Человек, создавший лучший город земли
23.01.2019 20:14
ЧеловекВ середине XX века в СССР был такой выдающийся архитектор Каро Семёнович Алабян, создавший уникальный облик Москвы. Его проекты живут по сей день: пятиконечная звезда Театра Российской армии, вестибюль станции метро «Краснопресненская», величественные «сталинки» московского района Сокол, здание Морвокзала в Сочи, Сталинград-Волгоград, с нуля построенный по его Генплану, и много ещё чего прекрасного и полезного. А раз так, то автор всего этого тоже не был, а есть. Хотя физически он умер ровно 60 лет тому назад, в январе 1959-го. К шестидесятилетию этой даты власти Москвы решили установить памятник Алабяну. Казалось бы, хорошее, хотя и несколько запоздалое решение. Но какой крик поднялся!

Откуда столько ненависти?

В интернете развернулась кампания по сбору подписей против памятника. Написали петицию в правительство Москвы. Появилось письмо от жителей района Сокол, которые считают, что монумент не нужен, он испортит уютный скверик, в котором планируется его установка. Кто-то обвинил Алабяна в доносах и репрессиях. Кто-то вроде бы равнодушно заметил, что память архитектора и так уже увековечена аж два раза – мемориальной доской на доме, где тот жил, и… могильным камнем на Новодевичьем кладбище.

Правда, при внимательном изучении протестующих выясняется, что никакого массового движения нет, а шум поднимает небольшая группа. Пара журналистов, немного феминисток, несколько искусствоведов и блогеров. За несколько месяцев под их обращением подписалось не более трёхсот человек. В основном творческая интеллигенция леволиберального толка.

И всё равно странно: отчего такая активность? Откуда ненависть к Алабяну?

А оттуда! Из далёких двадцатых-пятидесятых годов.

Левой, левой!

XX век с его 1917 годом от нас всё дальше, вспоминаем мы это время нечасто. Помним, что красные воевали с белыми и победили. Но борьба на этом не закончилась.

Оказалось, одни революционеры гораздо краснее других. Например, Лев Троцкий говорил: смысл революции в том, чтобы каждый человек развился до уровня Аристотеля или Маркса.

На первый взгляд – благородная цель. А на второй – глупость. Представьте себе сто миллионов Марксов. Агрессивных, самолюбивых и уверенных в своей правоте.

Или вот фантазии революционного Маяковского: «Никому не дано знать, какими огромными солнцами будет освещена жизнь будущего. Может быть, художники в стоцветные радуги превратят серую пыль городов, может быть, с кряжей гор неумолчно будет звучать громовая музыка превращённых в флейты вулканов…»

Представьте эту радужную химическую пыль и «неумолчный» громкий вой флейт. Представили? Не слишком похоже на рай?

У Чернышевского в одном из снов Веры Павловны люди будущего едят из тарелок какого-то лёгкого белого металла. Ему это казалось чем-то чудесным, а по сути ведь речь об уродливой и вредной алюминиевой посуде.

После революции появилась мода на молодёжные коммуны, в которых всё общее.

Даже «половой вопрос» окончательно снимается. Вот как описывали образцовую жизнь идеологи таких коммун: «Мы живём с нашими девушками гораздо лучше, чем идеальные братья и сёстры. О женитьбе мы не думаем, потому что слишком заняты. Мы не чувствуем половых различий. В коммуне девушка, вступающая в половую связь, не отвлекается от общественной жизни».

Казалось бы, можно только покрутить пальцем у виска. Но в 1920-х годах всё это было всерьёз. И нашлись революционные архитекторы – конструктивисты, которые проектировали дома-коммуны. Там были общие спальни на шесть человек и «кабины для ночлега» на двоих, где парочки уединялись по особому расписанию.

Вот мы и вернулись к архитектуре.

Конструктор для сверхчеловечков

Революцией в архитектуре XX века стал новый стиль – конструктивизм, который совершенно не похож на все предыдущие. Главными для конструктивистов были функциональность здания и его дешевизна, а украшения считались вредным излишеством. Красотой считалось скорее остроумное техническое решение.

