По утрам Лисичка традиционно бежит вдоль Фонтанки – полчаса до Аничкова моста, а потом обратно. Бежит в дождь, снег, и мороз, и под летним солнышком, в красивом спортивном костюме – если холодно, в топике и ультракоротких шортиках – в июльскую теплынь.

Огненные волосы убраны под модную шапочку или стянуты голубой лентой. В аккуратных ушках – «бананы» цифрового плейера: по часу в день Лисичка методично поглощает аудиокниги, русскую и зарубежную классику.

Лисичка божественно сложена, но утренняя полуулыбка на губах встречным мужчинам никак не предназначена. «Я дерусь, потому что дерусь!» – восклицал Партос. Лисичка улыбается, потому что бежит.

– По утрам я бегуша, – говорит о себе Лисичка. – После завтрака я – студентка факультета психологии, ну а вечером…

Вечером Лисичка, можно сказать, работает почти по специальности – принимает клиентов, непременно образованных и небедных, в просторной студии с нависающим над набережной внушительным эркером. Мебель в апартаментах отсутствует, а паркетный пол застлан лохматым белоснежным ковролином. В эркере – угловой диванчик и сервировочный столик с посудой на две персоны. В маленькой прихожей – вместительный гардероб-купе. В ванной манящими гейзерами вскипает джакузи, а грешный ковролин всегда удивительно чист, как свежевыпавший снег.

Много раз, начиная писать о Лисичке, я останавливался на этом самом месте и надолго откладывал опус.

Но сегодня случайно прочёл предисловие Куприна к повести «Яма»: «Знаю, что многие найдут эту повесть безнравственной и неприличной, тем не менее от всего сердца посвящаю её матерям и юношеству».

Вспомнился мрачный дом в грязноватом питерском переулке… Я приходил сюда влюблённым курсантом к девушке, которая, снисходительно улыбаясь, поила меня чаем, а потом выпроваживала так ласково, что мне казалось – наши отношения углубляются… На самом деле у девушки был роман, но я не догадывался об этом, как и о том, что здесь, в строгой советской студенческой общаге, до революции был тот самый воспетый классиком бордель… И только теперь вспоминаю: какая-то возбуждающая аура в тех коридорах всё же была, чем-то очень грешным веяло из комнат, мимо которых я проходил, но сам я в ту пору был неопытным юнцом, которому казалось – это и есть тот самый «запах женщины», а не могильник столетних страстей с сибиреязвенными бациллами разврата.

Во всяком случае, в комфортабельных апартаментах Лисички ничем подобным не пахло.

Однажды я беседовал с профессором, издавшим внушительный научный труд о проституции, и осмелился спросить, что объединяет всех этих девушек – таких разных по уровню образования, культуры, достатка, интеллекта. Ну, понятное дело, если речь идёт о наркоманке, зарубежной лимитчице или отчаянно выживающей в большом городе жительнице российской глубинки, о матери, которой нечем кормить ребёнка или оплатить услуги адвоката мужу, который сидит в «Крестах»… Но если девушка ездит в спортивном «Ягуаре», одевается в бутиках «Балтийского дома» и летает купаться на Мальдивы, а не в какую-то «голимую» Турцию… Что заставляет её торговать собой? Что?

– Жадность, – буднично произнёс профессор, опуская на столик изящную кофейную чашку. – Жадность, мой дорогой друг, потому что жадность падшей женщины, подобно Вселенной, не имеет физических размеров.
Очень даже возможно. Но вот Лисичка…

В тот вечер я позабыл отдать Лисичке деньги… И дело не в том, что мне было хорошо, а это, безусловно, так. Дело в том, что она так распахнуто внимала моим рассказам и на ковре, и в джакузи, и в эркере, где мы голышом пили вино, а под нами проходили прохожие под мокрыми серыми зонтами, и казалось, мы вот-вот приземлимся вместе с фужерами недопитого вина под ноги этим людям, из тепла и света под октябрьский питерский дождь… И Лисичка поцеловала меня на прощание в губы, а это что-то значило!.. И только дома я обнаружил, что деньги так и лежат во внутреннем кармане куртки…

Лисичка никогда не брала у своих клиентов деньги вперёд, а я расслабился и позабыл. Я тут же послал ей смс: мол, так и так, извини… И в ответ прилетело: «Не парься! Ведь мы с тобой друзья, не так ли?» И я уснул счастливым и только поутру подумал, как же мало надо мужчине для счастья!

