Если на городских площадях вас окружают скульптуры прекрасных обнажённых мужчин во всех подробностях, а улыбчивые женщины-полицейские охотно с вами фотографируются, если в уличных вазонах растут апельсиновые деревья, а на мостовых запаркованы гроздья велосипедов, если даже на главном мосту через реку пристроены домики, в которых живут горожане, – значит, вы во Флоренции.

Наш квартет путешественников – я, сын мой Стёпка и двое наших товарищей Мишка и Ярик – только-только покинули затопленную по колено, но абсолютно беспечную Венецию и ступили на привокзальную площадь Флоренции под названием Санта-Мария-Новелла.

И вот тут нас накрыло такой звуковой палитрой шумного города, от которой мы, московские жители, уже успели отвыкнуть за три дня, проведённых среди каналов и мостиков. Во Флоренции со всех сторон на нас обрушились рёв мопедов, автомобильные гудки, грохот автобусов. Казалось, что правила дорожного движения здесь считают предрассудками, а светофоры и пешеходные зебры существуют только для того, чтобы раздражать и мешать людям жить. Пешеходы словно специально примеривались, как бы половчее броситься под машину, автомобилисты с азартом охотились на туристов с чемоданами. Какая-то итальянская мамочка, ничуть не смущаясь, меняла подгузник ребёнку, стоя с коляской практически на проезжей части, рядом с криво-косо запаркованными машинами.

Да и чему удивляться, тротуары на улочках Флоренции такие узкие – не то что остановиться с коляской, даже пройти по ним можно только гуськом по одному, чиркая плечом о стены зданий. А чтобы разойтись со встречными или обогнать впереди идущего, приходится то и дело выходить на проезжую часть, лавируя между мопедами и авто. Настоящий бардак в сумасшедшем доме!

На мопедах и великах передвигается добрая половина города, от лихих парней до взрослых синьор в юбках и на каблучищах, и даже пожилых людей. Я видела бабусю в мотоциклетном шлеме, с дыхательными катетерами в ноздрях, ловко управлявшую мопедом, нагружённым сумками.

Выдохнули мы, только поднявшись в свои апартаменты, снятые на пару дней. Вообще апартаменты милее номеров в отелях своим домашним уютом и возможностью самим готовить себе завтраки и ужины.

Флорентийская квартира показалась нам настоящим палаццо. Скошенные, укреплённые морёными брёвнами потолки зала были так высоки, что позволяли иметь второй этаж внутри квартиры. Там располагалась моя спальня с окошком на крышу и кованной лестницей на первый этаж гостиной.

Современная кухонная техника, о которой может только мечтать хозяйка, соседствовала с винтажным буфетом-витриной и основательно-дубовым обеденным столом, роскошным плетёным диваном, на котором решил ночевать Стёпка, второй спальней для мужчин, двумя душевыми с туалетами, окнами в пол и большой каменной верандой.

Столик со стульями для утреннего кофе на открытом воздухе, клумбы, вид на черепичные крыши, сад и базилику с колоколом в арке, который отмерял звоном каждый час.

Мы были так впечатлены квартирой, что даже не хотелось выходить в город. Просто мы не догадывались, что после грохота дневных привокзальных улиц попадём в сказочную музыкальную шкатулку Флоренции.

Совершенно дивный тёплый ноябрьский вечер позволял гулять в лёгкой, почти летней одежде. Он вёл нас древними улочками, полными мистики и тайных знаков на фасадах зданий, сохранившихся ещё со времен масонских собраний и лабораторий средневековых алхимиков.

Через какие-то призрачные арки мы попадали в тёмные дворики, заросшие плющом, гладили ладонями холодный камень стен с барельефами, с волнением всматривались в строгие лица статуй, поднимались по стёртым ступеням к высоким резным дверям с бронзовыми ручками в виде львов, женских головок или голов воинов, вельмож, священнослужителей, с медными табличками у подъездов, на которых располагались номера и звонки квартир.

Но вот впереди мы увидели небольшую церковь. Из её распахнутых настежь дверей на каменные ступени падал квадрат света и доносились непривычные нашему слуху аплодисменты. Мы почувствовали что там, внутри, происходит нечто интересное, и осторожно заглянули.

