Кто такие пионеры, Казимиро не знает. Он думает, морщит лоб и улыбается – нет версий.

– Может быть, пионеры ухаживают за пионами?

Что тут скажешь…

– Нет, – говорю я. – Они открывают новые земли и раздвигают горизонты. Они поступают вопреки правилам и не боятся ответственности.
– Так это же про меня! – восклицает Казимиро. – Я – черкаторе, первопроходец! Народная итальянская мудрость: если на краю земли ты встретишь итальянца, значит, это неаполитанец!

Я верю итальянской мудрости. На краю земли, в основании Таймырского полуострова, где до Северного полюса ближе, чем до Москвы, в городе, построенном на вечной мерзлоте, живёт итальянец по имени Казимиро Перилло. Всему норильскому миру он известен как Миро. И он, конечно, неаполитанец. Как попадают из Неаполя в Норильск? Только по большой глупости или по любви.

Что, собственно, одно и то же.

Расскажу вам историю неаполитанца, который любил футбол и хорошо поесть, но стал поваром и оказался за 69-й параллелью на снегу, который скрипит как битое стекло, будучи смертельно влюблённым в девушку из Стерлитамака… Не снег влюблён в девушку из Стерлитамака, а неаполитанец, надеюсь, это понятно.

В тундре стоит город Норильск. Это одна история. А близ Неаполя есть деревушка Мелито (Яблоневка по-нашему). Это другая история. Я пробую на вкус обе одновременно. Взбалтывая, но не смешивая.

Семья Крещенцо Перилло включает в себя много народу. Миро говорит об этом с нескрываемой гордостью и загибает пальцы. Пальцев не хватает. Потому что братьев и сестёр выходит 9 (девять) человек, плюс мама и папа. А двое ещё умерли в младенчестве.

Имя Миро придумала мама Джованна. И он – предпоследний в семействе. «Папа, почему нас так много?» – спрашивали мы. А папа отвечал: «Потому что в моей юности, детки, не было телевизора… и я не терял времени даром», – говорил нам отец.

И Миро смеётся ртом, глазами и руками. И бородой и животом тоже. То есть всем своим итальянским составом, приходящим в движение от малейшего щелчка. Словно от щелчка пальцев можно взорваться и улететь. И этот воздушный шар, лёгкий и горячий одновременно, привязан верёвочкой к вечной мерзлоте, но в ус не дует. Мерзлота его совсем не страшит, словно её нет.

По-русски он говорит замечательно.

Первый ребёнок в семье Перилло появился, когда отцу было шестнадцать лет, а маме, на секундочку, четырнадцать!

– И они больше не останавливались, – говорит Миро. – Моя любимая мамочка ни одного дня нигде не работала. Семья была её работой.

О работе… Мы встречаемся в атриуме торгового центра. Торговый центр – символ другого Норильска. Стекло, бетон, электрический свет, пальмы, клумбы, бутики и бесшумные эскалаторы. Что Москва, что Питер, что Милан – всё похоже. Но местная искусственная благодать чувствуется резче и острее. Потому что за стеклом – космос холода и царство безжалостного ветра. Установлено, что незащищённый человек в этих условиях умирает через час.

И вот здесь имеется заведение «Сан-Ремо». С аутентичной итальянской кухней, на которой наш Миро – царь и бог. Шеф-повар. А годочков ему всего двадцать семь. И он заказывает официантке два кофе, для себя и для меня.

– В итальянском стиле! – кричит он ей вдогонку. – Всё остальное – не кофе… Вот ты думаешь, мафия – это что?
– Э…
– Неправильно! Настоящий мафиози – это мужчина, который уходит утром на работу и трудится до вечера, чтобы прокормить свою семью. А не то, что ты думаешь! Вот мой отец именно такой всегда был. А те, кто по чужим карманам… как это на русском… шарятся, тех я за мужчин не считаю! Те, кто без настоящей семьи вырос, цену жизни не знает. Половина моих сверстников в Мелито – кто сидит, кто спился, кто застрелен… Городочек мой тот ещё…

Приносят кофе. Лучший кофе в Норильске, без сомнений! А Норильск тоже… «тот ещё городочек», думаю я. Кофе сближает Апеннинский полуостров с Таймырским.

