Благородные девицы из Смольного института
14.02.2019 17:38
Благородные девицы«Не нимфы ли богинь пред нами здесь предстали? Иль сами ангелы со небеси сошли?..» – вопросил сам себя поэт Сумароков, потрясённый увиденным весной 1773 года в Летнем саду. А увидел знаменитый сочинитель торжественных од и витиеватых пьес следующее…

Даёшь культурную мать!

Очаровательные девушки с потупленными взорами, лёгким румянцем на ланитах и в одинаковых белых платьях прогуливались среди цветущих кустов и деревьев. Казалось, что скромные чаровницы не ступают своими изящными ножками по бренной земле, а плывут над нею. Мужская половина гуляющей публики была сражена наповал, женская – нервно и ревниво закусила напомаженные губки.

Такое впечатление оставил первый променад в общественном месте первых воспитанниц старших классов «Воспитательного общества благородных девиц». По указанию Екатерины II там должны были взращиваться «девицы новой формации» для того, чтобы образованные и культурные выпускницы, став супругами достойных мужей, произвели на свет «совершенного человека».

Вот так мыслила просвещённая императрица, полагая, что только у культурной матери может родиться культурный младенец. И поэтому в 1764 году при Воскресенском Смольном Новодевичьем монастыре, который спроектировал Бартоломео Растрелли, было открыто «Воспитательное общество», где за казённый счёт обучались девочки из дворянских семей. А в 1806 году юные воспитанницы получили в своё распоряжение величественное сооружение, выстроенное по чертежам Джакомо Кваренги, которое мы и сейчас знаем под названием «Смольный институт».

Так что же должна была знать будущая мать «совершенного человека»? Екатерина Великая была личностью масштабной, поэтому всегда ставила цели высокие, но не всегда выполнимые. Её «смолянки» должны были обладать обширными знаниями в области истории, географии, архитектуры, физики, математики, астрономии, музыки, литературы, знать этикет, уметь рукодельничать и готовить, танцевать и быть первоклассными экономистами, чтобы рачительно вести хозяйство.

Долгих 12 лет длилось «государственное воспитание». Смольный стал первым официальным учебным заведением для женщин в Российской империи, и Екатерина II лично участвовала в формировании образовательно-воспитательной программы. Она советовалась по этому поводу с великими французскими просветителями Дидро и Вольтером, засылала «казачков» в подобные Смольному заведения по всей Европе, чтобы теми или иными путями заполучить учебные планы конкурентов.

Эти экспедиции, больше похожие на шпионские вылазки, увы, не принесли результатов. Европейские институты не раскрыли своих секретов, и тогда императрица положилась на опыт и разум российских деятелей. Организатором Смольного был назначен Иван Иванович Бецкой, внебрачный сын князя Трубецкого, дипломат и философ. Бецкой взялся за дело с энтузиазмом и личным отношением. Может быть, чересчур личным, но об этом позже.

Спинку держим, в глаза не смотрим

Поначалу воспитанницы Смольного института делились на четыре возрастные группы от 6 до 18 лет, позже на три. Срок обучения при этом сократился с 12 до 9 лет.

Главным принципом заведения была полная изоляция девочек от внешнего мира, даже общение с семьёй строго ограничивалось, ведь семья старого образца – это порождение того же «несовершенного, испорченного» мира, который необходимо усовершенствовать.

Воспитанниц младших групп называли «кофейницами», потому что они носили коричневые платья с белыми коленкоровыми передниками. Средняя группа была «голубой» – тоже по цвету одеяния. Эта была самая отчаянная, сложная и неуправляемая группа – 10–14-летние подростки. Переходный возраст, доставляющий проблемы взрослым во все времена! И последняя, старшая группа называлась «белой» – считалось, что подросшие воспитанницы уже в состоянии аккуратно носить белые платьица. Но, подстраховываясь, руководство Смольного всё же одевало «старшеньких» в зелёные одежды для каждого дня, белые же платья припрятывались для торжественных случаев – выходов в свет, балов, визитов вельможных покровителей.

Несмотря на монаршие замыслы, обучение в Смольном было достаточно поверхностным. Изучение физики сводилось к показу забавных фокусов, математика давалась лишь в азах. Немногим лучше обстояло дело и с остальными предметами. Только к иностранным языкам отношение было серьёзным – их преподавали носители этих самых языков. Девочки неплохо знали немецкий и французский, итальянский добавлялся позже. Знание же английского считалось высшим пилотажем.

Режим в Смольном походил на тюремный: благородные девицы жили по девять человек в одной комнате, рано ложились спать и рано просыпались, без конца находились под пристальным взором надзирательницы, питались скудно. Только богатые девочки могли себе позволить за дополнительную плату пить чай в одной комнате с педагогами или заплатить сторожу, чтобы он в голенище сапога таскал им из ближайшей лавки запретные сладости.

