Друг Мишка давно собирался познакомить меня со своей обожаемой Лялей, и вот этот благословенный вечер наступил. Мы стояли под её дверью и уже в третий раз терпеливо нажимали кнопку звонка. Я держала в руках бутылку коньяка и хороший кусок свежего мяса, как наказал мне Мишка. Он же приволок полиэтиленовый мешок с землёй литров на десять и пакет с какими-то семенами и удобрениями.

– Она огород в квартире высаживает? – удивилась я.
– Лялечка у меня такой селекционер, ты ещё ахнешь, она просто Тимирязев в брюках, – предвосхищал Мишка.
– А сам Тимирязев в юбке, что ли, был? – усмехнулась я.
– Не знаю уж, какой там гардероб был у Тимирязева, но, сколько помню Лялечку, в юбке её никогда не видел… Да что она там, оглохла совсем? – Мишка нажал звонок в четвёртый раз. – Клянусь, сейчас она предстанет перед нами в ярком балахоне, в свободных брюках, в сабо на высокой платформе, с огненно-рыжим каре и с папироской в углу рта.

Дверь наконец открылась. Мишка ошибся только в цвете волос, каре у Ляли было иссиня-чёрным.

– Сколько вас ждать можно? – Ляля выдула облачко дыма от самокрутки и прищурилась на меня. – Зачем мясо припёрли, я вегетарианка!
– За твоими переменами не угонишься, – проворчал Мишка, втаскивая в прихожую мешок с землёй. – А коньяк и табак?
– Коньяк, табак и Пастернак – величины неизменные, – важно ответствовала Ляля.

Да, я же забыла сказать, что Ляля – двоюродная бабушка Мишки, лет ей было восемьдесят три, и до конца ХХ века она трудилась на киностудии «Мосфильм» костюмершей.

Коньяк разлили по стопочкам, мясо с большим сожалением закинули в холодильник, надеясь всё-таки, что приоритеты Ляли за вечер поменяются. А пока она выложила на большом кузнецовском блюде закуски из тарталеток с хумусом и рулетики из запечённых баклажанов с брынзой и кедровыми орешками.

Надев элегантные очки, Ляля с большим азартом исследовала содержимое пакета с семенами, принесённого Мишкой.

– Вот скоро займусь новыми посадками на балконе. К концу весны на дачу всё пересажу… Так, «Вирджиния» и «Берлин» – это неплохо. «Мапачо» – для самокруточек, прэлэстно. Мальчик мой, а «Турецкий» мне на кой? – Ляля приспустила очки и удивлённо посмотрела на Мишку. – Твоя бабушка не курит трубку!
– Ляля, вы что, табак сами выращиваете? – поразилась я.
– Деточка, а что, прикажешь курить эту гадость с оскорбительными картинками? Они чёрт знает что туда намешивают и бешеные деньги дерут за каждую пачку! – возмутилась Ляля.
– Да уж, картинки на сигаретах те ещё, – мрачно согласилась я. – Стою сегодня в очереди в табачку, передо мной два мужика обращаются к продавщице молоденькой: «Дайте нам пачку мучительной смерти и пачку инсульта». Девушка глаза на них выкатила, не понимает. Они поржали, объяснили. Она взволнованно пробивает им две пачки сигарет, один из мужиков обижается: «Нет, ну вы издеваетесь? Вы мне зачем импотенцию продали, поменяйте на пародонтоз уже, что ли!»
– Ну, в этом ещё хоть какая-то логика, – подключается Мишка. – А я на днях своей подруге покупал тонкие дамские сигаретки, на них тоже импотенция изображена. Её-то они чем напугать хотели? Только меня – если этот недуг отныне передаётся при поцелуях.
– Это нечестно, – согласилась я, – они пугают нас разнообразной и мучительной смертью, живописуя её на сигаретных пачках, и при этом ни слова не пишут на упаковках чипсов, сухариков и на бутылках всякой колы, которые в свободном доступе для подростков стоят на полках в магазинах.
– Поддерживаю! – завёлся Мишка. – Тогда давайте будем честны до конца, на пачке сахара напишем «сахарный диабет», на пачке соли – «остеопороз», на пельменях и колбасах – «холестерин», на булочках и конфетах – «толстая задница».

Все втроём мы хлопнули коньяку и дружно закурили: Ляля – самокрутку, я – ампутацию, Мишка – эмфизему.