Я никогда бы не сыскал Лисичку в рекламных буклетах, в интернете и тем более в «наскальной живописи» (так знатоки величают рекламу интимных услуг на асфальте или фонарных столбах). У Лисички вообще не было никакой рекламы.

Помню, как зашёл к приятелю – преуспевающему чиновнику, а в наши юные годы «просто Гоше» – с надеждой на достойное трудоустройство после увольнения из Вооружённых сил.

«Просто Гоша» восседал за массивным столом в кабинете, стилизованном под тропический сад, поил меня двенадцатилетним скотчем и непроницаемо слушал. Спустя полчаса я почувствовал себя каким-то нытиком, замолчал, и вот тут Гоша развернулся в кресле к массивному сейфу, вынул оттуда стодолларовую купюру, начертал изящным «паркером» на отрывной карточке номер телефона и буднично молвил: «Сходи к моей массажистке».

Хотел было возразить, что после развода у меня не просто депрессия, а отчаяние, мне срочно нужна работа, чтобы обрести стабильность, уверенность, а в перспективе и собственное жильё.

– Стабильность и уверенность мужчине может дать только молодая красивая женщина! – заявил Гоша, словно прочёл мои мысли. – А следом появятся и работа, и жильё, и чего только не появится. Ну давай, старичок, топай… Да! Будешь звонить ей, обязательно сошлись на меня. Иначе пошлёт!.. Ну и поделись… впечатлениями…

Так получилось, что вслед за Лисичкой пришли ко мне уверенность и стабильность, а ещё интересная, достойно оплачиваемая работа. И множество девушек, с которыми я теперь легко сходился и которых так же легко оставлял, потому что «честные» девушки в подмётки не годились «продажной» Лисичке… Почему? «Честные» девушки пытались засунуть меня в свою брачную матрицу, в потребление…

Жильё у меня тоже появилось, но денег поначалу хватило только на коммуналку, а потом я решил не париться, потому как дорос до эзотерических истин, согласно которым квартиры не покупают, а придумывают. Так оно впоследствии и вышло.

Душным летним днём в гостиной а-ля прованс под монотонное гудение вентилятора зрелая сорокалетняя женщина поучала меня, как надо правильно жить. Она сидела напротив на ажурном стуле, забросив ногу на ногу, и говорила о том, что жизнь моя пуста и лишена высокого смысла, достойная пенсия и высокие заработки улетают на алкоголь, пустые поездки и развлечения (то есть на шлюх). А она, Наталья, – женщина высокоморальная и культурная, не проститутка какая-нибудь и знает себе цену…

«Как же так? – думал я. – Знает себе цену, но не проститутка? Вчера вот красивая молодая Лисичка валялась со мной два часа в джакузи… и ни слова о цене… Я вернулся от Лисички в полночь и за три часа написал пять страниц рассказа, который прежде не давался, я никак не мог достоверно описать чувства героев…»

Июльский сквозняк всколыхнул тюлевые шторы, и лёгонький сарафан Натальи при этом вспорхнул с колен лебединым крылом, приоткрыв стройные ноги в фиолетовых прожилках подкожных вен.