Подъём происходил в 6 утра, далее воспитанницы шли на занятия, где почти ничего в нашем понимании не делали. На занятиях чаще всего реконструировались ситуации из «реальной жизни»: «В залу входит молодой человек. Что вы будете делать? Спинку держим, в глаза не смотрим…»

Пушкин замечательно описал типичный образ бывшей «институтки» в поэме «Граф Нулин»:
…к несчастью,
Наталья Павловна совсем
Своей хозяйственною частью
Не занималася, затем,
Что не в отеческом законе
Она воспитана была,
А в благородном пансионе
У эмигрантки Фальбала…


В глубоком обмороке

Бецкой создал в Смольном атмосферу условного идеального мира, которая не могла не отразиться на воспитанницах. Вспомним первый променад в Летнем саду: румянец, лёгкая походка, потупленный взор… Все смолянки были такими, этот внешний образ «воздушной девицы» оттачивался годами. Считалось, что в идеале девушка должна быть именно такой – готовой в любую минуту упасть в обморок или залиться слезами от потрясения – будь то внезапно выскочившая мышь или записочка от кадета. Так вели себя европейские дамы из высшего общества, с них брали пример.

Сохранилось письмо к светлейшему князю М.С. Воронцову, где его приятель, поэт Сергей Марин описывает «чрезвычайное событие», случившееся в одном из петербургских театров. Французская труппа давала представление. Девочка лет семи – дочь актрисы Вальвиль – зацепилась ножкой за занавес, и когда его подняли, малышка оказалась под колосниками. Что тут началось! Суматоха и паника. Сто человек на сцене мечутся, дамы в партере и ложах в обмороке, мужчины бегают за водой и спиртами. Самой спокойной оставалась девочка, она кричала сверху своей матери, что всё в порядке, что она крепко держится. «Но maman не могла сего слышать, быв без памяти».

Такое поведение мамаши действительно было нормой, оно показывало утончённость и, как ни странно, образованность дамы. Неподготовленность к реальной жизни воспринималась как «неиспорченность».

Внутри Смольного царил культ «обожания», доходивший до экзальтации. Когда в институт поступали новенькие девицы, старшие подруги настоятельно рекомендовали им выбрать себе объект обожания. Как правило, им становилась какая-нибудь девочка из «белых». Когда «объект» проходил мимо, следовало вздыхать, замирать на месте и шептать вслед: «Обожаемая! Ангел!» – и разрисовывать тетрадки сердечками с именем объекта.

О том, присутствовали ли в институте лесбийские связи, история умалчивает. Думается, что нет. Скорее всего, «обожание» носило умозрительный, целомудренный характер. Единственным желанием выпускниц было как можно скорее и удачнее выйти замуж.

Однако везло не всем. Девушки из богатых дворянских семей могли составить себе хорошую партию или стать фрейлинами при дворе. Небогатые воспитанницы становились гувернантками, а то и приживалками. Многие неудачливые выпускницы до конца своих дней оставались в стенах Смольного, работая там за кров и еду. Одна из бывших «смолянок» с горечью вспоминала, что когда умерла девочка, чья семья считалась бедной, то руководство Смольного не сподобилось даже на организацию похорон. Воспитанницы сами собирали деньги на гроб: «Сломанная игрушка стала никому не нужна».

Но чтобы вырваться из института, надо было сдать выпускной экзамен, на котором обязательно присутствовал член императорской семьи. Екатерина Великая, надо отметить, ни разу на таком экзамене не была, хоть и говорила постоянно, как она любит «смолянок», что все они – её дочери.

За несколько недель до выпускного между «белыми» распределялись вопросы. Каждая девушка должна была ответить перед комиссией всего лишь на один вопрос! Но все так волновались, так волновались! В большом объёме закупались нюхательные соли и растирки «от нервов».

После выпускного экзамена лучшим из лучших вручался «шифр» – золотой вензель в виде инициалов императрицы на банте из белой в золотую полоску ленты, который носился на левом плече.

А. и Б.

С 1773 по 1776 год великолепный художник Дмитрий Левицкий по указу Екатерины II написал портреты первых выпускниц. На одном из таких портретов можно встретить изображение благородной девицы Глафиры Алымовой.

Глафира Алымова, или Алымушка, как её ласково называла сама Екатерина, прибыла в Смольный в шестилетнем возрасте. Глаша была девятнадцатым ребёнком в семье! О её бедственном положении знали все, но это маленькое существо чем-то смогло расположить к себе окружающих всех чинов и рангов. В Смольном девочка расцвела: с ней играла императрица, её учила музыке и ей посылала подарки великая княгиня Наталья Алексеевна.

Живая и милая Алымушка стала всеобщей любимицей. Но особо её выделял Иван Иванович Бецкой, которому было 64 года, в то время как Глафире едва минуло 13. Он спросил её как бы шутя: «Кем вы меня хотите видеть – мужем или отцом?» Девушка, конечно, предпочла второе.

После выпуска Бецкой отвёз её в свой дом, где она и жила, давая поводы для слухов и кривотолков, но не особо осознавая двусмысленность своего положения. Она же была смолянка, наивная, не знающая жизни! Чего хотел Бецкой, тоже не совсем понятно. Видимо, Глафира была его последней страстью, но, в силу его почтенного возраста, несостоявшейся.