– Как же они нас затюкали! – не выдержала я. – Взрослые люди стали дёрганые, как школяры: на лестничной площадке курить нельзя, на лавочке у подъезда тоже, из аэропортов убрали курилки, в которые нас прежде загоняли, как в газовую камеру, нельзя у метро, на вокзалах, в поездах…

Я вспомнила, как в поезде познакомилась с одной чудесной дамой на почве запрета курения. Дорога была долгая – полтора дня. Мы с ней совершенно извелись. Наконец отважились, подошли к проводнице нашего вагона, робко попросились покурить хотя бы ночью в проходе между тамбурами. Проводница, явно тоже курящая, от страха позеленела: «Проверки постоянно! Но, может быть, ночью по вагонам не пойдут… Хорошо, вы курите между тамбурами, я на стрёме, но только с одним условием – покупаете у меня лотерейные билеты за каждую сигарету, мне лотерейку сбыть нужно, а никто не берёт». И что вы думаете, через пару недель списываемся в интернете с моей новой подружкой из поезда, она задорно так объявляет: «Помнишь лотерейные билеты? Я выиграла по одному из них!» «Да ну! – радуюсь за подругу. – И много? На что потратить собираешься?» – «Уже потратила, пачку сигарет купила».

– А в отелях что творится? – подхватывает Мишка. – Вот мы с тобой перед Новым годом в Адлер ездили, вспомни…

И я вспомнила. Это был сущий бред и кошмар. Нет, я не курильщик-террорист, сама бросала курить два раза: после института на четыре года, но поступила актрисой в театр клоунады, и местные клоуны мне объявили: «Ты у нас как пить дать закуришь». И во время беременности и кормления сына – ни граммульки никотина, хотя, признаюсь, мучилась страшно.

Я хорошо отношусь к некурящим окружающим и очень стесняюсь своей дурной привычки, я прячусь за углы зданий, уступаю дорогу всем встречным, если они не курят, и, пряча сигарету в кулаке, как разведчик, готова пройти по луже и слякоти, чтобы только, не дай бог, не травмировать обоняние детей, стариков, женщин и даже мужчин.

Но, господи боже мой, мы, курящие, тоже ведь люди, ну создайте для нас нормальные условия, и мы не станем вам мешать!

В отеле, где мы поселились с Мишкой, курить запрещалось не только в номерах, но и на открытых балконах, хотя в зимнее время отель был заселён лишь на треть и соседей рядом просто не проживало.

Я познакомилась с молодой парой на ужине, и мы договорились отправиться вместе на прогулку в Сочи на следующее утро. Прогулки не случилось. Утром они написали мне СМС, что их выселили из отеля раньше срока, из оплаченного номера. Всё дело в единственном «бычке», найденном горничной на балконе в бутылке из-под минералки. Ребята вернулись поздно вечером с экскурсии, на проходной их жёстко тормознули и под конвоем повели в номер. Выбор был такой: или они платят штраф за «бычок» в размере 6 тысяч, или на ночь глядя выселяются из отеля в никуда.

6 тысяч у молодых ребят уже не было, и последнюю ночь они провели, бредя под декабрьским дождём по шоссе в сторону аэропорта.

– Уму непостижимо! – Ляля с удовольствием затянулась самокруткой. – А если бы в этом номере отеля остановилась Фаина Раневская, наш философ с папироской в зубах? Смешно представить, что бы она ответила вашему охраннику. Раневская даже своим врачам, которые так пеклись о её здоровье, что вечно ахали: «Фаина Георгиевна, вы так много курите, чем же вы дышите?» – отвечала: «Я дышу Пушкиным». А сколько ещё великих курили? Да практически все: Эйзенштейн, Маяковский, Есенин, Ахматова, Эйнштейн. Давайте тогда всех в топку! Уинстон Черчилль говорил: «Если газеты начнут писать о том, что надо бросить курить, я лучше брошу читать»… Кстати, птенчики мои, – обратилась Ляля к нам, – вы что-то увлекаетесь чересчур. Я не фарисей, конечно, но вы уже одну сигаретку от другой прикуриваете, это не дело!

– Помните сериал «Оттепель»? – не унималась я. – Какое количество зрителей и кинокритиков возмущалось, что в каждой сцене фильма дым коромыслом? Мне кажется, это был такой нарочный дерзкий вызов лицемерию. Я-то хорошо помню эти «мосфильмовские» курилки с круглыми коробками из-под киноплёнки вместо пепельниц. Это же было! А вы, Ляля, помните?

– Да, мы там курили с Зямочкой Гердтом, с Пляттом и с Люсей Гурченко, – улыбнулась своим воспоминаниям Ляля.

– Вот! – торжествовала я. – И что ж теперь, запикать все сцены со Штирлицем в «Семнадцати мгновениях», «Шерлока Холмса» с трубкой, «Место встречи», всё наше советское чёрно-белое кино, все мировые шедевры? Когда я училась во ВГИКе, наш завкафедрой Алексей Владимирович Баталов вечно прохаживался по коридорам института со своей знаменитой трубкой. А педагог по актёрскому мастерству, дочь легендарного Бориса Чиркова, тоже курила во время репетиций, элегантно гася сигаретки в свою походную пепельницу, похожую на пудреницу.

