Город, который есть!
27.08.2018 21:28
ГородЛенинград

На старой чёрно-белой открытке – величественный и немного тревожный профиль крейсера «Аврора». На обратной стороне размашистым весёлым почерком начертано: «Дорогая К.-Е., поздравляю с праздником Великой Октябрьской революции! Прочитал твои новые стихи о волейболе. Молодец, не бросай поэзию, но в третьей строчке я бы заменил рифму «мяч – вскачь», это уже было у Маршака. ЦВИК».

Снова чёрно-белая открытка, теперь с Медным всадником на вздыбленном коне. «Дорогая К.-Е., поздравляю с Женским днём! В киоске «Союзпечати» все карточки с мимозами разобрали, остался только Петя. С нетерпением жду твоих новых стихов. ЦВИК».

Яркая цветная открытка с Ростральными колоннами на берегу Невы. «Дорогая К.-Е., поздравляю с Новым 1963 годом! Карточки с новогодними ёлками в «Союзпечати» были, но решил не изменять нашим традициям и посылаю тебе вид с Дворцового моста. ЦВИК».

Ещё много похожих открыток с видами Северной столицы, заснеженной или дождливой, в осеннем золоте деревьев и куполов, и на каждой открытке неизменное обращение «Дорогая К.-Е.» и загадочное «ЦВИК».

«К.-Е.» – это моя мама, когда-то сменившая своё девичье имя Клава на диковинное Ева. Но ленинградец Юрка, друг её волейбольной юности, которого мама ласково называла Рыжуля, обращался к ней в письмах по двум первым буквам обоих имён, поскольку знал её и в той, и в другой ипостаси. Таинственное «ЦВИК» – аббревиатура придуманного ими словосочетания «Целую вдвойне и крепче».

Через эти открытки, через фотографии молодой мамы в смешной кроличьей ушанке или в клетчатом платьице с пышной юбкой на фоне Эрмитажа, Исаакия, сфинксов Университетской набережной, через её восторженные рассказы о городе и песни «Дождь по асфальту рекою струится, дождь на Фонтанке и дождь на Неве» или «Атланты держат небо на каменных руках» – происходило моё первое знакомство с Ленинградом.

А выражение «ЦВИК» так крепко вошло уже в третье поколение нашей семьи, что сын мой Стёпка, не особо вникая в историю этого шуточного словечка, до сих пор не может спокойно отойти ко сну, повесить трубку в конце телефонного разговора или отправиться в школу, если я не отвечу ему своим «цвиком» на его «цвик», словно бы мир рухнет, если мы не произнесём этого магического заклинания.

Мамин Ленинград манил меня с самого детства, казался мифическим, почти нереальным, как Зурбаган. Но я понимала, что он есть на самом деле – город утончённых интеллигентов и вздорных творческих разгильдяев шестидесятых, поэтических квартирников, нелегальных художественных выставок, запрещённого самиздата, долгих разговоров и жарких споров в сигаретном дыму белых ночей.

К сожалению, побывать вместе с мамой в Ленинграде мне так и не довелось. В свои шестнадцать я посетила уже не Ленинград, а Питер, как по-свойски называют его сами петербуржцы, рок-н-ролльщики и неформалы.

Питер

– Дяденька милиционер, отпустите нас с демонстрации! Ну, пожа-алыста!
– Не положено! Шагайте в колонне со всеми! Где ваши транспаранты?

У нас с подружкой не было транспарантов, мы приехали из Москвы с одним рюкзачком на концерт бит-квартета «Секрет» и не планировали торжественно маршировать в честь 70-летия Великого Октября несколько часов по всему Питеру.

Толпа была плотная, нас засосало в эту бесконечную колонну сразу, как только мы вышли на площадь из здания Московского вокзала. Выбраться на свободу не было никакой возможности, нас несло по Невскому бурным человеческим потоком. Демонстранты с красными ленточками на груди и праздничными транспарантами, согнанные из учебных заведений и научных учреждений, с заводов, или просто вышедшие из парадной своего дома за обычной ленинградской булкой, дружно скандировали лозунги в честь Великого Октября и кричали «Ура!»

