СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Действующие лица Владислав Ветров: Пусть даже отсохнет твой язык, но ты должен восхищаться своим ребёнком
Владислав Ветров: Пусть даже отсохнет твой язык, но ты должен восхищаться своим ребёнком
10.12.2018 15:14
ВетровЗадолго до нашей встречи с Владом Ветровым я написала на его странице в интернете комментарий о том, что моё знакомство с театром началось со спектакля «Бесы», в котором он играл Ставрогина. «Современниковский» спектакль, а вернее Владислав Владимирович, произвели на меня такое сильное впечатление, что с тех пор я ходила в театр «на Ветрова». Спустя несколько месяцев после этого сообщения мы сидим с артистом в кафе, и я ещё раз пересказываю эту историю. Владислав Владимирович прячет в усы свою фирменную улыбку.

– Так это были вы?
– Вы следите за отзывами в интернете и помните, что о вас пишут?
– А что здесь удивительного? Слова благодарности – огромная помощь артисту, потому что он работает для зрителя. И любовь зрительская выражается порой очень странно: у меня есть поклонница, которая уже много лет присылает удивительные стихи. Есть люди, которые вместо букета приносят колбасу или курицу. И это тоже приятно. Но случаются иные ситуации: подходит человек, говорит мне: «Привет!» Встаёт рядом, протягивает другому фотоаппарат: «Ну, давай, настрой нормально! Чё ты? Давай, сымай!» Конечно, такое несколько обескураживает. Но ты понимаешь: это тоже признание, ты в какой-то мере стал частью жизни для этого человека. И сегодня данным вот способом должен войти в его биографию. Ну почему нет?

– Вы спокойно реагируете на хамство?
– Научился реагировать спокойно. Раньше меня подобное как-то раздражало. Но понасмотрелся на коллег, которых такие ситуации бесят. И понял – раздражаться нечестно. Ведь ты сам провоцируешь конфликтное поведение! Ты хочешь понравиться любому зрителю. Ты ему предлагаешь отождествить твой персонаж с тобой – так почему этот роман должен оставаться без продолжения?

– Хорошо. Тогда давайте определим границы нашей беседы: какие журналистские вопросы вы не любите?
– Я не очень люблю говорить о личной жизни. Ведь хорошо я скажу или плохо – это обязательно так или иначе заденет тех людей, с которыми я завязывал отношения. Если коротко, то все, кто были и есть со мной рядом, дороги мне. И я ценю их. Даже если нас развела жизнь, мы остаёмся в прекрасных отношениях. Вот тут мне добавить нечего.



– Поскольку наша газета ориентирована на семейные ценности, давайте поговорим о детях. У вас их четверо. Старший сын окончил Архитектурную академию, старшая дочь учится на специалиста по связям с общественностью, есть ещё сын, ему десять, и младшая дочка – четыре годика. Все ваши дети – талантливые и уверенные в себе. Как нужно воспитывать человека, чтобы он вырос таким?
– Первое, что я делаю в отношении своих детей, – восхищаюсь ими. Любой рисунок, любое проявление творчества надо поддерживать и бесконечно цокать языком. Пусть отсохнет твой язык, но надо восхищаться и говорить: ну, старик, это просто откровение! Потому что вера в свои силы – главное, что должно быть у человека. А воспитание, о котором вы спросили, трудно переоценить. Всё, что в нас есть, – это воспитание. Когда мне начинают говорить – «это Бог дал, а этого Бог не дал»… Наверное, мы действительно от рождения получаем какие-то таланты. Но главное – родительские наработки. Если человека всё время бить по рукам – нет, нельзя, ты не можешь, у тебя не выйдет – ничего не получится. Ребёнка «съест» недоверие к себе. Каждый из нас помнит в своей жизни такие случаи. Поэтому хочется исправить ошибки родителей и дать только хорошее. Наверное, иногда даёшь больше, чем это требуется. Но я думаю, что любви много не бывает. Мои дети растут в любви, и мне кажется, им не так страшно в этой жизни, как было мне.

– А вам было страшно?
– Конечно. Редко кому не страшно. Многие годы понадобились на то, чтобы почувствовать себя прочно стоящим на земле. Чтобы создать хотя бы иллюзию какой-то основательности и укоренения в профессии. Под основательностью я имею в виду вот что: это дело – моё, я им занимаюсь, и авторитетов в этом деле буду назначать я. Хотя лучше не иметь авторитетов вообще. Авторитеты разрушают.