Дед Миро торговал мидиями. А бабушка – яблоками. Мелито, по рассказам, утопает в яблоневых садах. С тех пор семья основала пескерию – магазин свежей и мороженой рыбы. Тем и живут поныне. Отец, братья – все при рыбном деле. А он… А он с детства не мог наглядеться, как мама готовит.

Звучит очень интересное признание:
– Не то чтобы я люблю готовить, но кухня у меня в крови!

Мама норильского «кукинаре» считает его плохим поваром. И, видимо, он таким для неё и останется навсегда.

– Это почему же? – удивляюсь я.
– Потому что у меня на кухне нет такого порядка, как у неё. О-о! Кухня моей мамы…

Итальянец поднимает глаза к потолку. Крыша атриума прозрачна, но за ней в вечной метели – небо Норильска. До конца зимы, то есть до мая, ещё полгода. Но Миро видит мамину кухню сквозь любую метель.

– Чистая – это не то слово. Э… забыл, как на русском…

Миро уходит к барной стойке и возвращается с медной маслёнкой.

– Что это? – спрашивает он.
– Медная посуда.
– Верно! У моей мамы тысяча таких посудин. И все они натёрты до солнца. Она перемывает их с уксусом два-три раза в неделю. И швы между кафельной плиткой на полу тоже должны блестеть. И ни один из нас из дому в неглаженой рубашке никогда не выходил… Она всегда вставала в четыре утра. И никогда не выезжала дальше Мелито и Неаполя.

У неаполитанского черкаторе* блестят глаза. Мама за 5000 километров от него. Но рядом с ним…

– А у тебя дети есть? – спрашиваю я.
– Нет! – быстро отвечает Миро. – Но если ты знаешь, что есть, – никому не говори!

И мы ржём, как восьмиклассники, на весь зал «Сан-Ремо». Я понимаю, что в этой незатейливой шутке весь итальянский характер.

Значит, первую свою пиццу он приготовил в тринадцать лет в пиццерии своего дядюшки. А в пятнадцать лет пошёл работать. Отец так велел. И Миро отправился в больницу. Там он сортировал грязное бельё, возил его в химчистку и возвращался с чистым. Рабочий день начинался в 7 утра, но к полудню заканчивался. А вечером Миро шёл работать в кафе при одной местной гостинице. Убирался, чистил, мыл, резал овощи и так учился поварскому ремеслу.

А дальше начинается поворот к главному… То есть Миро переходит со временем работать в кулинарное заведение при гостинице «Ромео» в Неаполе и там встречает, как это ни банально звучит, Джульетту. Джульетта, как упоминалось выше, тоже очень не проста. Поскольку её родиной является «тот ещё городочек» Стерлитамак. Это в Башкирии, если кто не знает…

Да! Прежде чем мы окончательно повернём историю на восток и будем говорить о любви к женщине из Башкирии, необходимо опубликовать ещё одно важное замечание черкаторе Миро. Оно, я подозреваю, весьма характерно для неаполитанцев. Итак, Миро говорит:
– Первая жена – это футбол! Вторая жена – кухня.
– А третья жена – это, наконец, жена? – пытаю я.

Глаза Миро блестят весёлым чёрно-оливковым светом.

– Мама тоже бывает как жена.
– Это я уже понял.

Но настоящую Джульетту, которая владеет сердцем черкаторе, зовут Регина. На фотографии – писаная красавица. Наполовину русская, наполовину татарка. Какое место в хитросплетениях неаполитанского Миро-ощущения она занимает? Выше первого, но чуть ниже третьего?.. Ох, нелегко ей должно быть…

То, что Миро болеет за футбольный клуб «Наполи», – это так же верно, как то, что гуси спасли Рим. И верность команде – это верность Неаполю. Миро знает всех игроков клуба наизусть. А положение в турнирной таблице – самый верный компас его настроения. Мне повезло, в этом году «Наполи» идёт на втором месте, временно пропуская вперёд себя «Ювентус». Важность этого знания неоспорима. Метели Норильска не способны угасить жизнерадостности черкаторе. А ошибки защитников «Наполи» очень даже могут…

И вот теперь возвращаемся к главному. Наш неаполитанец почти немедленно влюбляется в 19-летнюю девушку из Башкирии. Которая в этом самом «Ромео» проходила стажировку, изучая ресторанный и гостиничный бизнес.

