Годы идут, маме уже 76, и Аня забирает её на зиму. Тяжело старушке в доме с печным отоплением. Савельевна с удовольствием зимует у дочки – квартира тёплая, телевизор, Аня приготовит завтрак, обед и ужин. В любой момент доставай из холодильника что понравится. Соседка Роза заходит, интересуется, как здоровье, не надо ли чего?

Розе семьдесят, живёт с мужем, дочкой и внуком. С ней можно поговорить, пожаловаться на незавидную долю. Роза слушает и поддерживает.

С ранней весны до поздней осени Роза с мужем на даче, их кормит огородик.

– И живут же люди! – завидует им Савельевна. – Уезжают на дачу.

Засветило солнышко, на улицу бы выйти, только незадача – она боится лифта, замкнутого пространства, вот и сидит у телевизора.

Десять лет Савельевна зимует у дочки, экономит пенсию, да что толку. Сбережения тают как снег и убегают как вешние воды когда она возвращается домой.

Непросто приходится Ане с мамой, в этом году совсем не ладили. То ли Аня постарела, то ли нервы уже не те, то ли финансы поджимают. Платит за учёбу дочки, влезла в долги. А Савельевне подавай всё лучшее, проблемы её не интересуют.

– На тот свет с собой не заберёшь, – упрекает она дочь.

Сколько раз Аня сдерживала раздражение, иногда срывалась. Однажды вообще еле преодолела желание выставить мать за дверь – пусть там права качает.

Дома с соседями Савельевна ссорилась и мирилась ежедневно, так у них в частном секторе заведено. Особенно отрывалась на соседке Наде, та терпела – ей было спокойнее смолчать.

При газификации посёлка Надя провела в дом газ и воду. А Савельевна тратиться не стала:
– И без удобств проживу, пенсия маленькая, не до шика!

Дом не ремонтировала: пусть разрушается, государство и дочка не дадут пропасть. И дом ветшал, давая старухе повод жаловаться.

Савельевна потихоньку опускалась, начала одеваться в лохмотья – мол, посмотрите, до чего дожила: пенсия маленькая, мужа нет, дочка не помогает. То, что практически всю жизнь не работала, во внимание не принимала, завидовала тем, у кого пенсия больше.

На художественные фильмы реагировала однозначно:
– Ишь, показывают богатых! Пусть бы показали, как они работают. Что они, землю копают?

Представление о порядочности сводилось у неё к одному: честный тот, кто копает землю, а остальные трутни. Как-то раз Аня спросила:
– Почему же ты-то землю не копала?

На что получила ответ:
– Врач сказал, моему сердцу вреден физический труд.

Савельевна обомлела, когда дочка получила квартиру.

– Как королева жить будешь! Я так никогда не жила.

И чёрная зависть заслонила свет. Уколола дочь:
– Из-за таких богатых, как ты, такие, как я, бедно живут.

– Мама, я это заработала, – оправдывалась Аня.
– Что у тебя за работа? – парировала Савельевна. – Землю копаешь?

Спорить было бесполезно. Если Савельевна не находила причину поругаться, она её придумывала, постоянно что-нибудь всем доказывала, дабы разнообразить повседневность. К старости время делает хорошего человека лучше, а плохого – хуже. Чем дольше Савельевна жила у Ани, тем больше вредила, выражая этим пренебрежение к достатку. Упрекала:
– Ишь, не купила красной рыбки. На тот свет всё не заберёшь!

Или жаловалась:
– С утра не ела, падаю.

И кто не сочувствовал, становился личным врагом.

Савельевна перестала есть хлеб, картошку, кашу, стремясь за чужой счёт наесться «лучшего». Аня терпела, всё понимала, но становилась раздражённой и отдалялась от матери. Между ними росла стена вражды.

Аня ждала весну. Савельевна тоже ждала, но домой не хотела: как ни крути, здесь лучше и, главное, есть над кем покуражиться. Перед отъездом попыталась спровоцировать скандал, Аня не поддалась.

И вот они приехали в домик на берегу, натопили печь, и Савельевна смягчилась. С печалью провожала Аню.

– Вот ссорились, а расставаться грустно.

И Аня переживала, жаль было оставлять маму. Успокаивала себя – впереди лето, две сотки огородика займут старушку, подруги развлекут, будет при деле и на свежем воздухе. Нужно отдохнуть друг от друга. Виновато взглянула на сгорбленную мать.

– Ма, до конца года не смогу тебе помочь, ты уж проживи на свою пенсию. В следующем году заработаю денег, куплю путёвки, отдохнём вдвоём пару недель. Новое платье куплю тебе. Надеюсь, мы доживём.

Сказала «мы», потому что у самой со здоровьем нелады. Савельевна, казалось, не расслышала. Слух у неё странный: слышала шёпот, если хотела, и не слышала крик, если не считала нужным. Аня поцеловала мать и вошла в автобус. Савельевна стояла на остановке.

И вдруг по щеке старухи покатилась слеза. Может, в этот момент она вспомнила, как выматывала дочке душу. Через пару часов, конечно, забудет своё раскаяние и снова начнёт жаловаться на жизнь, нищету и дочку. Но эта слеза прожгла Ане сердце: «Мамочка!»

Автобус катил по мосту. Посреди реки, навстречу потоку, одиноко скользила пустая пластиковая бутылка. «Такое мощное течение, а она плывёт против, видно, попала в водоворот, – почему-то подумала Аня, глотая слёзы. – Мамочка, я заберу тебя следующей зимой, и съездим на отдых. Только доживи, мамочка! Почему мы такими становимся? Неужели я тоже стану такой? Может, причина в бедности и обделённости? Жизнь прошла, а как будто и не жила. Одни заботы, а где радость, счастье? Где?»