Записки самой Алымовой по этому поводу полны противоречий: «Стараясь удалить меня от всех, кто пользовался моим доверием, он так ловко устроил, что никто не смел открыть мне его намерений, а они были так ясны, что когда я припоминаю его поведение, то удивляюсь своей глупости… Несчастный старец, душа моя принадлежала тебе; одно слово, и я была бы твоею на всю жизнь… Страсть его дошла до крайних пределов и не была ни для кого тайною, хотя он скрывал её под видом отцовской нежности. Я и не подозревала этого… Если никто не любил меня более Ивана Ивановича, зато никто не сделал мне столько зла как он».

Бецкой без конца устраивал Алымовой сцены ревности. Через год каким-то чудом Глафире удалось ускользнуть из-под опеки старца, выйдя замуж за Алексея Андреевича Ржевского – поэта, масона, вице-директора Академии наук. Говорят, что этому браку способствовал граф Орлов, который испытывал личную неприязнь к организатору Смольного института. Молодые какое-то время прожили в доме Бецкого, но спокойной жить хозяин им, конечно, не дал. Супруги сбежали через пару месяцев мучений, после чего Бецкого разбил паралич.

При дворе Глафира Алымова-Ржевская показала все свои незаурядные способности: интриговала, крутила романы, пробивала должности своим поклонникам и детям. Но при этом оставалась особой весьма уважаемой. Когда после смерти Ржевского она вторично решила выйти замуж за недворянина, человека, который был младше неё на 20 лет, в обществе стал назревать конфликт. Мудрая Алымова добилась аудиенции у императора Александра I и открыто поведала ему о своих намерениях. На что получила удивительный для того времени ответ: «Никто не вправе разбирать, сообразуется ли такое замужество с нашими летами и положением в свете. Вы имеете полное право располагать собою и, по-моему, прекрасно делаете, стараясь освятить таинством брака чувство, не воспрещаемое ни религией, ни законом чести. Так должно всегда поступать, если это только возможно».

Петербургские тайны

А Смольный тем временем продолжал существовать и развиваться. В 1856 году инспектором классов был назначен выдающийся педагог и человек энциклопедических знаний Константин Дмитриевич Ушинский. Он полностью реорганизовал процесс обучения, смолянки стали получать истинные знания, что кого-то, видимо, сильно не устраивало. После многочисленных доносов Ушинский был вынужден уйти в отставку, и всё вернулось на круги своя. Смольный вновь стал самым консервативным и закрытым учебным заведением России, и что происходило за его стенами, не знал никто.

В 1913 году по Петербургу поползли слухи о трагедии в Смольном институте. Вроде бы произошёл несчастный случай: две воспитанницы выпали из окна, одна из них разбилась насмерть. Начальница института княжна Ливен поспешила заявить, что «воспитанницы увлеклись своей шалостью настолько, что очутились на полураскрытом окне и, сильно облокотившись на стекло, раздавили его и обе вместе рухнули вниз с высоты третьего этажа».

Прессу в Смольный не пустили, но пытливые журналисты сразу же стали выстраивать версии. Первый вопросом, которым они задались: если это «детская шалость», то почему воспитанницы «шалили» глубокой ночью? Ведь именно в это время произошла трагедия. Дальше больше: выяснилось, что одна из девочек, та, которая не выжила, – это талантливая 14-летняя Надежда Кондаурова. Она давно тяготилась своим пребыванием в институте. Надя была на плохом счету за вольнодумие, более того, девочку не раз ловили за чтением «запрещённых книжек». Нет, это не были книги фривольного содержания, просто они были не из программного списка. Кондаурова в своих письмах не раз жаловалась на «драконьи» порядки, умоляла родителей забрать её домой, но девочку никто не слушал. Единственным другом, который понял Надю и разделил её боль, была Ольга Савинкова. Вспомним, кто такие были истинные смолянки – чувствительные, экзальтированные, наивные девочки. И однажды глубокой ночью подруги осуществили задуманное – они взялись за руки и шагнули с подоконника в темноту…

На похороны Кондауровой никого из воспитанниц не пустили, опасаясь «массового психоза». А позже выяснилось, что только в 1906 году пять смолянок пытались покончить жизнь самоубийством. И, вероятно, расследование этих фактов что-то могло бы изменить, но наступил 1917 год, и история Института благородных девиц закончилась.

…Смольный хорошо известен своей ролью в революционных событиях: здесь размещался штаб вооружённого восстания. С 1917 по 1991 годы в этом здании располагался Ленинградский городской Совет депутатов трудящихся и городской комитет Компартии.

С 1996-го Смольный стал резиденцией губернатора Санкт-Петербурга. И только тени прошлого порой напоминают о лёгкой поступи юных смолянок, их потупленном взоре и стыдливом румянце на ланитах.

Наталия ЛАЛАБЕКОВА
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №27, июль 2010 года