Владислав Ветров– Я читала, что, когда вы переехали в Москву и ходили по театрам Садового кольца, один из авторитетных режиссёров отказал вам в очень жёсткой форме.
– Да, был такой режиссёр. Потом, придя играть премьеру в «Современник», смотрю – кто-то скрывается за колонной. Я туда – он оттуда, прячется. А это тот самый режиссёр пришёл на премьеру спектакля «Бесы», который поставил Анджей Вайда. Анджей тридцать пять лет мечтал поставить это в России, и жёсткий отбор актёров для спектакля шёл по всей Москве. В конце концов выбрали меня. И вот режиссёр, который когда-то сказал, что у него работают только звёзды и меня не возьмут ни в один театр в пределах Садового кольца, – пришёл на премьеру. Не знаю, изменил он своё мнение или не изменил, дай бог ему здоровья.

– Как вы переживали момент отказа?
– Переживал, но не очень. Приехав в Москву, я понимал, что иду в «Современник», но хотел поднатореть в актёрских показах. Ведь умение показывать себя как товар – вещь, не свойственная человеку, особенно в наши-то годы. Но надо было жить. И я прошёлся по театрам, везде был принят, кроме театра имени Моссовета, где мне сказали: «У нас уже есть Домогаров, извини, старик!» Я Саше рассказал потом, мы смеялись.

– Поскольку мне посчастливилось увидеть вас, ещё когда вы играли в нашем с вами родном Ростове-на-Дону, то спрошу об этом периоде. Времена, знаю, были не очень зажиточные.
– Да, в те годы я каждый день ездил из Таганрога, где жил с семьёй, в Ростов – два часа на электричке в один конец. Но был счастлив, потому что это откровение – играть на сцене Ростовского театра имени Горького рядом с профессиональными артистами. Я же не оканчивал театральное и не думал, что моё актёрство затянется надолго. У меня была «корочка» Таганрогского радиотехнического института, но учился я там потому, что так было надо. Сцена манила всегда – в свободное время шёл в актовый зал: что-то читал, проигрывал, потом поступил в народный театр. Так сложились обстоятельства, что в профессиональном театре имени Чехова в Таганроге захромала кадровая политика – ушёл основной мужской состав. И меня взяли. Я, человек без специального образования, играл там несколько главных ролей. Это действительно была удача – потому что времена советские обязывали иметь «ксиву». Но «упорная моя кость и природная моя злость», как пел Высоцкий… Я шёл вперёд.

– Человеку без образования, да ещё и молодому, который вдруг получает главную роль в «Мастере и Маргарите», наверное, было непросто среди опытных коллег. Зависть, интриги?
– Любая творческая среда – это поле конкуренции. А особенно если мы говорим о театре. И не важно, где он находится, в Москве или Таганроге. Актёрская игра организована на самолюбии, а это вещь настолько коварная и вредная для человеческого организма!.. Всякое было… На днях мы с Алёной Бабенко и Анатолием Белым побывали в Таганроге с Чеховскими чтениями. Я вышел на сцену того самого театра, где начинал. Прошло почти тридцать лет с тех пор, как я играл там Мастера. И если бы вы знали, что чувствовал… Нет, в душе осталось только хорошее.

– Жизнь в Москве поначалу в бытовом смысле оказалась несладкой?
– Я был к этому готов. Ошивался-то в Москве не первый год. И ночевал по вокзалам, у друзей. Кого этим удивишь? Такой путь прошли многие. Но появилась в моей жизни Галина Борисовна Волчек, которую я воспринимаю как вторую маму. Она позаботилась об общежитии и финансово помогала. У неё редкий человеческий дар – любить своих артистов. Очень ревниво относится к нам: кто куда пошёл, кто где снимается? Но если она полюбила, то это надолго. И делает всё для того, чтобы в театре была семья. Чтобы хотелось туда возвращаться и хотелось с этими людьми играть.

– Это правда, что она вам даже деньги на диван из своего кармана давала?
– Правда. Я пришёл в театр. Галина Борисовна говорит: «Почему ты не выспался? Плохо выглядишь!» Я говорю: «На полу сплю, болит уже всё». Прошёл день, два. Зовёт: «Иди сюда. На, возьми это. Купи диван!» Что такое? Двести долларов. Я, конечно, их вернул потом. Но диван-то куплен! В комнате, где мы жили, до нас какое-то время существовали Дроздова с Певцовым, да и другие артисты, бывали какие-то гости, люди останавливались. Шесть метров, на которых побывала половина Москвы. Но сегодня благодаря ходатайству театра и Галины Борисовны у нас наконец-то есть своя квартира.