Выхода не было ни у кого, оставалось расслабиться и получить хоть какое-то удовольствие. Некоторые из демонстрантов заговорщицки передавали друг другу из-под полы бутылки портвейна.

– Хочу мороженого, хочу мороженого! – причитала моя подруга.
– Да здравствует ленинградское мороженое! – отчаянно выкрикнула я.
– Ур-ра! – подхватила толпа.

Нас это развеселило.

– Да здравствует ленинградский рок-н-ролл! – продолжила я подстрекать.
– Ура-а! – поддержал народ.
– «Зенит» – чемпион! – вдохновлённый нашим задором, выкрикнул какой-то мужчина в сине-белом шарфике.
– Ур-ра! – отозвалась толпа.

И понеслось…

Принуждённо маршировавшие граждане подбадривали себя, как могли. Одни восславляли корюшку под пиво, другие – свободную любовь, третьи – мультфильм «Следствие ведут Колобки», у кого что наболело.

Нет, конечно, были и сознательные, трезвые, идейные, но не все могли разобрать в общем гомоне смысл анархических призывов и дружно поддерживали любой провокационный лозунг верноподданническим «ур-ра!».

Усталые милиционеры из оцепления, сдерживавшие демонстрантов с двух сторон Невского проспекта, не особо вникали в наши крики, а если и слышали, то внутренне нас поддерживали, ведь и они хотели пива с корюшкой, но вынуждены были отслеживать, чтобы никто не выскользнул из строя и не затоптал людей в припадке патриотизма.

Мы с подружкой усмотрели впереди грузовик, отгораживавший шествие от спасительной улочки, и приняли решение самоотверженно нырнуть под него, проползли под его брюхом почти по-пластунски и, перепачканные, но свободные и счастливые, рванули наутёк от всенародного праздника.

Нас, бесшабашных, тогда мало волновали красоты Казанского собора и Эрмитажа, мы приезжали в Питер на рок-концерты и тусовки. Нас притягивали дворы-колодцы и дома, в которых жили наши музыкальные кумиры. Там можно было написать на стене что-нибудь залихватское, выкурить сигаретку в ожидании явления Кинчева или Макса Леонидова, получить от них автограф или нагоняй от жильцов, измученных фанатами.

Нас привлекали места андеграунда, легендарное кафе «Сайгон», в котором наши предки за чашечкой знаменитого «маленького двойного» могли услышать стихи от самого Бродского и лицезреть насмешливо-грустного Довлатова, а мы надеялись увидеть там Гребенщикова или Шевчука.

Однажды у «Сайгона» нас с подружкой благополучно «обули» гопники. Благополучно, потому что гопники оказались хоть и злые, но справедливые: взамен экспроприированных у нас джинсовой куртки-варёнки и фирменных сапожек-дутиков они вручили нам поношенную куртку и сбитые сапоги неопределённого цвета, чтобы мы не простудились промозглой питерской осенью. Благородные питерские разбойники!

Повзрослев и остепенившись, я уже ездила в Питер не с подружками, а с молодыми людьми. В Эрмитаже, к великому раздражению моего кавалера, я влюбилась в статую Давида, привезённую на время из флорентийского музея. В Петергофе затаивший обиду кавалер сговорился со специальным дядькой, властелином педали фонтанчиков-шутих, и меня искупали в струях фонтана с головы до ног.

Моё свадебное двухдневное путешествие тоже проходило в Питере, мы с мужем-студентом носились, как ошалелые, по замёрзшему Финскому заливу. «Под нашими ногами целое море!» – восторженно кричала я, раскапывая свежий снег на поверхности льда, как в детстве мы раскапывали в земле «секретики», где под бутылочными стёклышками таились бусинки и цветные камешки.

