– Ну что, Семнадцатый, пошёл по рукам?

Семнадцатый сердито отмалчивался. Спорить – себе дороже. Все Тринадцатые, оправдывая доставшийся им номер, отличаются жёлчным и где-то даже склочным нравом. Да и возразить было нечего: его действительно продали.

Всё началось с того, что старый хозяин приехал зимой. И не сам, а с чужими людьми. Вырванный из сна Семнадцатый встревоженно скрипнул половицами.

– С мая, даже с апреля тут благодать. Три комнаты, веранда, сарай для инвентаря, – непривычно быстро говорил хозяин. – Удобства, правда, во дворе, и газ баллонный. Но труба рядом проложена. Видите над забором, жёлтенькая такая. Проведёте газ, можно будет и отопление сделать. А печку разберёте.

«Разобрать печку? Сердце дома?» – испугался Семнадцатый, искренне забыв, как частенько чихвостил печь за то, что дымит и жрёт дрова, как два дракона.

– Окна три года тому назад заменили. На крыше – свежий шифер. В комнатах пол деревянный, на веранде кафельный. В жару приятно по прохладному пройтись. Всё, что в доме, конечно, оставляем. И мебель, и холодильник, и посуду – заходи и живи!

«Погодите, как это оставляем? Кому?»

Но старый хозяин уже повёл гостей во двор хвастаться уборной, сделанной в виде вигвама, нарядной беседкой и плодовыми деревьями, оставив Семнадцатого в глубочайшей растерянности и тревоге. «Что происходит? – думал он, прислушиваясь к возне мышей за кухонным шкафом. – Никогда хозяин зимой не приезжал, тем более с гостями. И гости незнакомые». Посоветоваться было не с кем. Все соседние дачи, закрытые на зиму, спали. А Шестнадцатый-А, где люди жили круглый год, как и все номера с буквами, был робким и молчаливым. Так и не найдя ответа, Семнадцатый вновь задремал.

Но через неделю опять был разбужен внезапно появившимся хозяином с новыми людьми.

– С апреля по октябрь благодать… Газ рядом… Всё оставляем… – тараторил человек с хвастливой и одновременно, как показалось Семнадцатому, заискивающей интонацией.

Дом так разнервничался после ухода людей, что не уследил, как поднявшийся к ночи ветер задул в щель на чердаке немного снега. А это не дело. Сегодня немножко, завтра чуть-чуть, потом всё растает, подмочит стропила, начнётся гниение. Семнадцатый напрягся и выдул снег обратно во двор. Воровато блеснул окнами: никто ли не заметил? Но вокруг все спали, а скромный Шестнадцатый-А не проболтается.

Заснуть снова ему удалось только через два дня, а на третий его опять разбудили. Всю зиму и раннюю весну то старый, то молодой хозяин привозили новых гостей, показывали, рассказывали. Дом уже поневоле выучил всю презентацию наизусть. Люди приносили снег на обуви и впускали влажный воздух, а это дому, которому пошёл седьмой десяток, сами понимаете, совсем не на пользу.

В конце марта проснулись окрестные дачи, и грустная тайна Семнадцатого стала известна всем.

– Продают тебя, – злорадно сообщил Тринадцатый и громко стукнул доской, забытой хозяевами возле забора.
– Ничего страшного, – степенно возразил Пятнадцатый. – Меня тоже когда-то продали, и ничего, как видишь. Даже лучше стало.

Соседние дома ехидно перемигнулись ещё не мытыми стёклами. Они хорошо помнили, как с Пятнадцатого пять лет назад содрали крышу, выдрали окна, развалили полстены, и целый месяц все его обнажённые внутренности то палило солнцем, то поливало дождём. Зловредный Тринадцатый предсказывал соседу самую печальную судьбу, вплоть до сноса. Однако после долгих дней запустения во дворе появились вдруг крепкие люди в шортах и брезентовых рукавицах, и работа закипела. Надстроили стены, увеличив высоту потолков, пристроили ещё две комнаты, расширили старую веранду, заменили пол и накрыли крышу новомодной битумной черепицей вместо скучного шифера.

От Пятнадцатого, пока шли все эти преобразования, спасу никакого не было. Он жаловался на боль в несущих стенах, на тяжесть новых пристроек, на заносчивость новых окон, даже на зуд из-за свежих обоев. Однако когда понял, в какого красавца превратился, загордился невыносимо. Даже пытался набиться в приятели главному украшению их улицы, Двадцатому.

Вот тоже судьба. На том участке лет пятьдесят волки выли да торчала, постепенно ветшая, деревянная будка, общаться с которой все считали ниже своего достоинства. В ней даже печки не было. И вдруг прибыл экскаватор. Одним махом снёс остатки штакетника и гнилую будку, и улица вскоре украсилась облицованным туфом трёхэтажным особняком со всеми удобствами, и даже, как сплетничали соседние дачи, ванной-джакузи. Подтвердить справедливость этих слухов не удавалось. Надменный Двадцатый, сознающий, что ноблесс оближ, ни с кем не общался. И заигрывания Пятнадцатого тоже игнорировал.

