Нехорошие квартиры
05.11.2018 15:09
Послушайте, мамаша, как вам не стыдно?

НехорошиеЗдравствуйте! «Мою Семью» читаю с первого номера, люблю делиться с вами своими историями. Искренне желаю сотрудникам газеты творческого долголетия, душевного равновесия и успехов.

Сотни лет люди ведут жаркие споры о существовании параллельного мира, рая и ада. Могу сказать: последний точно существует. В своём персональном аду я впервые оказалась, будучи ученицей четвёртого класса. Тогда в советских школах была широко распространена практика помощи отстающим ученикам, называлось это «взять на буксир». И вот мне поручили заниматься с одной девочкой, которая училась очень плохо.

Юлька приходила ко мне домой каждый день. Мы быстренько выполняли домашнее задание, я следила, чтобы моя подопечная не допускала ошибок, а потом долго и самозабвенно играли в куклы. Мама звала нас обедать, и Юля съедала всё, что ей предлагали, да ещё выпивала пол-литровую кружку молока вприкуску с пирогом.

Вечером она нехотя собиралась домой. Медленно надевала своё ветхое пальтишко, грязную шапку с оторванным помпоном, страшные разбитые боты. Однажды мама, не выдержала отдала ей мои вещи – ношеные, но приличные. Юлька полетела домой счастливая, принаряженная. Глядя ей вслед, мама сказала:
– Какая девочка красивая, глазищи как у инопланетянки. Такой бы с локонами ходить, а её обкорнали под горшок.

На следующий день Юлька в школу не пришла. Я как староста класса отправилась её проведать. Звонка на двери не было – вырван с мясом, торчали только два жалких проводка. Я взялась за ручку – не заперто.

Господи, что это? В ноздри ударил запах – незнакомый, тошнотворный, невыносимый. Из кухни доносились визгливые голоса, мат, хохот. Я робко пискнула:
– А Юля дома?

Меня не услышали. Подошла к кухонному дверному проёму, заглянула. За столом сидели какие-то ужасные мужики и бабы – неопрятные, страшные, пьяные. Юлькина мать, которую я узнала по очкам, посмотрела на меня и гнусаво промычала:
– А-а, со школы пришли. Подружка, в жопе дужка… А мы тут празд… ик… празднуем. День рожден-ня у меня.

Она противно хихикнула, показав беззубую пасть. Я с ужасом взглянула на «праздничный» стол: бутылки, жестянка, полная окурков, селёдочные головы и кости в тарелке, трёхлитровая банка с огурцами. Всё мерзко, заплёвано, загажено. Виновница торжества во всю глотку заорала:
– Ю-у-улька, твою мать! К тебе пришли. Сюда иди, паскуда.

И повернулась ко мне с ухмылкой:
– Наказала я её, сучку такую. Не хочет мать поздравлять.

Трясшаяся Юлька, как затравленный зверёк, выскочила из комнаты, вцепилась ручонкой в петельку на моём пальто и потащила за собой. Вслед нам неслось дикое ржание вперемешку с ругательствами.

Мне было страшно, хотелось убежать. Я никогда в жизни не видела таких жутких комнат. Обрывки обоев свисают со стен. Голые окна без занавесок. На прожжённом, в пятнах, матрасе нет постельного белья. Грязная подушка без наволочки. Одеялом служила какая-то драная фуфайка. Юлька села на пол, прижавшись спиной к обшарпанной батарее. Плечи её дрожали.

– Ты не смотри на маму, она не всегда такая. Она хорошая, добрая, когда трезвая. Просто запой у неё.
– Юля, а ты сегодня что-нибудь ела?

Подружка отрицательно замотала головой.

– Я сейчас домой сбегаю и принесу тебе что-нибудь. А лучше – давай ко мне! Пообедаем, поиграем. Пойдём?

Юля опять затрясла головой.

– Нельзя. Я уйду, а её опять будут бить. Не пойду, нет. Ты мне хлеба принеси и кинь в окно, ладно?

На том и порешили.

Я опрометью выскочила из страшной, грязной, вонючей квартиры. На улице вдохнула полной грудью свежий сентябрьский воздух. Бежала домой, мечтая забраться в ванну и смыть горячей водой с душистым мылом эту гадость. И надеть чистый домашний халат. И выпить душистого чаю на уютной кухне, пахнущей свежими булочками. И никогда не возвращаться в этот кошмар. Но… Юлька ведь там голодная, и там её мать, злая и пьяная, там чудовищные дядьки.
Придя домой, всё выпалила маме. Она молча выслушала меня, оделась и ушла, наказав мне остаться. И я с удовольствием осталась.

Позже выяснилось, что мама, член родительского комитета, собрала других родителей, классного руководителя, участкового милиционера – и они все вместе отправились выручать мою одноклассницу.

Был большой скандал, разбирательства в органах социальной опеки. Семью признали неблагополучной, девочку определили в интернат, где она должна жить и учиться. Потом её, возможно, вернут маме, если та одумается. А если нет – отправят в детский дом.

С тех пор я Юльку больше никогда не видела – наверное, её мама так и не одумалась. А может быть, они куда-нибудь переехали.

Через много лет после этого в моей семье случилась беда. Так бывает, что в голове у человека внезапно срабатывает какой-то пусковой механизм, запрограммированный на самоуничтожение. И всеми любимый ребёнок, выросший в прекрасной семье, вдруг покидает уютный дом и уходит искать приключения в самые грязные, самые страшные притоны. Он бросает хороших и добрых друзей, родителей, ищет общения с другими людьми из параллельной жизни. Так случилось с моей младшей сестрёнкой.

