СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Родня Богачка со Счастливой улицы
Богачка со Счастливой улицы
17.09.2018 19:24
Богачка со Счастливой улицы– Мам, представляешь, он живёт на Счастливой улице!
– Значит, точно где-то на выселках, – хмуро констатировала Татьяна Степановна. – Центральные улицы всегда строгие названия носят: Ленина, Советская, в крайнем случае Первого Мая. А как цветистое что-нибудь – так обязательно на окраине, где грязь непролазная и по ночам волки воют.
– На окраинах тоже люди живут! – радостно воскликнула Юля. – К тому же у него фамилия Богач. Богач с улицы Счастливой. Здорово же?
– Нашла богача! – фыркнула мать. – Простой работяга.
– Что ты, мамуль! Валерочка – сварщик очень высокой квалификации. Начальник строительства, когда новый объект начинает, главное условие ставит: работаю только с Богачом.
– И надо было пять лет в институте учиться, чтобы за сварщика замуж выскочить, – вела своё мама. – Ты худо-бедно инженер, а он вечно в грязной робе, в сапожищах, руки в мозолях. Вот Ромочка с дочерью прокурора познакомился.
– Прокурорская дочка мне точно не светит, – рассмеялась Юля.

Квартира без упорхнувшей дочери стала тихой, темноватой – девушка любила свет и всегда открывала шторы, ещё и окна распахивала. А также пыльноватой – уборка издавна лежала на Юлиных плечах. А мама и отвыкла с веником и шваброй возиться, и зрение уже не то. Она ложится на диван, накрывает ноги пледом, ставит на грудь телефонный аппарат и звонит закадычной подруге Валентине.

– Отпустила дочку на свою голову в чужой город, – начинает Татьяна Степановна. – Сваты ко мне, я тебе рассказывала, познакомиться так и не выбрались. Приехали мы с сыном прямо на свадьбу. Как я и предполагала, эта Счастливая улица у чёрта на куличках. Дом у этих Богачей большой, но запущенный. А Тамаре – родственнице моей новоявленной – и горя мало. «Мы во дворе шатёр для гостей ставим, в дом никто и не войдёт». В кухне какие-то кикиморы свадебный стол готовят.
– Почему кикиморы? – удивляется Валя.
– Старухи лет по сто каждой. Фартуки засаленные, ногти чёрные то ли от старости, то ли от грязи. В голове почешет, в ухе поковыряет – и давай дальше салат крошить. Меня, конечно, тоже к делу приставили. «А что ты думала, свашенька, на всё готовое приехать?» Я, конечно, не против помочь, но что ни сделаю, всё не так. «У нас тут не город, говорят, у нас Счастливая. Здесь по-другому делается». И перцы я им не так фарширую, и колбасу не так режу. Наготовились до полусмерти. Спать меня уложили на колченогой кушетке, провонявшей котами, а Ромчику вообще пришлось на полу умоститься. При этом зятя будущего я за весь этот день так и не увидела. У них принято за день до росписи мальчишник устраивать. Можешь себе представить, в каком состоянии он был в загсе!
– Да женихи и трезвыми бывают не в себе, – усмехается Валентина. – А какое у Юленьки было платье?
– Самое простое. Фата дешёвенькая, веночек проволочный. Ей даже на букет приличный не расщедрились. Надёргали цветов в палисаднике, и хватит. Впрочем, для того, что у них называется загсом, и это чересчур хорошо. Какая-то потрескавшаяся халабуда со щелястыми ступеньками. Там к тому же крышу ремонтировали. Церемония была ещё та! Болгарки визжат, регистраторша что-то невнятное бормочет, жених с красной рожей икает, мамаша его ревёт белугой – так у них на Счастливой положено. И только моя Юлька сияет.
– Бедная девочка, – вздохнула подруга на том конце провода.
– Это ещё не всё. Свадебное застолье я до конца жизни буду вспоминать как страшный сон. Эти жестяные миски, алюминиевые вилки, нечищеную селёдку – из неё только потроха вынули – и все, не стесняясь, выплёвывали косточки и тянули изо рта шкурки. Где-то через час Валеркины дружки украли невесту. Жених это заметил, только когда кто-то «горько» закричал. К тому времени друзья его забыли, где Юлю заперли. И пьют себе дальше, будто так и надо. Мы со Стасиком – это младший брат Валерия – всех соседей обошли, пока её разыскали. Все пьяные, распаренные, орут. Это у них называется веселье.
– Ну, Тань, это тебе свадьба, а не банкет по случаю защиты диссертации.
– О чём ты говоришь! На второй день все в лохмотья оделись – ряженые называется. Тамару, сваху мою, в тачке катали. Пытались и меня усадить, но я не далась. Бабки-кикиморы частушки матерные поют, сват мне за пазуху лезет. В общем, натерпелась – передать не могу! Ну, ладно я, дама не первой молодости, понятно, что мне это не по вкусу. Но Ромочка тоже головой качал: «Бедная Юляша! Вот влипла сестрёнка!»
– А дочка что?
– Ничего. Как будто так и надо. Летает, щебечет: «Всё хорошо, мамуля!» В общем, отгуляли свадьбу, и я ей сказала: «Обижайся – не обижайся, но я к тебе ездить не стану. У тебя теперь новая семья, новые папа с мамой. Живи как знаешь».
– А не ревнуешь ли ты, Татьяна? – подкалывает Валя.
– Я?! Да было бы к кому! Ты бы этих Богачей видела! Обидно просто. Ведь хорошая девочка была, умненькая, домашняя, никогда никаких проблем.
– То-то ты её всё время шпыняла.
– Ну а как иначе? – удивляется Татьяна Степановна. – Мать я или не мать? Должна воспитывать. Ей ещё мало было, раз она за такое чучело выскочила! Валерка, правда, ничего не скажу, видный парень. Но ты же представляешь себе, что могло родиться в семье буфетчицы и вохровца? В доме ни одной книжки, все разговоры только про пожрать и побухать. Так что прав Ромочка: влипла моя младшенькая.