А пару лет назад в книжном магазине знаменитого дома компании «Зингер» я впала в эйфорию и бегала от одной кассирши к другой с вопросом: «Это же здесь располагалась редакция «Детгиза» под предводительством Маршака? Я пишу о нём материал в газету!» Молодые кассирши неопределённо пожимали плечами.

С чистосердечием идиотки я набросилась на кассиршу в возрасте элегантности.

– Ну, вы-то уж точно должны помнить, что в тридцатые годы здесь бывали Хармс и Шварц!
– Бывали, – интеллигентно улыбнулась кассирша, – но вы первая, кто сказал мне, что я так плохо выгляжу.

Революционный Петроград

– Всё решено, мы едем в Питер! – торжественно объявила я сыну Стёпке.

Как ни странно, но на этом городе Стёпа помешан с десятилетнего возраста и мечтал переехать туда жить, всячески пестуя Петербург, хотя не бывал там ни разу, а я не очаровывала его рассказами о Ленинграде, как когда-то меня – моя мама.

К моему удивлению, Стёпа даже знал год основания Санкт-Петербурга и ввёл его во все свои электронные пароли, притом что с датой основания родной Москвы у него наблюдались серьёзные проблемы.

Я пыталась разгадать эту тайну души своего ребёнка, искала наши родовые корни в Питере, вспоминая слова Воланда: «Как причудливо тасуется колода!» Увы, всё оказалось гораздо прозаичнее: «1703», год основания Петербурга, послужил названием культового питерского кафе на Лиговке, где проходили знаменитые рэп-бэттлы Оксимирона и Гнойного. Из текстов этих же рэперов Стёпа черпал свои познания о Северной столице.

– Никаких Гнойных! – грозно объявила я сыну. – Эрмитаж, Петергоф, Исаакиевский собор!

Никогда ещё я не готовилась к двухдневной поездке так тщательно. Перелопатила кучу экскурсионных сайтов, изучала карту Санкт-Петербурга, следила за прогнозом погоды и меняла уже взятые билеты, вследствие чего билеты у нас оказались самые паршивые – две верхние полки в плацкарте у туалета.

– Ерунда! – легкомысленно отмахнулась я от сочувственного взгляда женщины в окошке вокзальной кассы. – Какие-то восемь часов! Забросим ночью свои тельца на полки, а утром уже в Питере!

Забросим – это я, конечно, погорячилась. Давно уже я не забрасывала себя на верхнюю полку. Хотя в моей практике путешествий были даже третьи, багажные полки, когда в юности мы с подружкой умудрялись ездить в Питер «зайцами». Но в те годы я и на шпагат без усилий садилась, и колесом ходила.

Оценив обстановку в вагоне, Стёпа спросил меня, смущённо косясь на молоденьких соседок:
– Мамочка, тебе помочь взобраться?
– Мальчик мой, – усмехнулась я. – Твоя мама занималась сценическим движением, прыгала с пятнадцатиметровой скалы в море, спускалась на лонже с трамплина на Воробьёвых горах, покоряла Эльбрус!..
– Ну, допустим, Эльбрус ты покоряла на подъёмнике, – деликатно напомнил Стёпка, пытаясь подсадить меня под попу.
– Руки! – заносчиво прикрикнула я на сына, карабкаясь на боковую ступеньку. – Сейчас я – оп!.. Так, не получилось… Ещё попыточка… Так, забрасываем на полку одну ногу, на другую полку – вторую ногу… Выгибаемся на руках, и одним рывком…
– Мама!!! – вскрикнул Стёпа.
– Мамочки!!! – взвизгнула девушка снизу.

Меня дружно подняли с рюкзака на полу, на который я, слава богу, мягко приземлилась.

– Вот же ерунда какая, – с досадой потирая попу, удивилась я, – всего полгода не ходила на фитнес, и такой результат… Ладно, ещё один подход!
– Женщина, не надо! – взмолилась девушка с нижнего места. – Давайте лучше поменяемся полками!
– Избавьте! – отрезала я. – Не засну спокойно, пока не возьму эту высоту!

