– Мне нужно к Свинтусу на минуточку забежать, – сказала Лариса.
– К кому, к кому? – я изумлённо уставилась на свою воспитанную, даже несколько манерную подругу.
– К Свинтусу. Это одноклассник моего брата. Шурик попросил какие-то детали ему отдать.
– А почему ты его так грубо называешь?
– Он сам себя так называет.

Мы зашли в темноватый давно не ремонтированный подъезд, поднялись на третий этаж, выбрали нужный звонок из десятка разнокалиберных пимпочек, что теснились на двери, позвонили. Нам открыл высокий длинноволосый парень, чем-то похожий на викинга, какими их представляют себе иллюстраторы детских книжек.

– Лариска, ты? А Шурик где?
– С конъюнктивитом валяется. Просил кое-что тебе занести.

Лёня приобнял Лару, с энтузиазмом пожал мою руку и повёл нас плохо освещёнными извилистыми тропами огромной коммунальной квартиры, предупреждая на ходу:
– Осторожно, ступенька. Не стукнитесь о сундук. Возьмите левее, тут велик на стене.

Когда мы без потерь добрались до места назначения и хозяин распахнул дверь, я поняла, как он заслужил своё уничижительное прозвище. В комнате царил феерический бардак! Жилая её часть размещалась на верхотуре: воспользовавшись высотой потолка, Лёня выстроил антресоли с лежанкой и шкафчиком для одежды. Внизу же располагался кабинет, совмещённый с мастерской. Письменный стол, верстак, стеллажи; над софой, заваленной бумагами и инструментами, нависал кульман с незаконченным чертежом, в углу стоял толстый берёзовый ствол, подпёртый небольшим станком. С карниза свисали пустые птичьи клетки, вместо люстры болтался глобус, на гвоздях, вбитых в стену, теснились гитара, портрет Чехова, связка шампуров, алмазные круги, пила и сомбреро.

– Извините, у меня не убрано, – церемонно произнёс хозяин берлоги. Почесал затылок и вдруг удручённо сознался: – Собственно, у меня всегда так.

Мы с Ларисой вежливо ответили, что, мол, ничего страшного, видывали и похуже, и приободрённый Лёнька бросился готовить чай. Усовершенствованный им электрочайник закипел через полторы минуты, а совершенно каменные на вид булки, согретые в самодельной печурке, наполнили комнату божественным ароматом свежей выпечки.

После чая мы отправились «попудрить носик» и, конечно, врезались в велосипед. На шум выглянула кругленькая старушка с голубоватыми волосами.

– Чьи ж это вы будете? – поинтересовалась она.
– Мы к Лёне в гости зашли.
– Просто в гости али как?
– Просто в гости.
– Жалко, – неожиданно вздохнула старушка. – Пора бы нашему Свинтусу уже и девушку завести. Мы так все за него переживаем!
– Интересно вы за него переживаете! – возмутилась я. – Ну ладно мы – просто знакомые. А если появится настоящая девушка, придёт в гости, услышит, как вы его Свинтусом дразните, и сбежит.
– Вы не подумайте… мы ж любя, – прижала руки к впалой груди бабуля. – Это всё Райка – мать его. Паша – отец Лёни, как привёл её сюда, так мы все в свинтусах оказались. Она, конечно, ничего не скажу, – чистюля первостатейная, день-ночь чистила, мыла, скребла. Мы же места общего пользования по очереди убираем, у нас и график на кухне висит. Так она вечно после всех перемывала. Это разве уборка, кричит, свинтусы все, по уши грязью заросли! И кастрюли чужие почистит, и двери отмоет. Не могу, говорит, беспорядок видеть. Тошно. Ну вот. Дитё родилось, думали, поуспокоится. Где ж с младенцем гигиену наводить? Куда там! Ещё пуще налегает. А Паша, бедолага, вообще дохнуть боялся. Чуть шевельнётся: «Ку-уда пошёл? Куда положил? Куда сел?»