Татьяна Степановна так уверилась, что Юля вот-вот сбежит из этой «Счастливой клоаки», что даже заготовила небольшую речь для встречи блудной дочери. Однако дни шли за днями, складывались в недели и месяцы, но никто не скрёбся в дверь в ночной тиши и не падал матери на грудь, заливаясь слезами. Вместо этого регулярно приходили конверты с неизменно бодрыми посланиями: «Живём, работаем, купили два кресла». А дальше требовала полного отчёта от матери: нет ли проблем со здоровьем, что нового на работе, и как развивается роман брата с прокурорской дочерью.

Из писем же Татьяна Степановна узнала, что стала бабушкой. Пришлось забыть об обещании навсегда отряхнуть прах Счастливой улицы со своих ног – надо было ехать знакомиться с внуком.

Зять встретил её на сияющем лаком мотоцикле и довёз с ветерком. Во дворе их встретила смутно знакомая женщина, качавшая коляску.

– Таня, вы меня не узнаёте? Я – Ира, соседка Богачей и даже дальняя родственница по мужу. Мы на свадьбе познакомились, – напомнила она вполголоса, чтобы не разбудить младенца.
– А-а, да-да, – закивала Татьяна Степановна. – А Юля где?
– С Димкой моим. У нас тут такая взаимовыгодная кооперация. Она наших балбесов подтягивает, а мы с её Тимочкой гуляем, – объяснила свистящим шёпотом Ира.
– Я не поняла… Что она делает-то?
– Математикой с детьми занимается.
– С чего бы это? Она же не педагог, а инженер… И вообще…
– Ой, Юлечка у вас талант! Димка говорит: так объясняет, что формулы сами в голову вскакивают. Стасика ведь – брата Валеры – за уши из класса в класс перетаскивали, на второй год не оставляли, лишь бы отчётность не портить. А теперь чуть ли не отличник.
– Куда ему в отличники, – хмыкнул Валера, заводя мотоцикл в гараж.
– Ты не знаешь, так молчи! – негодующе бросила Ира и опять повернулась к Татьяне Степановне. – На вашу Юлю очередь стоит. Ну, из нормальных семей, конечно, а то у нас тут и алкашни полно. С родни-то она денег не берёт. А родственников – пол Счастливой, так что малыш чуть не круглые сутки на воздухе. Они учатся, а мы гуляем, – она энергично затрясла коляску, поскольку малыш заворочался. – Вы не обижайтесь, что дочка вас не встретила. У них послезавтра контрольная, так к ней сегодня все прибегут.

