Они возвращались домой, молодая семья – Семён и Лиза с пятилетней Алёнкой и двухлетней Оленькой. На станцию их провожали брат Семёна, Гена, и невестка Чеся. Компания стояла у знака «Остановка первого вагона». Электричка опаздывала.

Лиза держала на руках голубоглазую Оленьку, а Чеся всячески развлекала малышку. Старшая девочка стояла рядом с матерью и не по-детски серьёзными глазами смотрела на папу.

Жёлтая рубашка и зелёные вельветовые штаны выделяли Семёна из толпы, покрасневшее лицо говорило о том, что он выпил. Размашисто жестикулируя, Семён препирался с братом.

– Геник, ты меня уважаешь? Я тебя уважаю!

Семён горячился, играл желваками, раздувал ноздри. Наконец появилась электричка, Лиза засуетилась, схватила за руку Алёнку, позвала:
– Сеня, электричка!

Чмокнула в щёку Чесю, кивком простилась с Геной и заторопилась к вагонам.

– Стой! – скомандовал Семён. – Остановка первого вагона здесь.

Было видно, что электричка затормозила чуть раньше и до них недотянет. Лиза ускорила шаг. Ведь это непросто – с детьми взобраться в вагон, крутые ступеньки рассчитаны на прыгучих пассажиров.

Подсадила сначала Алёнку, потом, схватившись за поручень, взобралась с Оленькой. Из тамбура оглянулась: Семён нёс сумку, которую она сама дала ему в руки, ведь ребёнка выпившему не доверишь. «Хоть бы не оставил где-нибудь!» – шевельнулась мысль. В сумке лежали запасное платьице Оленьки, кожаные босоножки Лизы и еда в дорогу. После троекратного «на посошок» у порога Чеся силой затолкала в сумку банку маринованных огурцов, котлеты, тарелку студня и бутылку водки – опохмелиться Семёну.

Они приезжали провожать племянника в армию. За столом Чеся вытирала слёзы, жалела сына, а Геник угощал гостей, чтобы все наелись досыта. Семён и Лиза приехали нарядные, накануне купили себе обновки: Семёну – эти зелёные штаны и рубашку, Лизе – босоножки.
С босоножками ей повезло, наткнулась случайно. Обувь всегда трудно подобрать, а эти сели как влитые – лёгкие, мягкие, изящные. Лиза купила их сразу, хотя потом пришлось влезть в долги, чтобы дожить до получки. По тем временам купить такую вещь – настоящее событие.
Приехала в туфлях, у порога переобулась, ведь это первые в её жизни кожаные босоножки. И когда уходили из гостей, Лиза вновь переобулась, а босоножки положила в сумку.

Из дверей вагона она вновь выглянула на платформу. Увиденное не предвещало ничего хорошего. Семён сделал машинисту оскорбительный жест и заорал:
– Я сказал, подъезжай! Почему не дотянул?

Лиза заторопилась пройти в вагон, негоже детям такое слушать. Понесло Семёна, будет скандалить. Присела с детьми у окна, решила: буду молчать, ехать-то всего одну остановку.

Доносился голос Семёна:
– Да я тебя на рога поставлю! Почему недотянул?

Потом Семён появился в дверях и, стрелой пролетев по вагону, плюхнулся на сиденье напротив.

– Ты почему не заступилась? – наехал он с лёту. – Другая бы глаза за мужа выцарапала. Он же меня ударил! Ну, я ему не прощу, знаю его начальника.

Лиза молча глядела в окно.

– Не делай вид, что меня не знаешь. Люди, это моя жена и мои дети! – куражился Семён, насмехаясь над смущённой Лизой.

Люди отворачивались от его навязчивого взгляда, ещё прицепится. Сердце Лизы сжалось: «Понесло Сеньку, теперь вечер нервотрёпки обеспечен». Стало жалко детей, пугаются они этих криков.

– Да у меня знакомый начальником на вокзале работает, да я его… А ты дура! – кричал Семён.

Все молчали. Одним было всё равно, другие негодовали – принесла нелёгкая дебошира, третьи сочувствовали женщине и детям. А кто-то вообще думал: пьянь, скоро бомжевать начнёт, и брезгливо отворачивался.

– С идиотом живёт! – прошептала старушка соседке за спиной Лизы.
– Молодой, ещё остепенится, – ответила та. – Мой в молодости такой же был, а сейчас завязал – печень больная, помереть боится.
– Не меняются они, – покачала головой старушка. – Хуже становятся, наглеют больше. Жаль, понимаем мы это поздно.