Нам, студентам, курить открыто, конечно, не рекомендовалось, на первых двух курсах мы частенько бегали на чердак ВГИКа, но педагоги на это закрывали глаза. Однако курильщиков никто не унижал, не преследовал, не называл злодеями и деградировавшими личностями. Сколько научных открытий, великих книг, сценариев, стихов, картин и музыкальных произведений было создано такими, как мы, приверженцами табака, они творили историю цивилизации, не были изгоями общества, а впрочем…

И как-то незаметно, сигарета за сигаретой, мы перешли от табака к искусству – скульптуре, живописи – и литературе. Оказалось, что все трое побывали в своё время во Флоренции в художественной галерее Уффици. На соседней площади Синьории всё пространство перед Старым дворцом уставлено скульптурными работами Донателло, Бандинелли, Джамболоньи, Челлини. Большинство этих статуй на площади обнажённые, включая копию Давида Микеланджело. Что характерно, ни у кого из туристов, и тем более местных жителей это не вызывает нездорового румянца или ажиотажа. Даже дети спокойно взирают на голые тела античных дядек и тётек. Искусство же, да и попривыкли за века-то.

А вот у нас в Питере пару лет назад во время двухнедельной выставки разгорелся скандал. Копии Давида на площади приклеили скотчем кепку на причинное место.

– Да всегда это было, не греши на современность! – усмехнулась Ляля. – А эпоха «Великой кастрации»? Вы, деточки, не замечали странностей ниже пояса у статуй в той же самой галерее Уффици? Словно бы органы некоторых статуй отдельно выточены и прилеплены к телам. Грешна, я обращала на это внимание. Правда, гениталии античных красавцев будто бы приклеены, даже границы их вполне заметны. Всё дело в том, что на властителей Рима в Средние века иногда накатывал праведный гнев. Один из пап и вовсе собственноручно откалывал у статуй причинные места, а затем эти бреши прикрывали специально изготовленными фиговыми листочками. На некоторых полотнах эпохи Возрождения фиговые листочки также прорисовывали. А полотна Анри Матисса «Танец» и «Музыка», написанные по заказу Щукина уже в двадцатом веке? Сейчас-то в Эрмитаже они в первозданном виде, со всеми физиологическими подробностями, но до этого у Щукина были такие метания, что Матисс, сжалившись и закрасив эти места, написал коллекционеру: «Если вы снова передумаете, протрите их крепким коньяком, я закрасил подробности легкосмываемой краской».

– Все эти нравственные запреты ужасно безнравственны! – воодушевился Мишка. – Недавно зашёл в один книжный, хотел докупить себе что-нибудь из Довлатова и просто обомлел: все сборники рассказов затянуты плёнкой и запаяны, а поверх плёнки наклейки «18+. Содержит нецензурную брань». Я к продавщицам: «Женщины, а как мне узнать содержание книги? Я хочу купить себе те рассказы, которые ещё не читал, но они внутри». «Распечатывать не положено, – отвечают, – иначе нас оштрафуют». Я взвился: «А Бродский, Маяковский, Есенин, Достоевский и Пушкин у вас тоже в упаковках? Ведь и они порой нецензурно выражались в своём творчестве?» «Да, – вздыхают, – какие-то из этих авторов запечатаны. Мы вот девочке из девятого класса отказались продавать стихи Маяковского и Есенина, хоть ей и по школьной программе надо было. Такой теперь закон».

Признаюсь, что в третьем классе я уже читала и о Давиде Сасунском, и Гашека о похождениях Швейка, и народные индийские сказки, а там такие сцены встречались, что Маяковский с Довлатовым покраснели бы. Но зато я читала хорошую литературу, включая Пушкина, а не лазала в интернете по сайтам, которые не блещут изящным слогом и предлагают тебе всё, напрягаться особенно не надо, чтобы почитать.

На уроке ИЗО в младших классах я нарисовала своего любимого пса Абрика во всех подробностях, совершенно без задних мыслей, просто я его так видела. И маму вызвали в школу. Но, по счастью, она была смелая и меня отстояла, потому что водила дочку и в Третьяковку, и в Пушкинский музей. Я хохотала до слёз, когда смотрела в детстве фильмы с Фаиной Раневской, и меньше всего думала о том, что у неё в углу рта папироска.

Или наши старые военные картины, которые мы смотрели со слезами на глазах?

Очень рада, что мой сын, которому я стараюсь читать книги, показывать хорошее кино и водить по выставкам, не делает акцента на этих откровенно запрещённых деталях искусства. Если человек свободен в своём выборе, он сделает его правильно и сознательно.

Под конец вечеринки Ляля погнала нас со своего балкона, на котором мы с Мишкой докуривали сигаретки.

– Деточки, вы мне всю теплицу задымили! Там же ростки табака проклюнулись, им просто необходим свежий воздух! Не травите растения!