлом, вырывали волосы и бороду, ногти, ломали и расщепляли пальцы, протыкали язык, глаза. Скальп снимали в последнюю очередь, так сказать – на десерт, после чего добивали. Иногда пленника зажаривали живьём, некоторые племена потом ели это мясо. Нередко ещё живую жертву кормили её же плотью.

И всё это с песнями и танцами! Потому что праздник и религиозный ритуал. Было поверье, что человек в загробный мир попадает в том виде, в котором умер. Значит, врага надо как можно сильнее покалечить, чтобы не вредил с того света.

И важный воспитательный момент для детишек! Чтобы росли воинами. Учились убивать и мучить, но были готовы и к тому, что их тоже могут поймать. В таком случае воину полагалось не просить пощады и не плакать, а затянуть протяжную Песню Смерти.

Вообще, если белый человек под пытками вёл себя мужественно, индейцы относились к нему лучше. Убивали всё равно, но с уважением: мужик!

Хотя изредка мужество могло спасти жизнь. Это случалось, если какой-нибудь индейской вдовушке приглянулось голое тело мученика и понравилось его поведение. Тогда она просила его себе в супруги. Племя обычно не отказывало. А глупые белые люди потом гадали: почему индейцы убивают не всех, в чём загадка?

Кстати, мужество мужеством, но как бы смело себя ни вёл индеец в бою или под пыткой, если он лишался скальпа и при этом оставался жив, сородичи его презирали и не считали равноправным членом племени, да и вообще человеком. Такие были нравы.

Слабоумие и отвага

Набеги были для индейцев прежде всего важным экономическим действием. Например, у апачей это отображено в песнях: «Мы видим фургон. Мы рады, потому что воины принесут добычу…» Апач, не желавший участвовать в набегах, угонах скота и рабов, обвинялся даже не в трусости, а в лени и слабоумии. Сородичи с жалостью говорили, что «его разум замутнён».

А знаменитые команчи долгое время не беспокоили американских поселенцев и даже дружили с ними. Ведь под боком была слабая Мексика, едва закончившая войну за независимость от Испании, увязшая в гражданских войнах. Да ещё юные США отжали у соседки половину территорий. Короче, Мексика была чахлым государственным организмом и лакомым кусочком для хищников. Чем команчи и пользовались, угоняя лошадей, мулов, овец, зачастую вместе с их мексиканскими хозяевами, и скидывая добычу в южные американские штаты, тогда ещё рабовладельческие. В Техас, например. И всем было хорошо. Кроме мексиканцев.

Но время шло, южный сосед Америки понемногу становился на ноги, обзаводился более-менее боеспособной армией и полицией и перестал быть лёгкой добычей для команчей. Те переключились на американцев. Такое положение команчам даже нравилось. Угонишь стадо с одной стороны границы – продашь на другой. А там тоже чего-нибудь угонишь или женщин с детишками наловишь, чтобы выкуп за них получить. Свобода, раздолье! Хорошо!

Но американцы злились. Одно дело участвовать в блатной компании и быть скупщиком краденого, и другое, когда тебя начали «щупать как лоха». Оперируя современными образами, сняли ночью магнитолу или колёса с твоей машины, а потом тебе же принесли: «Хозяин, купи, хорошая вещь».

И американцы решили, что пора с этой индейской свободой заканчивать. В Техасе появились знаменитые рейнджеры, по ловкости, отваге и коварству не уступавшие команчам. Пошёл бодрый отстрел краснокожих, и премии за скальпы, и даже в двойном размере за женские. Потому что новых воинов нарожать нетрудно, когда есть кому рожать. А вот если некому… Так иногда борются с вредными насекомыми, через стерилизацию самок. И вообще, хороший индеец – мёртвый индеец.

Эту фразу американский генерал Шеридан скажет гораздо позже, но вектор был задан до него.

Два мира, две системы

Вообще никто индейцев истреблять не планировал, до настоящего геноцида и не дошло. Но что-то делать с ними было надо.

Судите сами. Не могут рядом существовать два уклада – индустриальная цивилизация и каменный век. Это невозможно, они неизбежно вступают в конфликт. Они не понимают друг друга, не чувствуют. И взаимно ненавидят, конечно.