– Кто занимался обустройством?
– Мы с женой, дети помогали. Я могу всё. И по даче, и по дому. Нет в моём доме ни одного предмета, который я бы в этот дом не принёс, не собрал, не сделал и не повесил. Обожаю этим заниматься. Наверное, я делал бы и больше, но время не позволяет. Это семейное – мама у меня была абсолютно помешана на чистоте, на том, чтобы дома стояли цветы и висели картины. Своего рода медитация, прекрасно чистит голову.

– Может, вы ещё и готовите?
– Конечно. Мясо, рыба – пожалуйста. Но я не привязан к теме еды. Могу не есть вообще. Просидеть весь день на кофе или вообще на воде и не испытывать особых мучений. Люблю готовить мясо, но в последнее время во мне проснулись какие-то толстовские чувства. Я перестал получать от этого удовольствие. Пора, наверное, подумать о высоком…

alt

– Давайте о детстве. Ваша мама – авиационный техник, а отец был военным лётчиком, командовал эскадрильей. Брат хотел пойти по стопам отца. Получается, семья не творческая?
– Это не так. Мама всю жизнь рисовала, мы пели, устраивали домашние театры. В то время это выглядело естественно. Ходили в клубы, народные театры, в хор шли после работы. Люди тянулись к прекрасному. Мы жили в Ессентуках. Два дома стояли на въезде в город. На одном было написано «Курорт» огромными буквами, на другом – «Ессентуки». В доме «Ессентуки» на четвёртом этаже мы и жили. Помню, что года в три-четыре, когда меня некуда было деть, сводили на фильм «Бриллиантовая рука». И я заболел Никулиным. Он мне так нравился, что даже снился. Потом был кукольный театр – потрясение. Потом школьные спектакли, народный театр и далее. Видимо, другого пути было не дано.

– А если бы всё-таки появился шанс выбрать иную профессию?
– Думаю, я был бы артистом в любом случае. Не устаю удивляться этой профессии, она становится для меня всё более и более человечной, меньше хочется представлять, больше хочется сочувствовать. А самое милое дело – валять дурака. Комедийные роли. И к ним я отношусь иначе, чем принято. Самый низкий жанр – на самом деле самый высокий жанр. Сейчас много всевозможных драм на экране. И ты понимаешь, что это делается очень просто. У меня был разговор с одним продюсером. Она говорит: «Влад, для вас есть замечательная главная роль». «Какая?» «Майор полиции». «Да вы что? Здорово!» «Да, – говорит. – У него дочь. И её украли!» «Да что вы? Ух ты, как завёрнуто! А в какой серии жена ляжет в больницу? В десятой?» – «Вы читали сценарий?» А зачем мне его читать, если один сериальный сценарий как две капли воды похож на другой? В том случае разговор был окончен.

– Но вы всё-таки снимаетесь в сериалах. И некоторые приносят вам поистине народную славу. К примеру, роль сильно пьющего сантехника из «Отеля «Элеон».
– Да, это удивительное дело. Я снялся в прекрасных высокохудожественных картинах. Играл Чехова у Марлена Хуциева, играл глубокие драматические вещи на сцене театра «Современник», а узнают меня на улицах как «дядю Борю, который уронил унитаз на стол нувориша». Но если вернуться к тому, с чего мы начали разговор, получится, что и это тоже хорошо. В сериалах я снимаюсь ради заработка, у меня четверо детей, двое внуков. Надо думать о них, о своих близких.

alt

– Владислав, за тот час, что мы беседуем, я отметила следующее: вы не опоздали на встречу, что с артистами бывает редко; очень вежливо разговариваете с официантами; во время беседы спокойно прерывались на автографы. Не каждый человек, а тем более артист, может так себя держать. Как вы это в себе воспитали?
– Не знаю. Я пытаюсь смотреть на всё, что происходит вокруг, с позиции сочувствия. Это очень сильный инструмент. Он и в жизни должен помогать, и на сцене. Когда сочувствуешь человеку, вдруг понимаешь – до любви один шаг. Начинаешь входить в его ситуацию… Плюс к этому я думаю, что все души приходят на землю чистыми. И если что-нибудь не так с каким-то конкретным человеком, то это жизнь его так закрутила, так он сам себя «ушатал». Надо учиться жалеть. Терпение, простодушие и сочувствие – три столпа, на которых должна строиться профессия. Это я понял к пятидесяти четырём годам. И жить стало значительно легче.

Расспрашивала
Светлана ЛОМАКИНА
Фото: из личного архива, PhotoXPress.ru

Опубликовано в №49, декабрь 2018 года