Торопливо запахнув «крыло», Наталья продолжила, что могла бы разделить со мной ложе, но для этого мне предстоит проделать огромную (она так и сказала!) работу по осознанию роли мужчины в семье. Её покойный муж, буквально надрываясь, трудился день и ночь, чтобы заработать на эту квартиру, а я – лишь порхаю в своё удовольствие вместо того, чтобы тоже надрываться, а мужчины должны надрываться, иначе зачем они вообще нужны, и ей (Наталье) ещё предстоит выучить в институте и выдать замуж двух дочерей, выстроить им мост в светлое будущее, так что если я готов стать опорой, она подумает и, возможно, согласится, только ни регистрации, ни прав в этой квартире у меня не будет, но будет половина «койки» в настоящем законном браке…

Я представил себя опорой, заколоченной в мутную торфяную воду по самые плечи, а на голове у меня лежит мост, а по мосту мчится свадебный кортеж, нет, даже два кортежа с выращенными и выученными мною её дочерями, которым ночью кто-то будет вставлять, а опора так и останется тлеть в холодной жиже…

– Ты чему улыбаешься? – вдруг спросила Наталья. finansiniai vertimai
– Мне пора. Спасибо за чай. А Оля, я понял, так и не придёт?

Её подружка Оля и была виной этой встречи: «Ты не представляешь, Вова, такая женщина, такая женщина!.. Тебе б такую!.. Усыхает, пропадает, а ты с жиру бесишься. Давай вот встретимся втроём у неё дома, пообщаемся, и сам поймёшь. А то помрёшь на очередной девке, и похоронить тебя будет некому».

– Военкомат! – вдруг спохватился я.
– Какой военкомат? Тебя призывают? Ты о чём? – забеспокоилась Наталья.
– Вспомнил! Мне от военкомата положены гроб, место на кладбище и салют, если умру.

Потрясённая Наталья не стала меня задерживать.

Пару часов спустя мы с Лисичкой валялись на белом ковролине в её студии и поочерёдно пили из горлышка ледяной брют. Позвонила Оля, и я включил трубку в режим конференции.

– Слышь, Вова, Наталья сказала, что ты какой-то странный, не к месту заговариваешься: военкомат, гроб, салют! Сказала, что ты, наверное, алкоголик… и ещё импотент. У Натальи такие красивые ноги, а ты даже не повёлся…. Почему я не пришла? Решила, что вдвоём вы быстро договоритесь… Это ж такая партия! Трёхкомнатная квартира! Порядочная женщина! Семья!..

– Знаешь, почему я бегаю? – спросила Лисичка, когда я выключил телефон. – А ещё кручу педали и приседаю со штангой? Потому что не хочу, чтобы у меня были ноги с прожилками!

– А ты видела, как в фильме «От заката до рассвета» распадаются красивые вурдалачки под действием солнечного света?

– Циник! – воскликнула Лисичка. – Ты, Вова, циник! Вот тебе за это! – и вылила мне на голову остатки шампанского.

Теперь я всё чаще думаю, что выжил тогда именно благодаря Лисичке. Я возвращался от неё счастливым, садился за письменный стол и до рассвета делал вещи, которые мне до поры не удавались. Я тратил на неё деньги, но вскоре зарабатывал во много раз больше. Я робел перед девушками, но после Лисички начал легко знакомиться и сходиться с ними. Более того, спустя некоторое время я разочаровывался в иных «порядочных» девушках и убеждался – «продажная» Лисичка была красивее, умнее и человечнее их.

От ног «порядочной женщины» в фиолетовых прожилках сквозило моргом и кладбищем. Лисичка была тёплая, настолько тёплая, что я всё чаще стал забываться, хотеть от неё большего. И тогда Лисичка аккуратно ставила меня на место: ничего не говорила мне, даже не отстранялась. Но, обнимая её в такие мгновения, я чувствовал сквозь горячую упругую плоть металлический остов, и в тот же миг возникало чувство, что в моих объятиях не девушка, а биоробот. Поняла ли это Лисичка? Без всяких сомнений, поняла, хотя тут же становилась прежней, а прощаясь в тот вечер, неожиданно произнесла:
– Я всего лишь ключик в твою новую жизнь. Понимаешь, всего лишь ключик…

«Сходи к моей массажистке», – сказал мне однажды Гоша. Настал день, когда и я сказал другу Славику: «Сходи к моей массажистке», – и написал на листочке номер её телефона.