В молодой стране невиданный подъём. Растёт промышленность, возводятся города, в которых вот-вот набухнут небоскрёбы, прокладываются шоссе, железные дороги, находят золото, нефть. Уже есть фотография. Недолго осталось до появления автомобилей, а там и авиации. Но! Куда на просторах страны ни сунься – везде кочуют дикие племена. Не умеющие и не желающие делать ничего полезного. Но пытающиеся по-бандитски откусить от трудяг и авантюристов, двигающих прогресс. Обкладывающие данью любую дорогу. Не дающие покоя фермерам. Поджигающие их дома, убивающие их семьи.

Да, вроде бы это их индейская земля. Но не они же её создали, в конце концов. И даже не так давно сами на ней появились. На знаменитые равнины, из-за которых и разгорелся конфликт между бледнолицыми и краснокожими, индейцы мигрировали, между прочим, благодаря белым пришельцам. Это ведь белые привезли в Америку лошадей. Лошади сбегали, дичали, превращались в мустангов, и уже этих мустангов заново укрощали и осёдлывали индейцы, а оседлав, понимали, как теперь им легко охотиться и кочевать. Так и перекочевали из лесов и гор в прерии. А белые туда же подтянулись на несколько поколений позже.

Вот только белые начали строить великую цивилизацию. А индейцы никуда из своего каменного века не захотели. Они мотались по просторам, круша и дезорганизуя. И частью цивилизации категорически не хотели становиться.

Поэтому дикарей решили отселять из мест, особо важных для развития. В добровольно-принудительном порядке.

Трудовые резервы

Для индейцев начали создавать резервации – иначе говоря, закреплять кочевников на определённых местах. Потому что земли в Америке хватает на всех, в том числе и для индейцев, если в эту самую землю вкапываться и что-нибудь на ней строить. А если хаотично летать из конца в конец, постоянно вступая в конфликты с такими же племенами и белыми поселенцами, то и всей планеты будет мало.

Конечно, имели место злоупотребления, и много. Индейцев обманывали, правительство недоплачивало им за купленные земли, и территории поселенцам часто не нравились. Замечательно об этом сказал вождь племени навахо на встрече с генералом Шерманом (тем самым, в честь которого назвали знаменитый танк):
– Эта земля нас не любит, – жаловался вождь. – Весь скот, который мы привели сюда, сдох. Кукурузное семя, посаженное в эту землю, вырастает в три раза меньше, чем на нашей земле. Мы знаем, что эта земля для нас не предназначена. Всё, чем мы здесь занимаемся, ведёт к смерти. Некоторые работают, заболевают и умирают. Другие умирают с мотыгой в руках. Некоторые заходят по пояс в реку и вдруг исчезают. Других разрывает на куски молния. Здесь гремучая змея нас кусает и убивает немедленно, а в нашей стране гремучая змея, прежде чем укусить, предупреждает нас, чтобы мы ушли с её пути. Там мы легко находим лекарство, здесь же совсем не можем его найти!

И Шерман тоже ответил хорошо, жёстко, но мудро:
– Я выслушал всё, что вы мне сказали, и верю, что это всё правда. Вы правы. Мир достаточно обширен для всех людей, и все должны жить в мире со своими соседями. Все люди любят страну, в которой они родились и выросли. Но навахо – слишком небольшая величина по сравнению со всеми людьми этого мира. Они не более нескольких листьев на большой кроне. И крона важнее нескольких листьев.

Тем не менее генерал разрешил индейцам вернуться на родину, вернее, получить там резервацию – большую, но всё-таки ограниченную территорию.

А чтобы убедить в этом всех индейцев, понадобились ещё десятки лет и тысячи трупов с той и другой стороны. Даже первые пулемёты были использованы против особо свободолюбивых племён.

Индейцы шагнули в современность из каменного века. Живут теперь в богатой и сильной стране, обладают всеми гражданскими правами, а вдобавок – серьёзными привилегиями, вроде субсидий, собственных законов, льгот при поступлении в престижные вузы. Они выигрывают суды по компенсациям за обиды позапрошлого века. Неплохо, в общем, живут. Но былой свободы, той настоящей, индейской, у них, конечно, нет.

Так её нет ни у кого в этом мире.