Татьяна Степановна пожала плечами и двинулась к дому.

– Эй-эй, вам не туда, – остановила её Ира. – Молодые во флигель перебрались.
– Час от часу не легче, – пробормотала мать, останавливаясь перед приземистым строением.

Флигель, как она помнила по предыдущему визиту, был обычным сараем, разделённым на две части: в одной половине летняя кухня, в другой – комнатушка, куда отправляли отоспаться перепившихся гостей. Впрочем, теперь он выглядел получше. Покрыт новеньким шифером, появился тёплый тамбур, из комнаты вела дверь в пристроенную детскую, в кухне стояла приличная мебель.

– Ой, как вы быстро! – дочь Юля вскочила из-за стола, заваленного учебниками и тетрадями. – Скажи, Валерочка, как здорово со своим транспортом! На автобусе вы сейчас только к дамбе подъезжали бы.
– А кто говорит, что плохо, – буркнул супруг. – Ты хоть с матерью поздоровайся, а не ко мне липни.
– Мамочка, я так рада! – она звонко чмокнула мать в щёку. – Как добралась?
– Нормально. Что это вас во флигель выперли? Неужели в таком домине места не нашлось?
– Мы сами так решили. Чтобы Тимочка родителям не мешал.
– Ты, подруга, ври-ври, да не завирайся, – фыркнул Валера, садясь к столу. – Это она сама всё придумала и построила.
– Как сама? – изумилась Татьяна Степановна, представив свою хрупкую дочку, мешающую раствор в кадке.
– Валерочка, не пугай мамочку! Мне помогли.
– Ага, она тут прямо рабовладельческий строй завела. Всю Счастливую припахала. Хотите, чтобы я с вашей пацанвой занималась, – лопату или мастерок в зубы. А народ же дурной. Считает, если живые бабки не потратил, уже что-то выгадал. Им проще полдня на стройке откорячиться, чем тысячу репетитору заплатить.
– Ну, Валерочка, у каждого ведь свои обстоятельства. Зато у нас своё гнёздышко. На следующий год надо будет ещё комнату пристроить, а то мамочку и положить негде, придётся ей сегодня у родителей ночевать.

Натетёшкавшись с внуком – смуглым и кареглазым в папу и спокойным в маму, – Татьяна Степановна, вернувшись домой, ложится на диван, ставит на грудь телефонный аппарат и набирает Валентину.