Мы с мамой знали наизусть адреса всех «нехороших» квартир, всех подвалов и сараев, где могли находиться наша Ирка или её подружка Лена, которая, по мнению мамы, имела на неё дурное влияние.

Однажды мама, измученная бесконечными поисками, как фурия ворвалась в квартиру, где жила Ленка.
– Ты, тварь этакая, Ирку не прячь! Ирка, паразитка, выходи, всё равно найду!

Я стояла в прихожей. И снова этот запах. Как я его ненавижу, как боюсь его! Эти квартиры похожи друг на друга, словно близнецы: те же драные засаленные обои, те же продавленные диваны, заплёванный обшарпанный пол. И дети…
15-летняя Лена варила что-то в помятой кастрюльке для своих братишек, мальчиков семи и четырёх лет. Они, босые, в грязных рубашонках, испуганно жались к стенке. И тут – р-р-раз! – как мышата, юркнули под кровать. И затихли.

Маму мою взяла оторопь. Она обратилась к Ленке:
– Чего же они у тебя босиком-то? Ты бы хоть полы помыла, Лена.

Прошла на кухню, заглянула в кастрюлю.

– Ну-у, кашей из гороха сыт не будешь. А мать где?

Ленка пожала плечами – дескать, чего уж тут непонятного, известно где.

– Наверное, с кем-нибудь бухает, три дня дома нет. Тёть Лен, я Ирку сегодня даже не видела, честное слово.

Мы шли домой, мать плакала. Она очень много плакала в тот год.

Потом, тем же вечером, она принесла в нехорошую квартиру целую сумку детских вещей, из которых мы с сестрой выросли. Тогда выкидывать одежду было не принято. На пару с Ленкой долго оттирала и мыла кухню, а потом приготовила обед – простой, незамысловатый, но состоявший из первого и второго. На третье налила наевшимся малышам в кружки жирного молока.

Прошло несколько лет. Я, молодой педагог, начала работать в одном из детских учреждений социальной реабилитации, попросту говоря – в приюте. Это своего рода перевалочный пункт, куда направляют детей, оставшихся без попечения взрослых. Здесь их в буквальном смысле отмывают, откармливают, одевают. Приводят в относительный порядок как физическое, так и психологическое состояние.

И вот в приют поступила целая семья, шестеро детишек от 3 до 14 лет. Младшая не умела говорить, старшая читала по слогам. Дети запущенные, истощённые, крайне неразвитые. Меня поразило, что семилетняя Женя не знала названий цветов, хотя рисовать любила. Их брата, десятилетнего Серёжу, пришлось отучать от привычки спать на полу. С малышами работали опытные психологи, но их души оказались настолько исковерканы, что словами не передать.

Первые дни пребывания у нас ребятишки ходили оглушённые, удивлялись всему. Завтраки, обеды, ужины, полдники, и можно попросить добавку! В столовой Серёжа впервые увидел варёное яйцо. Слышу, хрустит скорлупой – не знал, что его нужно чистить. Мы рассказывали детям о разных продуктах, учили правильно есть.

Мне тогда исполнился 21 год, не хватало опыта, такта, умения держать язык за зубами, поэтому однажды я сорвалась. Ребятишек, находившихся в нашем центре, родственникам разрешали посещать. И вот через два месяца к своим шестерым детям пришла – нет, припёрлась – пьяная в дым мамаша. Она стояла в дверях, качалась, в руках держала гостинец, один-единственный леденец на всех.

Увидев маму, малыши завизжали от радости. Соскучились. Облепили её, как цыплята наседку, и та, едва держась на ногах, целовала деток, дыша на них этим страшным, непереносимым перегаром. Я не выдержала.

– Послушайте, мамаша, как вам не стыдно? Как вы смели явиться сюда в таком виде? Вы что, не в состоянии хотя бы один день, хоть полдня потерпеть, не пить? Или не приходить, раз уже выпили! Я буду ходатайствовать, чтобы вас лишили родительских прав.

Она подняла на меня свои осоловелые глаза и выдала:
– Но я же мать, как я могу не приходить? Вы должны меня понять как женщина женщину!

Безусловно, я отказывалась понимать такое. Работая социальным педагогом, насмотрелась на детей, которым сломали жизнь вот эти «женщины». Исковерканные судьбы… Мало кто из этих ребятишек, повзрослев, ведёт нормальный образ жизни, потому что нормальной жизни они попросту не знают.

Однажды я случайно встретила на улице девочку Олю, старшенькую из тех шестерых. Пьяная в дым, с такими же пьяными собутыльниками. Сидели, прислонившись к стене заброшенного барака, то ли пели, то ли выли. Пустые мутные глаза, лохмотья, вонь. Всё.

С тех пор минуло двадцать лет. Сестра моя, побродяжничав, давно переросла всё это, живёт обычной взрослой жизнью, обременена кучей забот. Мамы уже много лет нет на свете. У меня вырос сын – правда, создать свою семью не спешит, сначала хочет сколотить приличное состояние, создать материальную базу для семейной жизни.


У всех нас свои хлопоты, горести и радости. Но я знаю: параллельный мир никуда не исчез, он рядом. Стоит только внимательней присмотреться. Или принюхаться. И, может быть, вы увидите ребёнка, который растёт в своём персональном аду. Помогите ему. Пожалуйста.

Из письма Анны,
г. Пикалёво, Ленинградская область
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №44, ноябрь 2018 года