Она замолчала, видимо, погрузившись в воспоминания. Лиза услышала, глаза её потемнели, сжались кулаки. Съездить бы Семёну по заросшей челюсти. Оленька сидела тихо, во все глазки смотрела на папу, а Алёнка вжалась в угол сиденья. Лиза ссутулилась, интуитивно пытаясь стать меньше, спрятаться от стыда, исчезнуть.

Электричка замедлила ход, бесконечно долгий перегон заканчивался. Лиза с детьми прошла вперёд – надо проявить сноровку, сойти по крутым ступенькам. Она сосредоточилась на спуске и упустила из виду, что машинист из кабины следил за высадкой пассажиров.

Уже сделав несколько шагов по перрону, услышала позади:
– Урою!

Обернулась. Семён, размахнувшись, швырнул сумку в машиниста. Тот отпрянул, сумка влетела в окно кабины и упала. Тарелка, банка и бутылка разбились. Машинист выбросил сумку обратно, и Семёна с головы до ног обдало рассолом, водкой и кусочками холодца. Огурцы и котлеты, скользнув по жёлтой рубашке, легли у ног.

От наглости такого нападения машинисты потеряли самоконтроль и, выскочив из кабины, бросились к хулигану. Семён сообразил, что мало ему не покажется, и побежал по железнодорожной насыпи с такой прытью, какой никак нельзя было ожидать от пьяного. От напряжения и резких движений его штаны разъехались сзади по шву, оголив белые трусы.

«Пусть бы ему врезали! – с остервенением подумала Лиза, а потом спохватилась. – Дети увидят, что отца бьют, испугаются».

– Мужики, с ума сошли? У вас же электричка стоит! – крикнула она.

Это остудило машинистов, они остановились, а потом побежали назад. Взревев, электричка скрылась.

Лиза с детьми плелась в людском потоке. Семён шёл рядом, распространяя запах студня, чеснока, котлет, и говорил, что она как хорошая жена должна была заступиться за мужа.

Лиза молчала. И вдруг вскрикнула:
– В сумке были мои босоножки!

Слёзы залили её лицо. Понимала – больше таких не купить.

К Лизе сразу подошли две женщины, одна сказала:
– Вернитесь, я видела, там босоножка лежала, наверное, и вторая где-нибудь рядом.

Лиза с детьми вернулись. Среди котлет и огурцов лежала босоножка. Лиза её подняла с надеждой, что и вторая отыщется. Прошла метров триста по путям, осмотрелась, но ни сумки, ни босоножки не было.

Всю дальнейшую дорогу она проплакала. Семён пытался её успокаивать:
– Завтра получу прогрессивку и куплю тебе новые.

Проснувшись среди ночи, Лиза снова тихо заплакала. Она была счастлива, когда купила обувь, но, видно, счастье не бывает долгим.

О происшествии поведала подругам на работе. В отделе их было трое – она, Лена и Наташа. Рассказывала, стараясь не заплакать, и переводила печальное в комическое.

– Брюки лопнули. Бежал с голым задом, – вымученно улыбалась она.

Лена и Наташа слушали напряжённо.

– Это не смешно, – сказала Лена. – Это страшно. С кем дети растут? Тебе надо подумать о дальнейшей жизни. А босоножку поищи, может, осталась в кабине электрички. А машинисты в бюро находок сдали. Позвони на вокзал, узнай, когда эта бригада появится.
– Ты не разведёшься, – сказала Наташа Лизе. – Ещё до точки не довёл. Будь ты готова к разводу – не рассказывала бы нам сейчас эту историю, а писала бы заявление.
– Когда трезвый, он не буянит, – оправдывалась Лиза. – И детей любит.

Женщины замолчали: это дело подруги, как быть дальше, но в их глазах застыл немой укор.

Лиза поехала на вокзал, нашла машиниста. Тот растерялся, когда она к нему обратилась, – может, подумал, что будет жаловаться.

– Он сам на меня наехал, я просто ему рукой рот закрыл и сказал замолчать.
– Я не из-за этого пришла. Если бы вы ему врезали, была бы только рада, – остановила его Лиза. – Вы не находили в кабине кожаную босоножку? Может, она из сумки выпала?
– Нет, не было. Я сразу выбросил сумку и сам подметал пол в кабине. Котлеты и огурцы были, а босоножки не было. Осталась в сумке, – заверил машинист.

Но сумку Лиза тогда не нашла, кто-то её прихватил.

Семён на следующий день получил прогрессивку и пропил.