Накануне Славик вызвал меня в кафе для чрезвычайно важного разговора. Всегда спокойный, даже флегматичный друг юности дёргался, как лягушонок, сквозь которого пропустили на кафедре физиологии электрический ток, прятал трясущиеся руки под столом, пролил на скатерть любимый мокко со специями, а на вопрос, что с ним стряслось, интеллигентнейший Славик повторял, постукивая зубами: «Звездец, Вовик, звездец!»

Спустя час выкристаллизовалась банальная история: регулярно наезжая по работе в столицу, Славик познакомился с женщиной, стал с ней встречаться, то есть спать, появилось некое чувство, тем более что у Славика дома первобытный матриархат – за любое собственное мнение профессор и лауреат Государственной премии мгновенно огребает от своего «мужебаба» дубиной. Вот Славик и обрел давно позабытое тепло в столице.

Разводиться, однако, приятель не собирался. Роман длился год, а потом московская пассия в одностороннем порядке заявила своему мужу, что покидает его, прибыла «Красной стрелой» в Петербург, припёрлась с чемоданом к Славику на работу и потребовала, чтобы профессор совершил те же движения – ушёл из семьи с чемоданом.

Перепуганный Славик разместил гостью на съёмной квартире, стал уговаривать, но получил ультиматум: «Либо решаешь сам, либо я заявляюсь к тебе домой!»

Спустя сутки стало ещё горячее. Муж московской пассии, майор милиции, прихватив табельное оружие, выехал в культурную столицу на разборки. Завершилась драма без стрельбы, но грандиозным скандалом и на работе, и дома у Славика, после чего майор поставил жёнушке бланш и увёз обратно в Москву…

А Славик?

– Житья у меня, Вовик, дома и раньше не было, а теперь и вовсе не стало. Гнобит и гнобит, гнобит и гнобит…

Вот тут я и произнёс Гошину фразу: «Сходи к моей массажистке».

На следующий день Славик двигался вдоль Фонтанки навстречу новым ощущениям, сжимая в кулачке записку с адресом. Время от времени друг юности останавливался, доставал мобильный телефон и звонил мне.

– Слушай, Вовик, я не могу… Я не знаю почему. Вот я иду, иду, а потом как подумаю, что иду к проститутке…

Я вставлял Славику по самое некуда и приказывал продолжать движение. И так до самой двери заветной студии с эркером. Там Славик спрятал телефон в карман и с третьего раза попал дрыгающим пальцем в кнопку дверного звонка.

Я сидел у компьютера и ждал результата. Очередной рассказ не продвигался, письма не сочинялись, все мысли были о Славике.

Я тоже испытывал сомнения, когда шёл к Лисичке. Например, вдруг захотелось зайти в некстати подвернувшийся магазин и купить на эти сто баксов новенькие «экковские» ботинки – мои к тому времени поизносились…

Но ведь Гоша деньги мне не на ботинки пожаловал. Что бы я ему при встрече сказал? Не знаю, но приятель мне бы точно указал на «нецелевое расходование средств»… И потом, любопытство пересилило, и потом, я давно не был с женщиной, и не просто с женщиной, а с красивой девушкой… Так я и дошёл в тот день до Лисички.

Спустя два часа с небольшим хвостиком на дисплее моего мобильника высветилось: «Славик».

– Вовик! – вопил друг юности. – Вовик, слушай, так не бывает! Так в жизни этой не бывает! Вовик, дружище, да она же богиня!.. С меня поляна! С меня… Да я не знаю даже что… Проси чего хочешь!.. Чего?

Друг моей юности, мой женатый друг, был счастлив «по-маяковски»: «Любить – это значит: в глубь двора вбежать и до ночи грачьей, блестя топором, рубить дрова, силой своей играючи».

