Не люблю февраль, этот месяц у меня ассоциируется со смертью дедушки – человека, которого я очень люблю. Он был тихий и светлый, а ещё щедрый и бесконечно добрый.

Дедушка ушёл из жизни, когда мне было десять лет. Вроде бы уже сознательный возраст, но воспоминания не сохранили ни лица деда, ни фигуры. Помню, как мы с ним пошли в посадку около нашего дома, я села на землю и прислонилась к берёзе, но быстро вскочила, потому что начали кусать муравьи. А через много лет, увидев, что все деревья там вырубили, плакала навзрыд. Вырубили, но ничего не построили, не переделали.

Помню, как дедушка, заядлый курильщик «Беломорканала», нечаянно уронил мне на ладонь папиросный пепел. Совершенно не было больно, но бабушка его бранила.

Помню, я назвала дедушкиного знакомого другом – тогда в моём детском лексиконе ещё не было слов «товарищ» и «знакомый», и дед объяснил мне разницу.

Мне очень грустно и больно сознавать, что я так плохо помню дорогого мне человека. Смотрю на его фото, но лицо, которое вижу, никак не связывается в сознании с дедушкиным образом.

Смутно помню наш с ним последний разговор перед его смертью. Тогда в комнате, где он лежал, все разговаривали тихо, атмосфера была гнетущая. Однако в другой комнате жизнь текла своим чередом, тарахтел телевизор. Тут было какое-то несоответствие, противоречие. Зима, темнело рано. И за окном, и в комнате стояла тьма. Дед лежал еле живой от мучивших его болей и, обессиливший, что-то пытался мне сказать. А я даже не могу вспомнить, что он говорил, лишь всплывают в памяти мои собственные слова: «Я тоже недавно болела». И так это неуместно прозвучало рядом со смертельно больным человеком! Но, видимо, таков был мой способ подбодрить его.

Меня привезли на кладбище обманом, наверное, думали, что от страха откажусь. Но почему-то эти похороны – первые в моей жизни – не стали для меня ударом. Тяжелее всего было, когда заколачивали гвозди в крышку гроба, наверное, именно это я восприняла как точку невозврата.

Много лет не была на могиле деда. Я из тех, кто не чувствует на кладбище ничего особенного. Мне там не становится ни легче, ни тяжелее, лишь испытываю боль, читая надгробные надписи и понимая, как рано ушли многие люди. За этими строчками – жизни, истории целых семей, поколений.

Помню, как дедушка привозил из командировок большие куски сыра, а я выковыривала оттуда синие циферки. И лишь в 2018 году сама начала находить такие цифры в купленном сыре: уверена, это дедушка заботится обо мне, присылает послания.
Он вырастил моего отца как своего родного сына, нянчил его с пелёнок. Жаль, что тот не вырос похожим на него.