Я была похожа на революционных матросиков, которые штурмовали решётку Зимнего дворца. Осилив, наконец, подъём, я оказалась сложена пополам – моя грудь неприятно касалась коленей, и пришлось изрядно поёрзать, чтобы принять лежачее положение.

– Какие дурацкие вагоны стали выпускать! – возмущалась я. – В прежние времена я спокойно сидела на верхней полке!
– Может быть, с тех пор вы просто немножко выросли? – улыбнулась соседка.

В общем, чай мне доставляли прямо наверх, а все свои прочие нужды я стойко отложила до самого Питера.

Надо сказать, что в списке экскурсий, намеченных на эти дни в Петербурге, у нас была запланирована прогулка по крышам с местным руфером. Я даже забронировала время, специально на закате, чтобы Стёпа в полной мере оценил роскошество города с высоты. Но девушка-экскурсовод, сопровождавшая нас на кораблике по рекам и каналам, всячески пыталась пригасить моё возбуждение.

– Женщина, не надо вам туда лезть, крыши у нас старые и крутые, страховочных поясов нет, подниматься с чердака придётся по шаткой приставной лестнице в полумраке, не дай бог что…
– Ха! – затянула я старую песню. – Я занималась сцендвижением, прыгала в море с пятнадцатиметровой скалы…

– Мама, ты уже взяла этой ночью свою высоту, – неожиданно строго сказал Стёпка, – давай на этом остановимся. На крышу я тебя не пущу!

Тогда мы решили цивилизованно подняться на колоннаду Исаакиевского собора, и вид оттуда на город был потрясающий.

Прогулка на кораблике по каналам тоже произвела на Стёпку сильное впечатление, особенно поражали его бесчисленные мостики, такие низкие, что он касался их сводов рукой. Но экскурсовод внимательно следила, чтобы мы не вставали со своих мест под мостами и не тянулись к ним руками.

Очень впечатлительный высокий мужчина из нашей группы каждый раз при подходе к очередному мосту опускался на четвереньки, словно бы совершал намаз, и нас это очень веселило. Но потешались мы недолго, на наших глазах разыгралась настоящая драма.

На соседнем кораблике туристка, увлёкшись селфи, поднялась во весь рост, чтобы снять себя на фоне особенно низкого мостика, повернулась к нему спиной и…

– Нет!!! – испуганно крикнул Стёпка, но всё произошло в секунду – кораблик стремительно зашёл под мост, осветительный прибор на его своде ударил туристку по затылку и сшиб её с ног.

Мы испуганно вскочили со своих мест, туристы соседнего кораблика в ужасе сгрудились над пострадавшей, жертва приподнялась с палубы и, потирая затылок, радостно воскликнула:
– Я засняла это! Ну и трэш! Завтра выложу на свою страничку!
– Наш человек! – кивнула я.

Санкт-Петербург

Стёпка был покорён не только красотой и атмосферой Петербурга, но и вежливостью петербуржцев. К кому бы ни обращались мы с вопросом «Как пройти-проехать?», люди не отмахивались, не бросали на ходу через плечо что-то невнятное, а уделяли нам столько внимания, что невозможно было в них не влюбляться.

Одного петербуржца я чуть не силой затолкала в закрывавшиеся двери вагона метро, потому что в желании подробно объяснить нам, как добраться до Спаса-на-Крови, он готов был пропустить свой поезд.

Жители Петербурга рассказывали, как добраться до того или иного места, с таким внутренним удовольствием и гордостью за любимый город… ну вот как если бы вы вручали свою любимую книгу ребёнку, предвкушая его наслаждение и восторг, уже пережитые вами при первом прочтении. Мне трудно представить себе торопливого москвича, которого бы спросили, как добраться, допустим, до Кузнецкого моста, а он, замерев и мечтательно вздыхая, произнёс: «Ах, Кузнецкий мост! Там прекрасно, непременно ступайте туда! Итак, слушайте внимательно, как вам лучше пройти…» А в Петербурге это происходило на каждом шагу.