Старушка с голубыми волосами так мастерски копировала истерические интонации, что мы, переглянувшись, прыснули.

– Когда им квартиру дали, мы перекрестились. Порядок – оно, конечно, хорошо, но нервы дороже. Вот только от Райки мы не избавились. Паша-то здесь остался. После работы сюда – и сидит в своей комнате до позднего вечера. Только ночевать к жене уходил. Ну вот, а потом он на производстве погиб. А Раиса…
– Девочки, вы не заблудились? – раздался голос Лёни.

Бабуля заполошно взмахнула руками и скрылась в своей комнатёнке, на прощание умоляюще приложив палец к губам.

Это случайное знакомство с симпатичным Свинтусом могло бы забыться, но через пару лет я вышла замуж и поселилась в соседнем квартале. Как-то вечерком столкнулись случайно с Леонидом, и я представила его своему супругу. Мужчины обменялись крепким рукопожатием и уже через полторы минуты заспорили, в каком масле лучше вываривать деревянные ручки для инструментов, которые, естественно, нужно делать собственноручно.

Так, легко и просто, Лёня вошёл в нашу компанию и стал другом, которого обязательно звали на все семейные праздники и знакомили с незамужними подругами.

Конечно, я никому не рассказывала о позорном прозвище, но простодушный Лёнька сам раскололся, когда мы уговаривали его назначить свидание хорошенькой Наталье – анестезиологу областной больницы.

– Да вы что, – обречённо отмахнулся приятель, – она такая светлая, чистенькая, а я… Я – свинтус.
– У тебя нормальный творческий беспорядок! – загудели мужики, ободряюще похлопывая Лёньку по плечу. – Ты же живёшь практически в мастерской.
– Не утешайте, – буркнул Лёня. – Свинтус самый настоящий.
– Опять мать с инспекцией налетела? – проявил кто-то проницательность.
– Ага, – сознался приятель, понурив голову.

Мы понимающе переглянулись. Довелось нам с этой особой познакомиться. Как-то на майские Леонид умудрился подхватить ангину. И мы, возвращаясь с пикника, зашли всей компанией проведать болящего. Но наши дружеские посиделки были прерваны самым безобразным образом.

В комнату влетела мать Лёньки и немедленно включила ультразвук. Из сплошного потока истошного визга удавалось выхватить только отдельные слова:
– Привёл шайку-лейку!.. Сидят в сраче!.. Сдохнешь под забором!..

И мы, взрослые положительные люди – Вадька в исполкоме работает, Женька без пяти минут кандидат биологических наук, – даже не пытаясь сохранить достоинство, сбежали от горластой тётки, подвизающейся во вневедомственной охране.

Лёня потом звонил нам всем, извинялся.

– Причём в кого она такая, никто не знает, – виновато рассуждал он. – Она ведь из многодетной семьи, все хорошие добрые люди, бабушка Домна вообще золотой души человек. Голодное военное детство – сначала эвакуация, потом оккупация, жили в сарайчике с земляным полом, всех стригли под машинку – от вшей. Откуда в ней такая фанатическая страсть к порядку? Ведь ей же абсолютно безразлично, какой перед ней человек – хороший, плохой, умный, дурак. Главное – чисто ли он живёт.

Конечно, мы отнеслись с пониманием. Ну, не повезло человеку, как это писали в старинных романах, с «виновницей его бытия», что поделаешь. Тут не сердиться, а сочувствовать надо.