– Скажи спасибо, что с новыми хозяевами повезло – сделали из тебя конфетку, – не упустил случая разбередить рану Тринадцатый.
– Да, хозяева – это главное, – грустно отозвался Четырнадцатый.

Когда-то это был весёлый, уютный домик с красными ставнями. Каждый год рачительный хозяин что-то подкручивал и приколачивал, следил за крышей и смазывал петли, хозяйка подмазывала и подкрашивала, а три их дочери вымывали до блеска и украшали. Но ушёл старый хозяин, следом за ним и старая хозяйка, а молодые владелицы почему-то не обзавелись своими мужчинами, деловитыми и рукастыми. Они по-прежнему вымывали и украшали домик, но без пристального мужского внимания и умелых рук. Четырнадцатый начал потихоньку дряхлеть. Просела крыша, выпало несколько кирпичей из фронтона, развалилось крыльцо, а немолодые уже хозяйки ничего не предпринимали.

– Продали, значит, продали, – бодро ответил Семнадцатый. – Ничто не вечно под луной. Это в одной книжке написано. Серенькой такой. На третьей полке секретера стоит.

Соседи смолкли. И даже ехидный Тринадцатый заткнулся. Семнадцатый слыл интеллектуалом. Ни у кого в посёлке не было столько книг. Но чувствовал он себя, несмотря на напускную бодрость, даже не проданным, а преданным.

Конечно, ему не сравниться с трёхэтажным особняком, облицованным туфом. Но он честно служил бывшим хозяевам и их родителям, и даже дедушке с бабушкой, которые его и строили медленно и терпеливо. Времена ведь стояли тяжёлые, даже гвозди-«сотки» были дефицитом. У него до сих пор в нижнем ящике стола хранилась заветная папочка с чеками и накладными на стройматериалы, собранная дедом – человеком предусмотрительным и педантичным.

Тоскующий Семнадцатый вдруг вспомнил, как впервые осознал себя. Крыша уже была настелена, только-только вставили окна. Он проморгался и огляделся. «Что происходит? Где я? Кто я?» Тут же неизвестно откуда пришло осознание: «Я – дом. Меня строят. Моё дело – стоять крепко и не поддаваться никаким невзгодам. Эй-эй, куда сырую доску кладёшь?» Он поднапрягся и уронил её из небольшого штабеля.

– Знаешь, Наталья, уберу-ка я эту доску, – озабоченно сказал хозяин.
– А что с ней не так?
– Все остальные аж звенят, а эта какая-то глухая и с капельками смолы. Недосушили, видно.
– Тебе виднее, – покладисто согласилась хозяйка.

Дом так погрузился в воспоминания, что проворонил появление людей, которые, судя по всему, стали его новыми хозяевами. Он вспомнил эту пару, приезжавшую в конце марта, когда снег уже сошёл, но трава во дворе ещё не появилась. Они внимательно слушали старого хозяина, тщательно всё осмотрели, мужчина даже попрыгал, чтобы убедиться в крепости перекрытий. И уехали, пообещав подумать.

«Видимо, надумали», – с тревогой понял Семнадцатый и замер, изучая прибывших.

Те долго возились с замками. Дом, не выдержав их терзаний, сам прижал чуть-чуть дверь, чтобы она открылась. Войдя, бросили ключи на стол. «Вот растяпы! – ругнулся про себя Семнадцатый. – Вон же он, крючок – бронзовый старинный – прикручен для ключей. Хозяин специально покупал и лично отполировал». Между прочим, крючок этот непростой, он на паруснике служил. На него сам капитан шляпу с золотой пряжкой вешал. Что это был за парусник и как звали капитана, он так и не выяснил. Сколько там тех мозгов у несчастного крючка. Спасибо, хоть это помнил.

– Пап, а где будет моя комната? – закричал влетевший в дом мальчишка.
– Детская вон там, налево.
– Что, опять с Киркой вместе? – надулся мальчик.
– Можно спустить Фантика с поводка? – спросила маленькая девочка с пёсиком на руках.

«Тоже мне собака, – ухмыльнулся презрительно дом. – Соседские коты вдвое больше этого, с позволения сказать, сторожа».

– Нет, Кирочка, пока не спускай. Он может испугаться, забежать куда-нибудь. Привяжи пока в беседке.
– Ну-с, с чего начнём? – хрустнул пальцами новый хозяин в больших очках.
– С инвентаризации, – решительно заявила новая хозяйка, заплетая светлые волосы в небрежную косу. – Тут барахла такое количество, просто кошмар! Надо было выторговать пару тысяч на вывоз мусора.

«Мусора?! – ужаснулся Семнадцатый. – Во мне нет никакого мусора. Только очень нужные вещи». Он, как и все порядочные дома, трепетно относился к имуществу и очень любил копить.

Но бесцеремонные пришельцы начали шарить по шкафам, высмеивая всё, что извлекали из недр, потрошили тумбочки, сняли со стен картины, любовно вышитые старой хозяйкой. Как дом их берёг, следил, чтобы на них не попадали солнечные лучи, от чего могли выгореть нитки. И вот эти замечательные картины небрежно брошены в угол! Возмущённый Семнадцатый попробовал дать отпор: скрипел половицами, не давал открываться шкафам, заедал ящиками столов, даже мигал проводкой, хоть и знал, насколько это опасно.