– Ну, Валя, проведала я дочку. Приехала разбитая совершенно. Нет, я предполагала, что её ничего хорошего в этом семействе не ожидает, но чтобы так!..
– Что, совсем плохо? – с сочувствием спрашивает подруга.
– Ужасно! Юлька у меня, ты же знаешь, девочка ласковая, улыбчивая. Она к нему: «Валерочка то, Валерочка сё», – а он ей: «Гыр-гыр!» И всё с такой злобой, с таким раздражением. Будто ненавидит её.
– Она любит, а он позволяет себя любить, – делает глубокомысленный вывод Валя.
– Похоже, не очень-то и позволяет. Он к тому же ещё и пьёт.
– Да ты что!
– Первые дни, когда я была, ещё держался, а в пятницу приполз на бровях. И сразу же к Юльке с какими-то претензиями. Явно на скандал нарывался. Юра мой покойный, если случалось ему перебрать, сразу спать шёл и на следующий день не знал, как извиняться. А этот стоит, рожа багровая: «Чем ты тут недовольна? Я чё, после рабочей недели не имею права расслабиться?» Хотя Юля ему слова поперёк не сказала. И что, ты думаешь, она сделала?
– Сковородкой по башке врезала!
– Куда там! «Ой, Валерочка, тебе же завтра плохо будет. Ты ложись, а я за пивком сбегаю». Тимку в охапку и бегом. Он ещё покочевряжился, пытался ко мне привязаться. Но я развернулась и в дом к сватам ушла.
– Ты что, оставила дочку и внука на пьяного скота? – возмущается Валентина.
– Ну, во-первых, Юля с маленьким убежала. А во-вторых, с чего вдруг мне между мужем и женой становиться? Пусть сами разбираются. Дочка, как выяснилось, приноровилась у соседки пережидать. У неё там и пива запас стоит – муженьку на опохмел.
– Какой ужас! У меня прямо давление подскочило.
– Так это же ещё не всё! Ну ладно, не захотела с пьяным отношения выяснять, это даже мудро. Но ты хоть на следующий день ему выволочку устрой! А она бегает вокруг него и кудахчет: «Ой, бедненький Валерочка, зачем же было столько пить? Тебе беречься надо. Они – простые работяги, им можно хоть каждый день за воротник закладывать, а у тебя ведь квалификация. К тому же дышишь ядовитыми испарениями от электродов. Смотри, какие у тебя глазки красненькие».
– А он что?
– А что он в таком состоянии скажет? Правда, когда на вокзал меня отвозил, высказался. Хитрая у вас Юлька, говорит. Вон как меня захомутала. Другие мужики с жёнами чуть не до смерти бьются, половина поразводилась уже. А ей за два года даже не прилетело ни разу. «А разве обязательно мордобой устраивать?» «Так на то и семья, – отвечает. – Мои только последние лет пять перестали драться. После того как батю в предынфарктном состоянии «скорая» увезла».
– Татьяна, это ужасно! Юлю с ребёнком нужно немедленно забирать оттуда! Эвакуировать!
– Куда? К нам с Ромочкой на голову?
– Куда бы то ни было! Неужели ты будешь спокойно смотреть, как над твоей дочерью измываются?
– Ну, пока что никто не издевается. Даже сваха говорила: «У всех по выходным шум-гам, посуда летает, собаки надрываются. А у нас тишина, как на кладбище. Даже скучно как-то». Да и не поедет Юлька никуда, – вздохнула мать. – По её мнению, Валерку жалеть нужно. Он, видите ли, не знаком с моделью счастливой семьи. Значит, ему эту модель нужно предоставить.
– Н-да, дела-а, – тянет Валя, не зная что сказать. – Тань, а ты почему говоришь, что у тебя места нет? Рома же вроде к прокурорской дочке перебрался?
– Расстались они, – мрачно сообщает Татьяна Степановна. – У неё запросы непомерные, а Ромочке в его КБ взяток никто не даёт.

Татьяна Степановна уже давно отправила на свалку старенький телефонный аппарат. Она теперь пользуется мобильным, что подарила ей дочка. Но всё так же укладывается на диван, прикрывает ноги пледом, какая бы ни стояла теплынь, набирает Валентину и живописует ужасы Счастливой улицы.

– Ты представляешь, Юлька в институт Валерку сунула! Зачем, говорю, простому сварщику образование? Он же дуб дубом, ни одного слова грамотно не напишет! «А в строительной отрасли грамота не так уж и нужна. Специалист он отличный, с людьми ладить умеет, и голова у Валерочки хорошо работает. Не варить же ему до старости, здоровье гробить. Получит диплом, хорошие перспективы откроются». В общем, вся семья на Валеркин диплом ишачит. Тимочка – такой головастый мальчик! – чертежи ему на компьютере делает, Юлька с двумя детьми на руках контрольные за мужа пишет, а он на рыбалке прохлаждается.
– Кошмар! – привычно ужасается подруга.
– Мало того! Он же наверняка и гуляет.
– Да ты что!
– А зачем бы Юлька третьего рожала?
– Ой, да когда это дети мешали, если уж супруг налево пошёл, – возражает Валя.
– Вот и я о том же. Мужик он видный, одет-обут, как картинка, у него в шкафу тряпок больше, чем у Юли. Понятно, что бабёнки на него заглядываются. Плюс жена, можно сказать, своими руками все условия для гулек создаёт. Никогда не проверит, не проконтролирует. Я неделю у них была, зять ни разу домой раньше десяти не пришёл. То дополнительную пару в институте поставили, то другу с машиной помогал, то у прораба день рождения. Пыталась я дочке намекнуть, что неспроста всё это. Она только отмахивается: «Всё в порядке, мамочка!»
– Тань, а может, и впрямь всё в порядке, а ты просто зятя недолюбливаешь?
– А за что его, охламона, любить? – срывается на крик Татьяна Степановна. – Припряг жену, как крепостную. Она и старших Богачей досмотрела, и в доме ремонт сделала. Детей почти каждый день на занятия таскает из этих, господи прости, «cчастливых» выселков. Говорю Валерке: «У тебя же машина, почему не возишь? Твои ведь дети». «Некогда мне. Пусть Юлька сама учится водить. Мне проще ей тачку купить».
– А как же работа?
– Так она с завода давно ушла. По ночам за компьютером сидит, какие-то заказы делает. Я в этом не очень разбираюсь.
– И не жалуется?
– Ты разве Юльку не знаешь? «Всё в порядке, мамуля».