По переулку шла утончённая дама, определённо коренная петербурженка. Мы окликнули её, когда она уже ступала в свою парадную, но дама не стала спешить и вдохновенно рассказывала нам, как добраться по набережной до Стрелки Васильевского острова с Ростральными колоннами. Она дополняла наш маршрут историческими подробностями и советовала обратить внимание на несколько достопримечательностей по ходу нашего движения, а потом вдруг спохватилась:
– Ах да! На вашем пути по Университетской набережной будут ещё и скифы!
– Скифы? – обрадовалась я. – Спасибо, давно хотела показать их сыну!

Мы распрощались, дама зашла в парадную, а мы со Стёпой отправились по указанному маршруту, но меня терзали смутные сомнения, что-то в моей голове не складывалось. Когда мы прошли уже приличное расстояние, то услышали за спиной отчаянный крик:
– Стойте! Остановитесь!

В первую секунду мы даже испугались и хотели позорно бежать, но обернулись и увидели очень взволнованную даму, которая спешила за нами и махала рукой. Я решила – с ней что-то случилось и требуется срочная помощь.

Запыхавшаяся дама, ещё недавно с безупречной причёской, а теперь растрепавшейся от бега, смущённо оправдывалась:
– Простите меня, ради бога! Мне так неловко, я непростительно оговорилась и ввела вас в заблуждение! Я имела в виду не скифов, конечно же, а сфинксов! Представляю, что вы обо мне подумали!
– Удивительно, но мы с вами поняли друг друга с полуслова – я ведь тоже имела в виду именно сфинксов! – рассмеялась я.

Неугомонные пожиратели впечатлений, мы со Стёпкой провели на ногах все двое суток, с малюсеньким перерывом на сон в уютном мини-отеле, разместившемся в переделанной старой питерской коммуналке.

Мы обошли вдоль и поперёк весь центр Петербурга с его площадями, мостами, каналами и храмами. Мы наблюдали восхитительный развод мостов с палубы ночного кораблика. Побывали в Петергофе, прокатились по Неве на «метеоре». И всё-таки заглянули в злачное местечко под названием «1703», где раньше проходили рэп-бэттлы. И хотя над входом написано «18+», Стёпке великодушно позволили сделать внутри несколько снимков для фотоотчёта перед московскими пацанами.

Мы даже посетили питерский Дом енотов, где буквально за полчаса пятеро пушистых бандитов успели обшарить все наши карманы, полазить по нам, обнюхать, облапать, покусать, наорать на нас в борьбе за наши фотоаппараты и даже частично нас постирать в своём тазике с водой.

Переполненные впечатлениями, мы спешили на обратный поезд в Москву. За два дня Стёпка научился блестяще ориентироваться в Петербурге и вёл меня какими-то незнакомыми дворами и улочками, приговаривая: «Мама, это мой город! Это мои люди! Я словно попал на родину! Я хочу здесь жить!»

«Как причудливо тасуется колода», – снова подумала я.

А когда мы вышли на вечерний Невский, там буквально на каждом шагу пели и играли музыканты, рядом с ними танцевали случайные прохожие. Напоследок наше воображение потрясла одна танцевавшая девушка, которая совершенно не стеснялась своих крупных форм, но была так изящна в движениях, так заразительна, источала такую радость, что, позабыв о музыкантах, все останавливались и снимали на телефоны только её. Как настоящая прима, она кланялась под восторженные аплодисменты, взмахивая длинной гривой распущенных волос.

На прощание Стёпка помахал ей рукой и крикнул:
– ЦВИК!
– ЦВИК! – живо отозвалась танцовщица и послала Стёпке воздушный поцелуй.

Вряд ли она знала, что означает это наше словечко, но поняла его смысл безошибочно.

Пожалуй, это была моя самая яркая и самая нежная поездка в Петербург!

Наталия СТАРЫХ
Фото автора

Опубликовано в №34, август 2018 года