На длинных лавках, стоящих рядами, сидели люди спинами к нам, их внимание было приковано к двум мужчинам в концертных смокингах на небольшом подиуме. Один сидел за роялем, второй стоял в позе оперного исполнителя. Некоторые из слушателей оборачивались, приветственно махали нам, приглашая зайти.

Мы тихонечко сели на свободную лавку, и тут началось нечто невероятное. Пианист ударил по клавишам, певец набрал воздуха в лёгкие, и у нас захватило дух от восторга – под сводами церкви, украшенной старинными фресками, зазвучала ария из оперы Пуччини. Но если бы не строгость самого помещения и не предельная искренность исполнителей, я бы решила, что музыканты шутят или даже делают пародию на оперный концерт.

Пианист играл с такой страстью и перелистывал страницы так яростно и размашисто, что, казалось, хотел вырвать их из нотной тетради, не в силах сдержать свой темперамент. Он артикулировал каждое слово, пропеваемое вокалистом.

Сам певец демонстрировал всю возможную палитру глубоких человеческих переживаний, сменявшихся то иронией и насмешкой, то снова драмой на разрыв души.

Мы, конечно, не понимали дословно, о чём он поёт, но сила голоса, потрясающая акустика и красота музыки вкупе со страстью самих исполнителей произвела на нас сильное впечатление. От восторга я почти хохотала, а Стёпка беззвучно рыдал, крупные слёзы катились по его щекам. После каждой новой арии мы неистово хлопали, я кричала «Браво! Беллиссимо!», Стёпка промокал слёзы платком, заботливо предложенным ему какой-то пожилой синьорой. Мишка шикал на меня, подпихивал локтем и призывал вести себя прилично, но я только отмахивалась:
– Что ты понимаешь! В прежние времена публика на оперных выступлениях вела себя так же бурно, как сегодня на рок-концертах: кричала, визжала и свистела от переизбытка чувств!

И, что удивительно, мы сумели заразить окружающих своим «неприличным» поведением. Сдержанные до этого пожилые дамы и господа тоже стали выкрикивать что-то радостное, хлопать громче, оборачиваться к нам с улыбками и жестами одобрения. Музыканты, вдохновлённые таким горячим приёмом, отжигали как черти!

Публика долго не отпускала их, на бис музыканты уже перешли к исполнению легкомысленных опереточных песенок, все пританцовывали в такт на своих местах.

После концерта нас окружили незнакомые итальянские пенсионеры, мы делились впечатлениями, пожимали друг другу руки и даже обнимались на прощание.

Вот так неожиданно во время прогулки мы очутились почти в «Ла Скала». Но оказалось, что музыкальные сюрпризы этого вечера ещё не закончились.

На подходе к знаменитому мосту Понте-Веккьо, почти на проезжей части, разновозрастная компания из случайных людей устроила импровизированный концерт.

У одного парня был беспроводной микрофон для караоке, на телефоне он открыл текст какой-то итальянской песни, и вся компания дружно, нескладно, но задорно горланила, хлопала и танцевала, зазывая к себе прохожих. Если кто-нибудь покидал этот уличный хор, с ним жарко прощались, кричали «Чао!», обнимали по кругу.

На самом мосту выступал уже явно профессиональный певец и гитарист, выводил какие-то красивые рулады на итальянском. У его раскрытого кофра играли в куклы и пританцовывали две ангельского вида девчушки, наверное, его дочки.

Расслабленные, улыбавшиеся друг другу туристы слушали музыканта, подпевали, снимали на камеры. Местных итальянцев можно отличить по удивительно красивым, породистым лицам. Наряди их в исторические костюмы, и покажется, что они словно бы только сошли с полотен Микеланджело, Рафаэля и да Винчи.

В паузах между песнями солировал фонтанчик, мелодично журчащий у постамента с бюстом скульптора и музыканта Бенвенуто Челлини. Было очень тепло, празднично и душевно.

Сам мост Понте-Веккью – уникальное строение. Выгибающийся над рекой Арно, он держит на своей спине разноцветные жилые домики окнами на воду, а внутрь моста они оборачиваются ювелирными лавочками, мастерскими и ресторанчиками.

Поздним вечером их двери закрыты, но любознательный прохожий может заглянуть в крохотные окошки-глазочки на каждой двери и рассмотреть, что там, внутри лавочек, которые распахнут свои двери поутру.