Ничего плохого в таком подходе, в общем-то, не было. Конструктивизм дал много интересных сооружений. Но всё-таки он больше годился для производственных и административных зданий. Жилые помещения, построенные по проектам конструктивистов, выглядят в лучшем случае странно, а чаще уныло и нелепо. Кроме того, они сконструированы не в расчёте на реальные человеческие потребности, а для идеальной жизни идеального вымышленного члена коммунистического общества.

Это жильё оказалось ещё и крайне неудобным. Чего стоила, например, идея полного отказа от кухонь. Вместо этого создавались фабрики-кухни, в которых, по расчётам архитекторов, жильцы должны были питаться сообща. Вот почему индивидуальных кухонь в новых квартирах не было или они оказывались микроскопическими.

А по факту вышло, что пищевые фабрики, рассчитанные на несколько сотен жильцов, и нерентабельны, и неудобны, и создают очереди, и еда в них невкусная. Да и не хотят люди дружно чавкать над рядами тарелок, как поросята, и всё равно тащат еду в квартиры, чтобы поесть в уединении.

Одним из самых безобразных и неудобных проектов того времени стал дом Наркомфина на Новинском бульваре. Он считался домом переходного типа от буржуазного жилья к социалистической коммуне. Автор проекта полагал, что жильцы постепенно оценят удобства общественного обслуживания и с радостью перейдут к новому бытовому укладу.

Не оценили и не перешли. Более того, общие помещения, предназначенные для прогулок и общения, жильцы быстро разбили на части и превратили в кладовки.

Дом стоит на «ножках», поскольку автор посчитал первый этаж неудобным для проживания. В принципе, это так. Но из-за отрыва от земли нижний этаж стал промерзать зимой. Также возникли проблемы утепления канализационных и водопроводных труб.

Плоская крыша, предназначенная для прогулок, стала протекать. «Ленточные» горизонтальные окна быстро разболтались, по квартирам загуляли сквозняки. Оказалось, что новейшие на момент строительства материалы стен совершенно не держат тепло и не дают звукоизоляции.

Но архитекторы всего мира считают этот проект очень остроумным, здание входит в списки мирового культурного наследия.

Однако жильцам от этого не легче.

К тридцатым годам настроение советского государства и его жителей изменилось: все охладели к авангардистам. В архитектуре произошёл разворот от авангарда к более приятным для человеческого глаза стилям – модерну, сталинскому классицизму и ампиру.

И звезда нашего героя Каро Алабяна зажглась именно в это время.

Союз нерушимый

В юности армянский мальчик Каро Алабян был человеком активным и творческим. Учился в Тифлисской армянской семинарии (вместе с будущим знаменитым наркомом Анастасом Микояном), рисовал, успел поучиться в Московской консерватории по классу вокала. Потом увлёкся революционными идеями, вступил в партию, стал большевиком и немного повоевал в партизанском отряде в Закавказье. В 1926 году поступил на архитектурный факультет, который с отличием окончил в 1929-м, разработав для диплома проект московского парка культуры.

Прошёл стажировку в Армянской ССР, где построил несколько оригинальных конструктивистских зданий. Вернулся в Москву, где вступил во Всесоюзное общество пролетарских архитекторов – одну из многих творческих архитектурных организаций того времени. Все организации имели свой взгляд на развитие архитектуры, все конкурировали и обвиняли друг друга в идеализме и буржуазности.

А в 1932 году партия дала понять, что наличие такого разнобоя не приветствует, и тогда конкуренты слились в единый Союз архитекторов СССР, который Алабян фактически возглавил.

Естественно, вкусы и убеждения объединившихся архитекторов не совпадали. Борьба между ними продолжилась уже внутри общей организации. И наш герой всех в этой борьбе победил. Примерно как Сталин в партийной. С той лишь разницей, что, подвигая конкурентов, Каро Семёнович никого не убил и не посадил.

А по-другому быть не могло. Это на Западе конкурирующие архитектурные течения выигрывали друг у друга борьбу за рынок, а нежизнеспособные проекты могли появиться только в виде исключения. А в коммунистическом СССР всё решало государство, то есть слепая машина. Она могла сработать эффективно, как в случае с ядерным проектом, а могла пропустить к рулю какого-нибудь академика Лысенко.

Поэтому за доступ к этому рулю надо было драться не на жизнь, а на смерть. Победитель, по сути, создавал лицо советской эпохи. А проигравшим архитекторам доставались лишь случайные заказы.