– Лёнь, а ты не пробовал как-то от неё отделаться? Ну, там, замок сменить, что ли?
– Да вы что! Она тогда всю вохру с собой приведёт. От неё уже приходили двое, поучить меня.
– Это вообще бред! – взвился Вадим. – Ты известный изобретатель, рационализатор, два твоих патента за границу продали. На заводе на руках носят, в Политехе почасовку читаешь. А мать тебя за сопляка держит, унижает.
– Знаешь, Лёньчик, жениться тебе надо. На такой боевой девчонке, чтоб смогла твоей маман отпор дать, – предложила Оксанка.
– Не-не, – попятился Лёня. – Мать ко мне раза три-четыре в месяц является, а тут её копия круглосуточно под боком будет? Я такого не переживу. Да и не позволит мама мне жениться по своему выбору. Она сама мне невесту выискивает. Уже приводила одну – увесистую такую тумбочку. На пару тут у меня шуровали. Мать потом спрашивает: мол, как она тебе? Ничего, говорю, аккуратистка, только толстая слишком. Это ж сколько будет стоить её прокормить?
– Ну и аргумент! – расхохотались мы.
– А мою мать только такими и проймёшь. Начал бы я рассусоливать про любовь, взаимопонимание, она и слушать не стала бы.
– Слушай, Лёнь, маман у тебя тот ещё фрукт, но не женит же она тебя насильно?
– Надеюсь, – обречённо промолвил друг.

Надежды оказались тщетными. Тем же летом Раиса Ивановна завезла сына к родне в село. Благодаря мастерски организованной интриге он оказался в копне сена с соседкой Олей, а когда они утром огородами возвращались домой, там уже начинались приготовления к свадьбе.

Робкие возражения Лёни, что они с девушкой едва знакомы и надо бы получше присмотреться друг к другу, мать парировала несокрушимым аргументом:
– Испортил девку – женись. Я за тебя краснеть перед людьми не намерена. Раньше надо было присматриваться, а не в копну прыгать.

Сообщить матери, что портить, собственно, там нечего, джентльмен Лёнька не рискнул.

Ох, как не хотелось ему знакомить друзей с юной супругой, сколько увёрток он изобретал! Но мы – жизнерадостные сволочи – настаивали. И вот этот день настал.

Первое, что нас насторожило, едва вошли в прихожую, – запах. В старой коммуналке всегда стоял аромат готовившейся еды, пахло замоченным бельём, популярным бальзамом «Звёздочка», немножко котами и ещё чем-то неопределённым, что, наверное, можно назвать запахом старомодного уюта. Сейчас же в прихожей навязчиво тянуло каким-то моюще-дезинфицирующим средством.

Вошли в Лёнькину берлогу и ахнули. Антресоли были задёрнуты шторой с воланчиками, исчезли кульман, станок, гитара и портрет Чехова. Вместо верстака стоял полированный стол, а продавленную низенькую софу заменил солидный диван. И даже глобус, даже глобус не помиловала нещадная рука! Вместо него висела растреклятая люстра с пластмассовыми сосульками, изображавшими хрусталь.

Ольга, стройная миловидная девушка с острыми глазами и пронзительным голосом, после короткой церемонии знакомства пригласила всех к столу. Но вкус отлично приготовленной еды и вся атмосфера застолья были испорчены. Оля постоянно шпыняла Леонида, критикуя и высмеивая каждое его слово. Пару раз прозвучала и обидная кличка Свинтус. Дело кончилось тем, что прекрасная половина нашей компании вывела новобрачную в кухню под предлогом помощи и деликатно, но решительно объяснила, что Лёню мы любим и обижать не советуем. Мы понимали, что после этого превратимся в персон нон грата, но желание защитить друга было сильнее.

Однако зря мы опасались, что новобрачная запретит мужу общаться со старыми друзьями. Отказываться от таких ценных знакомств – Вадька в исполкоме, Женька без пяти минут кандидат, Наташа анестезиолог, а у Оксанки мама вообще билетными кассами заведовала – прагматичная Ольга не собиралась. Унижать при нас Лёньку перестала, но, судя по вечно виноватому выражению его лица, нехорошо у них было.