Осознавал ли Миро сугубые последствия своего поступка? (Любовь всегда поступок.) Думаю, нет. Кухня с тобой, «Наполи» в сердце, башкирское счастье в руке… Только мама и семья уходят за горизонт. Когда Регина, закончив стажировку, уехала домой, наш неаполитанец закономерно затосковал. Промаявшись сердечной мукой пять месяцев, он разрубил узел с закрытыми глазами. То есть всё бросил и рванул в Стерлитамак. Миро переступил черту, за которой он и стал черкаторе.

В наши планы не входит описание приключений итальянцев в Башкирии. Понятно, что всё было круто. И временами страшно. Сомнения неотступно следовали за Миро.

И всё же неаполитанцу жизнь в России пришлась по душе. Это всегда неразрешимая загадка – за что? Неужели одних татарско-русских глаз достаточно, чтобы больше никогда не выплыть отсюда?

Другое дело, что с документами у него было всё плохо. И работать он не имел права. Что делать в Стерлитамаке молодому уроженцу Апеннин? Он занимался русским языком и учил русские песни. Теперь Григорий Лепс – его любимый певец.

– Он же похож на Челентано, – замечает Миро.
– Спой что-нибудь, – нагло прошу я.

Разве итальянца надо уговаривать петь? И Миро затягивает с неподражаемой самоуверенностью:
– Голубой вагон быстро конча-е-тся…

Посетители «Сан-Ремо» переглядываются и улыбаются.

Песнопения в Стерлитамаке продолжались восемь месяцев и больше продолжаться не могли. Весь следующий год Миро провёл, разъезжая по миру, от Арабских Эмиратов до Австралии, с миссией популяризации итальянской кухни.

Вместе с любимой девушкой, которая оказалась не промах. В умении адаптироваться к новым условиям она не уступала итальянцу. Когда наконец вид на жительство в России был получен, ребята вернулись из Мельбурна в Уфу. И Миро устроился работать в ресторан «Саблык». И это был последний шаг перед тем, как оказаться на Таймыре.

– А давай-ка приготовим брускетты (итальянская закуска. – Ред.), – говорит Миро и уходит на кухню за помидорами.

Мне необходимо перевести дух. Норильск – место, где трудно дышать. Дело не в морозе и ветре. А в том, что воздух здесь состоит не из кислорода и прочих газов. Воздух Норильска – это ядрёный бульон, в котором восемьдесят лет плавятся вечная мерзлота, руда, металл и человеческая жизнь. Жизнь и смерть перемешаны в нём до невыносимой концентрации. Небо над Норильском забито под завязку чьим-то тёплым дыханием, накрывая Город шапкой-невидимкой. На вкус этот воздух чистый и горький, острый и обжигающий. И непреодолимо притягательный…

И вот на этом фоне неаполитанский герой выглядит совершенно и обескураживающе легко. Как бумажный кораблик посреди весеннего половодья.

Он несёт на разделочной доске горстку помидоров черри и несколько пиалок с оливковым маслом, каперсами и зеленью. С лучезарной улыбкой на загорелом лице. Под мышкой у него коробка с ножами. Он долго и сосредоточенно рассматривает свой поварской инструмент. Поднесёт к глазам, отставит, оценивает заточку подушечкой пальца…

– Это же как оружие для неаполитанца, – комментирует он свою заинтересованность.

«Нож и есть оружие», – молчу я. Невозможно не залюбоваться итальянцем в этот момент.

– Если помидор не черри, а как картошка, лучше и не делать брускетту, – говорит он. – Помидор должен быть помидор!
– Значит, в Норильске хорошие помидоры черри? – спрашиваю я.

Но Миро в ответ бурчит что-то невнятное.