– Нет, без Павла Васильевича не обойтись, – раздосадованно воскликнул через час новый хозяин. – Иначе утонем в рухляди.
– Пожалуй, ты прав, – устало отозвалась хозяйка, сунув в рот палец, прищемлённый упрямым ящиком. – Пусть берёт грузовик, хлопцев и вывозит всё, что видит. И сразу прикинет, что нужно, чтобы воду сюда провести.

«Какую воду! – вознегодовал дом. – С ума сошли, что ли? Бить несущие стены, прокладывать трубы… Неужели не понимают, что нет для меня большего врага, чем вода? Разве что огонь. Обязательно где-нибудь протечёт, застоится, плесень появится. А ведь как приятно мыть посуду у крана во дворе. Солнышко светит, ветерок обдувает, птички поют. Сказка, а не мытьё!»

Люди ушли в беседку пить чай, оставив дом в полном отчаянии.

– Как там у тебя? – спросил сердобольный Четырнадцатый.
– Всё вверх дном перевернули, – коротко отозвался Семнадцатый. Не хотел, чтобы их услышал зловредный Тринадцатый.

А ведь это только начало. Вскоре появится неведомый Павел Васильевич и обдерёт его как липку, до самой кирпичной кладки и бесстыжей дранки на потолке. Конечно, он не умрёт. Пока есть стены, крыша, окна, дом жив. Но изменится бесповоротно. Все его попытки остановить новых хозяев оказались бесплодными. Оставался один шанс. Самый последний. Не думал Семнадцатый, что придётся к нему прибегать, но выхода не было.

Когда в разорённую гостиную вбежала маленькая девочка, дом заставил старый стул с резной спинкой подставить ей ножку. Девчонка шлёпнулась и только собралась расплакаться, как прямо перед её носом упала и распахнулась книжка.

– Эй, откуда ты взялась? – удивилась малышка. – И кто тебя открыл?

Её мать вошла в комнату через несколько минут и застала дочь, сидевшую на полу и хохотавшую во всё горло.

– Что это ты тут, Кирочка?
– Ой, мамуля, такая книжка весёлая! Как маленькие детки смешно говорят, – и она, смеясь, прочитала вслух: – «Я сижу и отмухиваюсь, сижу и отмухиваюсь».

Хозяйка с интересом взяла книжку в руки.

– Слушай, Кирочка, а у меня ведь была такая же, и так точно потрёпана. Когда мне было столько же, сколько тебе, прочитала её раз сто. Мама даже прятала её от меня.

Женщина осмотрелась и потянула к себе толстый том.

– Ты смотри, «Холодный дом». Сериал бибисишный недавно по телеку показывали.

Она начала листать страницы. А дом с надеждой воздохнул и прикрыл окно, чтобы большой и маленькой хозяйкам не сквозило. Он уже готов был полюбить новых хозяев и преданно служить им.

– Куда вы запропастились, девочки? – удивился появившийся через полчаса хозяин.
– Да вот, решили отдохнуть немного. Слушай, что я тут вычитала. «Это был один из тех очаровательных, причудливо построенных домов, где, переходя из одной комнаты в другую, спускаешься или поднимаешься по ступенькам, где находишь новые комнаты, после того как уже кажется, что ты осмотрел их все…» Прямо как наша дача, правда же?

Но хозяин слушал вполуха, поскольку уже листал пёстрый томик с цветными фотографиями «Болезни плодовых культур» и восклицал время от времени:
– Так вот в чём дело!.. Ага, бордосская смесь помогает… А что такое ловчий пояс?
За юного хозяина дом тоже не волновался. Тот забрался на чердак и обнаружил на сундуке подсунутых ему «Трёх мушкетёров».

Хозяева читали и, даже не сознавая этого, наводили порушенный было порядок. Вернули на место сдвинутые столы и тумбочки, развесили вышитые картины, расставили посуду. Только одежду сложили в пакеты и сунули в багажник машины. Семнадцатый отнёсся к этому с пониманием. Зачем новым хозяевам чужие кофты и куртки? Свои привезут. Ещё и шутить будут о «почётной ссылке». А гостям, которые непременно появятся, чтобы познакомиться с домом, станут объяснять:
– Мы решили ничего не менять. Здесь какая-то своя особая атмосфера уюта, покоя, расслабленности. Вы не поверите, но даже Данька приезжает сюда без планшета. Забьётся на чердак или в гамаке устроится и читает, читает… Хорошо здесь.

Окрестные дома, убедившись, что с Семнадцатым всё в порядке, успокоятся, добрый Четырнадцатый поздравит с новыми хорошими хозяевами, Пятнадцатый разочарованно спросит: «Что, даже маленького ремонтика тебе не сделают?», скромный Шестнадцатый-А тихо улыбнётся в своём уголке, гордый Двадцатый, как всегда, проигнорирует, а Тринадцатый обязательно постарается сунуть ложку дёгтя. Но это ничего. На то он и Тринадцатый.