Нельзя сказать, что не было попыток обтесать Ольгу. В конце концов, что она в своём селе видела? Мы приглашали её на концерты, водили на вернисажи и театральные премьеры. Но в театрах она видела только потёртые кресла и плохо вымытые плинтусы, в музеях – пыльные витрины, на выставках – паутину в углах. Что не мешало ей после каждого такого мероприятия бодро потирать ладошки:
– Ну вот и поднабрались культурки.

Чем дальше, тем реже мы с ними встречались. Надоело слушать вечную Ольгину похвальбу, что у неё такая чистота, что с пола можно есть, а Лёнька стал просто скучным. Сидит угрюмо в углу, слова не промолвит.

Но в один прекрасный день он явился без приглашения на день рождения моего мужа и, забыв его поздравить, повалился на стул, будто подкошенный.

– Ребята, мне конец!
– Только сейчас? – иронически переспросил Вадька. – Мы думали, ты уже давно крест на себе поставил.
– Они решили съезжаться, – не обратил внимания на подколку Лёня. – Ольга собралась ребёнка завести. Мать на пенсию выходит, будет нянчить.

Выслушав в подробностях последние новости, мы единогласно вынесли вердикт:
– Бежать тебе надо, Лёнька. Бежать!
– А куда? А как? А что? – заныл страдальчески Лёня, заглядывая всем нам по очереди в глаза.

Это так страшно, когда правильное мужское лицо с холодноватыми скандинавскими чертами искажается жалобной гримаской, губы дрожат, а льдисто-голубые глаза принимают выражение побитой собачки.

– Ну, касательно «куда» проблем нет, – сказала, подумав, Оксана. – У меня дед полгода назад умер. Дом мы выставили на продажу, но покупателей пока не нашлось.
– А Оля что скажет? Она же и на работу примчится ко мне, и выследит, где живу, – испуганно проговорил Лёньчик.
– Спокойно, за дело принимаются мастера, – торжественно провозгласил Вадим. – Девочки, а ну-ка сдвиньте посуду, нам нужно диспозицию выстроить.

Через два часа споров и ругани был составлен детальный план Лёнькиного спасения, включавший в себя незаметную эвакуацию необходимых вещей, временный перевод с завода в пригородный филиал, помощь исполкомовских юристов в бракоразводном процессе и прочие элементы.

Для того чтобы описать, как Раиса Ивановна и Ольга пытались вернуть домой блудного сына и мужа, требуется перо как минимум Гюго, а в некоторых моментах – и Франца Кафки. Но спину Лёни прикрывали друзья, да и сам он, вырвавшись из своего стерильного заточения, довольно быстро опять стал прежним – весёлым, остроумным, изобретательным и щедрым на дружбу.

Исполкомовским юристам даже удалось выставить соломенную вдову из Лёнькиной комнаты, поскольку она, боясь потерять часть родительского дома, не стала прописываться у мужа. Исчезла Ольга, а вместе с ней занавеска с воланчиками, полированный стол на двенадцать персон и велюровый диван. Зато вернулись на законное место верстак и кульман. А на Новый год мы вручили другу отличный глобус с требованием повесить его вместо гнусной люстры с пластмассовыми сосульками.

На огонёк этого оригинального светильника как-то прилетела ясноглазая Алёнка, да так и осталась в Лёнькиной берлоге. Творческий беспорядок во владениях мужа её абсолютно не смущает, потому что он выкупил ещё пару комнат в своей коммуналке, и там она обустроила всё так, чтобы было красиво и удобно и ей с мужем, и обоим их мальчишкам.

Удивительно, но Раиса Ивановна приняла во всём этом обустройстве самое деятельное участие. Теперь она если и налетает, то с игрушками, домашними пирожками и леденцами. И даже глазом не поведёт в сторону стопки неглаженого белья или закоптившейся кастрюльки. А прошлую невестку вспоминает иронически:
– С пола у неё, видишь ли, можно есть. Ну и пусть себе ест, а мы уж тут как-нибудь со скатертей поедим.