Уже совсем старенькая Татьяна Степановна, но по-прежнему недовольна дочерью и непримирима к зятю. Она прилаживает к уху слуховой аппарат и набирает верную Валентину.

– Проводила я своих, – ворчливым тоном сообщает она. – Целую неделю света белого не видела. Юлька, как всегда, генеральную уборку затеяла, а меня на обследование отправила. Все анализы сдай, УЗИ всех органов пройди, всех врачей посети. Правда, частный медцентр – это тебе не районная поликлиника. Но всё равно утомительно.
– Кто бы мне обследование оплатил, – вздыхает Валентина, – я бы в ножки поклонилась. Давление скачет так, что аж качает. А врачиха в поликлинике, кажется, ни одного лекарства, кроме клофелина, и не знает.
– Деньги у моих Богачей есть, почему бы и не оплатить. Думаешь, Юлька для меня это делает? Куда там! Это, говорит, для моего собственного спокойствия. То есть чтобы мать со своими болячками отдых им не испортила. Они теперь дважды в год на заграничные курорты выезжают. Лучше бы брата хоть раз пригласила. Ромочка, бедный, ни разу в жизни за границей не был.
– Пусть сам заработает и поедет. Не маленький уже, чтобы прицепом за сестрой тащиться, – сердится Валентина.

Романа она не любит, считает захребетником и пустым местом. А Татьяна Степановна, чтобы не ссориться со старинной подругой, философски заключает:
– Маленький, большой, а всё равно своё дитя. И за него сердце болит, и за Богачку мою бедную… Нехорошо ей там. Вот чувствую, нехорошо, что бы там она ни изображала.

Судьба уготовила Татьяне Степановне лёгкую смерть. Закончился её любимый сериал. Начался футбол, а она всё сидит.
– Мам, ты болельщицей у меня заделалась? – тронул её за плечо Рома. А мать уже остывает.

Людей на похоронах было немного. Соседки, старенькая подруга Валентина и дети с внуками.

– Хорошая у меня тёща была, земля ей пухом, – сказал за поминальным столом Валерий – солидный красивый мужчина с уверенными манерами. – В дела наши никогда не вмешивалась. Хотя могла бы. Я по молодости таким балбесом был, сам себе по шее надавал бы, если б можно было.
– Что ты такое, Валерочка, говоришь? – возразила Юля. – Нормальным ты был парнем.
– Защищает, – констатировал, ухмыльнувшись, супруг. – Всегда меня защищает. Может, потому и на свете до сих пор живу. И хорошо живу. Работа у меня достойная. Детей троих подняли. Хорошие дети, будто и не на Счастливой росли. А все мои дружки-товарищи, с которыми и куролесили вместе, и женились одновременно, – или сидят, или сдохли под забором. Нормальную мне тёща жену воспитала. Ну, давайте помянем.

А когда гости разошлись, старший брат, улучив минутку, приобнял за плечи Юлю.

– Ну, как ты, Юляш?
– Ничего. Держусь.
– Я не о сейчас спрашиваю, а вообще. Мама очень за тебя волновалась. Ей казалось, что ты несчастна.
– Ну что ты, Ромочка. Я столько сил, нервов, времени отдала своей семье, что я должна быть счастлива. Должна, – прошептала она и заплакала.

Вероника ШЕЛЕСТ
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №37, сентябрь 2018 года