Однако сладкий аромат поздних итальянских прогулок бывает приправлен и остренькими специями. Это – компашки малолетних бандито-гангстерито. В общем-то, они довольно безобидны, но крайне задиристы. Нас, взрослых, не проявляют без интереса, а вот к Стёпке приставали не раз. Самое смешное, что эти «банды» состоят из мелкоты лет десяти-двенадцати, Стёпка выше каждого из них на голову, но, как говорится, мал клоп, да вонюч, – то выкрикнут что-нибудь дерзкое, то плечом толкнут, то засвистят вслед.

Стёпка тоже не робел и отвечал им тем же. Возможно, эти стычки и переросли бы в какую-нибудь заварушку, но обычно нашу вечно разбредавшуюся компанию завершала я. И красноречивое выражение моего лица быстро охлаждало пыл очередного «бандито».

С одним таким задирой мы схлестнулись в словесной дуэли, он с вызовом крикнул мне что-то по-итальянски, явно нахальное, я тут же ответила ему набором белиберды из мультика о капитане Врунгеле:
– Мамма мия, ва бэнэ! Тенти остатенти? Пароле бова вита, дольче вита эль финита, дес фрутита дьяболо!

Пацан замер, попытался осмыслить услышанное, ничего не понял, но проникся уважением. Как это обычно и бывает после итальянских скандалов, разошлись мы в полном восторге от друг друга с прощальным «Чао!».

На обратном пути заскочили в ночной супермаркет, купили итальянской пасты, волшебного вонючего сыра, соус песто, прошютто, вкуснейшее местное лимонное мороженое и пару бутылок вина. А ещё у нас в холодильнике, в лоточке, который я привезла утром из Венеции, хранились морские гады. Мы так спешили на поезд до Флоренции, что позавтракать гадами в Венеции не успели, и я взяла их с собой.

И вот теперь, накрыв прекрасный ужин, откупорив вино и лакомясь дымившейся итальянской пастой, парни не без ехидства наблюдали, как я пыталась разжевать ставших просто резиновыми гадских гадов. Блюдо было поистине отвратительным, но ни один мускул не дрогнул на моём лице, и назло всем я с удовольствием промокнула кусочком чабатты последние капли ядовитого соуса.

Второй день во Флоренции мы посвятили высокому искусству, прогулявшись на площадь Синьории, посетив галерею Уффици с подлинными творениями Микеланджело, Боттичелли, Леонардо да Винчи и Рафаэля. Уходить оттуда совершенно не было воли, там хотелось жить и раствориться.

Но не меньше восхищал и непостижимо огромный собор Санта-Мария-дель-Фьоре («Дева Мария в цветах»), гигантская драгоценная шкатулка белого, зелёного и редкого кораллового мрамора.

Мы поднимались и на гору, где раскинулась площадь Микеланджело с очередной статуей Давида и опьяняющим видом на Флоренцию.

Мы гуляли по городу, выстроив для себя единственно верный маршрут – «куда глаз упадёт». А глаза наши то и дело разбегались во все стороны, поэтому мы вечно друг друга теряли и внезапно обретали то в лавке алхимиков с бурлящими колбами и магическими амулетами, то в мастерской художника, где можно своими глазами увидеть момент рождения Венеры из бесформенного кусочка глины в трепетных пальцах скульптора.

Каждый миллиметр Флоренции насыщен такой красотой и вдохновением, что немыслимо жить в ней и не творить. Она источает такое колдовство, что уже невозможно вернуться из неё прежним.

Возвратившись домой в Москву, Стёпка, не склонный к живописи, вдруг нарисовал на одном дыхании пять картинок тушью, стал подбирать на синтезаторе потрясшие его арии из опер Пуччини. Я перекрасила стены в комнате в тона флорентийских и венецианских зданий, накупила горшков с цветами, уставив ими подоконник, и расписывала красками гипсовые заготовки купленных в Венеции масок – Чумного доктора и Казановы.

И до сих пор ещё в наших беседах проскальзывают «синьор, синьора, скузи, бонджорно, чао, буонасеро!». И нам становится от этого радостно и тепло, как будто у нас за пазухой работают маленькие солнечные батарейки фирмы «Вива Италия!»