– Боже, какой же он забавный! – смеясь, расскажет мне потом о Славике Лисичка. – Профессор, говоришь? Лауреат? Неужели? Да он пацанчик, милый, смешной маленький пацанчик!
– Богиня, богиня! – твердит Славик за ресторанным столиком. – Слышь, Вовик, мир стал цветным. Сны снятся цветные! Просыпаюсь с улыбкой, а жена на меня глядит с испугом, спрашивает – не двинулся ли я рассудком от семейного стресса. А если не двинулся, чего тогда улыбаюсь, чего блаженный такой?.. Богиня! Нет, правда!

Теперь Славик зависал у Лисички по понедельникам, ссылаясь на авралы в универе, а потом снова вызвал меня в кафе.

– Слышь, Вовик, куда она подевалась? Звоню, звоню – трубку не берёт, а потом и вовсе заблокировано.

Я тут же набрал номер Лисички.

– Приезжай, – коротко попросила она, будто почувствовав, что рядом со мной кто-то есть.

– Понимаешь, Вова, – говорила Лисичка, лёжа рядом на белоснежном ковролине. – Я его вылечила, он мне больше не нужен. И я ему больше не нужна, только он этого не понимает. Помнишь, что сказала героиня в «Горькой луне»? Она сказала герою: «Ползи к своей супружеской гробнице». Я ведь не со всеми… Я только с теми, кто меня ведёт, открывает миры. А деньги… Ты с Гошей встречаешься?
– Раз в полгода. А что?
– Неделю назад я и Гошу забанила. Деградирует Гоша на должности и при лавэ… Не интересно…
– Значит, когда-нибудь ты и меня?..
– Глупыш! – встрепенулась Лисичка. – Да ты не представляешь даже, какой ты… Ты вообще не такой, как все… Ты у меня надолго. Если не навсегда. Но только не до ног с фиолетовыми прожилками. Это не нужно ни мне, ни тебе. Ты – художник, Вова. Тебе муза нужна, а не земная баба!.. Слушай, ещё не холодно… А давай-ка мы с тобой в пятницу махнём в Крым на твой Фиолент, ты о нём так вкусно пишешь! Давай! И по-дружески – расходы пополам, а если с деньгами напряг, так я и спонсирую.

Спустя неделю мы плавали с Лисичкой нагими в невероятно прозрачной, обжигающей осенней воде, а потом долго стояли на обрыве, глядя, как багровый солнечный шар проваливается в зеркало предзимнего штилевого моря.

В самолёте она спала на моём плече, и пахло от неё морем, разведённым пополам с парным молоком, и я думал о том, что так может пахнуть только желанная юная женщина. И ещё думал все три часа полёта, что Лисичка у меня теперь и вправду надолго, что она не исчезнет из моей жизни, не сбежит, как от Славика и даже от Гоши… И ещё я думал, вдыхая её запах: «Да она же родная, и вправду родная!»

Она исчезла внезапно, спустя полгода после нашего полёта в осенний Крым. Сначала я не придал этому значения: «Обслуживание абонента временно остановлено». Ну, мало ли что случилось. Завтра она положит денег на телефон, и я услышу её голос. Или позвонит мне с нового номера и скажет: «Ага! Испугался?»

И потом, у меня есть её электронный адрес, а это надёжнее, это, можно сказать, навсегда, да и мой телефон, и мой электронный адрес у неё есть… Только вот если вдруг с ней стряслась беда, а я об этом не знаю и ничем не могу помочь?

Она так и не позвонила, и не написала… Ни через неделю, ни через месяц, ни через полгода… Профессор, создавший монографию о проституции, изрёк по этому поводу, что у таких девушек подобное поведение в порядке вещей. Особенно если вдруг они решили завязать и выйти замуж. Обрывают все связи с прошлым – и всё. Гоша, с которым я наконец пересёкся в «тропическом» кабинете, коротко хмыкнул: «Сучка… Забудь».

А я всё вижу перед собой поле, покрытое белым, пушистым, только что выпавшим снегом. И только что тут бежала огненная лисичка. Бежала, бежала, а потом хвостиком по собственным следам махнула – и нету… И ничего не было. Совсем ничего.