И ещё надо отметить, что отодвинутые Алабяном от дел авангардисты в массе были авторами некрасивых и неудобных проектов вроде упомянутого Наркомфиновского дома на курьих ножках.

Но именно за это «отодвигание» Алабяна и не любят.

Конечно, нехорошо физически уничтожать смещённых специалистов. Но наш герой в подобном не замешан. Хотя это оказалось довольно трудно, ведь советская система отбора тридцатых годов была жестокой. Люди не просто боролись за места, а эта борьба проходила над пропастью, в которую проигравший падал. А там, внизу, его ждали хищники или острые колья.

Как сказал один историк, отсидевший «десятку»: «Учёных сажал и убивал не Сталин. Учёных сажали другие учёные».

А вот архитекторов в стране практически не сажали. Почему? Потому что Алабян не жаждал ничьей крови. Никто из тех, кого он поборол, на колья не упал. Чего ему это стоило – можно только догадываться. Это уже какой-то виртуозный гуманизм.

Как Каро Семёнович поссорился с Лаврентием Павловичем

Алабян, по сути, создал лицо Москвы и других крупных советских городов с их мощными добротными «сталинскими» домами, широкими площадями и проспектами.

Он построил павильон Армянской ССР на ВДНХ. Участвовал в восстановлении после войны главной улицы Киева – Крещатика. Руководил возрождением Сталинграда. Построил железнодорожный вокзал в Воронеже. Но главное, именно при нём появился Генеральный план развития Москвы, который превратил советскую столицу в «лучший город земли».

Собственных проектов у него не так много, но он администрировал, направлял и определял московскую градостроительную политику. Во время войны занимался маскировкой зданий, а после войны – восстановлением городов. С момента, когда взошла его звезда, прошло около 19 напряжённых творческих лет.

Но удача закончилась. Как в своё время он отодвинул от деятельности конструктивистов, так отодвинули и его. Точнее, отшвырнули и едва не наступили сапогом.

Каро Семёнович в 1950 году имел неосторожность испортить отношения с самим Берией. Говорят, у Лаврентия Павловича, который тогда был заместителем председателя Совета министров (вице-премьером по-нашему), и Алабяна завязался спор по поводу высотных зданий, которые только собирались возводить в Москве. Причём высотки планировалось построить в довольно большом количестве – хотя, как известно, успели возвести всего семь. Курировавший проект Лаврентий Павлович считал будущие здания экономичными, а Каро Семёнович с ним по этому поводу заспорил. Причём довольно резко. Скорее всего, дело было не только в споре. Возможно, за столкновением с могучим Берией стояла какая-то политическая игра, в которой участвовал Алабян. Так или иначе, закончилась она неважно.

Каро узнал об этом от Микояна, своего старого товарища по Тифлисской семинарии и кровного брата. Тот назначил ему как бы случайную встречу на вокзале и сообщил, что времени осталось совсем немного – попрощаться с женой, собрать вещички и уехать в Ереван, «поднимать» тамошние кадры. Потому что топор над головой уже висит. Но выйти из игры ещё можно. Просто убежать. Спрятаться.

Алабян товарища послушал. Он был женат на женщине, которую обожала вся страна, – актрисе Людмиле Целиковской. К сожалению, им пришлось на время расстаться.

Он вернулся в столицу через несколько лет после падения Берии, но на прежней должности главного архитектора Москвы восстановлен не был. Получил только работу в мастерской Моспроекта. Более того, семью Алабяна выселили из служебной квартиры, и Каро Семёновичу с женой и маленьким сыном пришлось ночевать в мастерской, до которой тоже добрались проверяющие, ткнувшие строгим пальцем в детские ползунки, развешанные по рабочему помещению, – не положено! Замаячило новое выселение.

И тогда жена Каро Семёновича, кинозвезда Людмила Целиковская, потребовала, чтобы он обратился к правительству. Было написано несколько писем. И машина заработала. Опальному архитектору дали квартиру на Садовом кольце.

После этого он прожил ещё шесть лет и умер в 62 года от рака лёгких. Очень уж много курил.

Людмила Целиковская пережила его более чем на тридцать лет. После смерти Каро она вышла за режиссёра Любимова, но похоронена рядом с предslущим мужем. Самым, по её словам, любимым из пяти мужей.

Павел БУРИН
Фото: Михаил ГРУШИН/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №3, январь 2019 года