– А каперсы должны быть только солёные и никак не маринованные, – он даёт мне попробовать.

И с отточенной лёгкостью режет брызжущие помидорки, каперсы, зелень. Вливает масло и всё перемешивает.

– Вот он, цвет Италии! – восклицает Миро. И тут же: – Ай! Чеснок забыл.

Он уходит за чесноком.

В общем и целом, на Таймыре Миро оказался случайно. Можно сказать, в рабочем порядке. Итальянец обзавёлся агентом, и тот нашёл ему работу за полярным кругом. Имелся неплохой вариант в Краснодаре, но рубль длиннее, очевидно, в Норильске. И потом, кубанский работодатель хотел, чтобы Миро ещё и драники готовил. Но неаполитанец придерживается принципов чистоты национальной кухни.

В один из мартовских дней 2016 года нога неаполитанского черкаторе ступила на землю Таймыра. Точных данных нет, но не исключено, что это была нога первого итальянца, приехавшего добровольно трудиться и жить на земле последних мамонтов.

Забегая вперёд, скажем, что осесть в Норильске удалось только со второй попытки. Миро прошёл собеседование и даже испытание своих поварских умений. Про Норильск в первое посещение он вспомнить ничего не может. Всё время находился на кухне. Он получил официальное предложение. И приехал вновь, а в аэропорту был арестован. Неувязка с документами. Город-то режимный. Итальянца по всем правилам этапировали в Кайеркан и продержали в кутузке пять часов. Но и тогда ему не было страшно. Истории норильских лагерей он не знал, а полицейские в Кайеркане были расположены к неаполитанцу. Фотографировались на память и болтали о футболе…

И вот прошли одно норильское лето и две норильские зимы. Миро обвыкся. Через четыре месяца к нему приехала жена. И совсем стало хорошо.

– Она поняла, что меня опасно оставлять здесь одного, – замечает неаполитанец.

Не поспоришь. Миро – норильская знаменитость. Ему открыты все двери, а в знакомых первые люди города. Как ему живётся? Легко… Может быть, холодно? Терпимо. Если жить по прямой линии работа – дом – работа, лютый мороз можно не замечать. В помещениях здесь очень хорошо топят.

Почему мы думаем, что всякий обязан обжечься, прикасаясь к русскому пространству?

Мы съедаем брускетты. То есть я поедаю их, а Миро с удовольствием наблюдает. Затем он смачивает кончик ножа в оливковом масле и, тщательно протерев, укладывает в коробочку. У него очень серьёзное лицо в этот момент.

Я спрашиваю его:
– Тебе бывает плохо здесь?
– Да. Здесь я понял, что совершил ошибку.

Я останавливаю поедание брускетты. У итальянца совсем другие глаза. Черкаторе отнюдь не легковесен.

– Какую ошибку?
– Я очень люблю свою жену, у меня замечательная работа, но я оставил свою семью, город… маму. Оставил навсегда. Без семьи любой человек… пустой.
– Разве нельзя вернуться?
– Нельзя. Это было бы второй ошибкой. А мужчина – это тот, кто идёт прямо, не сворачивая. До победного. Я выбрал другую жизнь. И моей маме не понять этого. Она каждый раз плачет, зачем я это сделал.

Мимо нашего столика проходит молодой парень, он на ходу окликает Миро и говорит: «Ювентус» – «Интер» ноль-ноль?» «Да-да!» – откликается неаполитанец. Мне кажется, что вся его неожиданная серьёзность улетучивается.

– А ещё я понял… В России знают то, что в Италии уже забыли. Во всей Европе забыли.
– Что?
– Мы гостили в Стерлитамаке у одной… тётки. Она получает семь тысяч рублей в месяц и умудряется жить. И живёт так, что у неё клубника размером с яблоко. Я помогал ей копать картошку в огороде.
– И что же?
– Русские знают цену жизни. Она в труде, терпении и в той необыкновенной клубнике. А в Европе всё слишком легко и хорошо. И все забыли…

Вот такой cercatore живёт в городе Норильске.

Точный перевод слова cercatore – задира, скандалист, первооткрыватель и собиратель редких книг.