Свято место пусто не бывает

То, что сгорело в середине апреля 2019 года, является всего лишь версией собора Парижской Богоматери. Версией XIX века, когда проводилась его реконструкция, причём довольно произвольная. И судить по ней о первоначальном замысле создателей Нотр-Дам – всё равно что верить фильмам о динозаврах. Ведь облик голливудских ящеров – всего лишь фантазии учёных, воссоздавших этих чудовищ по нескольким косточкам. А как динозавры выглядели на самом деле, никому неизвестно.
Со знаменитым собором – то же самое.

Строительство собора Парижской Богоматери началось в 1163 году, при короле Людовике VII. В детстве Людовика в короли не готовили. Он был младшим сыном Людовика VI Толстого и должен был пойти по духовной части. Но старший принц Филипп погиб, и бремя власти легло на плечи младшего.

Религиозное воспитание сказалось, король был очень набожным, уделял большое внимание строительству храмов, вот и Нотр-Дам основал. Причём первый камень в фундамент будущего знаменитого собора заложил тогдашний Римский Папа Александр III.

Огромная честь для храма! Особенно с учётом того, что Франция XII века была ещё государством рыхлым и не слишком могущественным. Лично Людовику принадлежал небольшой кусочек территории, в том числе и Париж, а прочие части страны признавали его главенство чисто формально.

Но и Папа был не всемогущ. Он тогда вёл тяжёлую войну с германским императором Фридрихом Барбароссой. Папа искал союзников где возможно, и сделал приятное французскому королю. А Людовик, основав большой собор, куда впоследствии попало много важных христианских реликвий, положил начало восхождению своей державы.

Собор Богоматери, кстати, был построен не на пустом месте. Ранее здесь существовало три христианских храма и один языческий, древнеримский. То есть место, что называется, было намоленное.

Каменные звездолёты

Надо отметить, что Нотр-Дам возводился как собор нового типа. В те годы в европейской архитектуре господствовал романский стиль. Здания были массивными, стены – толстыми, с небольшими окошками. Очертания зданий делали закруглёнными. Строения бывали очень красивыми, но они не могли расти в высоту, не преодолевали силу земного притяжения. Одним из главных препятствий для роста являлась полукруглая арка, используемая в романских конструкциях. При таких очертаниях стороны арки давят друг на друга, и при определённой высоте их начинает распирать.

А готика родилась благодаря изобретению стрельчатой арки – заострённой вверх. Оказалось, что в таком варианте распирания не случается. Строения взлетели вверх, в небо, и стали выглядеть более лёгкими, ажурными. Этот стиль даже называли «устрашающе величественным».

Некоторые средневековые храмы достигали размера пятидесятиэтажного небоскрёба.

Хотя именно собор Парижской Богоматери нельзя назвать чисто готическим. Он построен в смешанном стиле. Автор XIX века даже назвал парижский храм химерой, то есть мифическим существом, у которого голова, туловище и хвост взяты от разных животных. Впрочем, жутковатые каменные химеры, которые сейчас неразрывно связаны с собором Нотр-Дам, в средние века на его стенах ещё не сидели.

От закладки первого камня до того, как здание приобрело более-менее знакомые нам черты, прошло почти двести лет. Да и в последующие века оно достраивалось и переделывалось.

Денег было мало, да и технологии не отличались совершенством. Производственные процессы не были механизированы и поставлены на поток, все части изготавливались вручную. Шаг за шагом, год за годом. Поколение за поколением умирало, не увидев готового собора. Но люди продолжали работать.

Насколько это не совпадает с нашими представлениями о средневековье! Отсталость, неграмотность, дикари-крестоносцы – так мы воображаем себе ту эпоху. Все убеждены, что Земля плоская, а маленькое Солнце ходит поверх неё с запада на восток…

И в это же самое время в «дикой» Европе рождается фантастическая архитектура, возможная только при соответствующем развитии науки и ремесла.

Точка сборки

Собор Парижской Богоматери стал точкой, вокруг которой выкристаллизовалась французская государственность. Долгое время он был самым большим храмом Европы и символизировал богатство и власть короля Франции.

Во многом благодаря ему Париж стал признанной столицей. Тем более что последующие короли постарались сделать свою резиденцию одним из важнейших центров христианского мира. Для этого, например, один из них, Людовик Святой, купил и привёз в свою столицу терновый венец – тот самый, что надевали на голову Иисуса перед распятием. Реликвия была куплена за огромные для того времени деньги – 130 тысяч ливров. Для сравнения: бюджет французского государства, причём в более богатом XIV веке, составлял всего 750 тысяч ливров.

За 30 ливров можно было купить двухэтажный дом в провинции. За 40 тысяч можно было построить мощный современный замок. И вот – пятая часть госбюджета пущена на покупку венка.

При этом покупка была льготной, со скидкой. Дело в том, что венецианские купцы, у которых реликвия находилась в залоге, изначально заломили за неё намного большую цену и согласились уступить только после уговора, по которому большая часть шипов от венца осталась в их распоряжении.

А вот ещё цифра. Крыша собора Парижской Богоматери, на которую ушло 20 гектаров дубового леса и 200 тонн свинца, обошлась всего в 100 ливров!

Но никакого противоречия тут нет. Дело в том, что реликвии, связанные с Христом и святыми, и являлись самыми главными сокровищами, а церкви, в которых они хранились, считались всего лишь… футлярами.

И если даже забыть о священности обсуждаемого предмета и подойти к вопросу чисто экономически, всё потом многократно окупилось. Деньгами миллионов паломников, поток которых не иссякает до сих пор, а также политическим капиталом.

Горе от ума

Взгляд на храмы как на футляры для святынь имел и негативную сторону. Ведь собор приобретал политическое значение, а значит, в него постоянно вносились изменения в соответствии с «линией партии».

Уже в XIV веке начались реконструкции, не учитывавшие изначальный замысел создателей собора. А в XVIII веке подобное вмешательство стало катастрофическим.

Сначала Людовик XIV (Король-Солнце) решил облагодетельствовать Нотр-Дам и выполнить обет, данный его отцом Людовиком XIII (это тот самый, которого в кино сыграл Олег Табаков). Тот пообещал Господу построить в храме новый алтарь в благодарность за рождение сына, но не успел выполнить обещанное. А сын, к сожалению, выполнил. И поместил внутрь строгого, мрачноватого готического строения пышный мраморный «торт» в духе своего времени.

Много вреда принесли в том же веке и учёные архитекторы, считавшие себя образцом вкуса. Они украшали лаконичное здание лепниной, а главное, попортили много средневековых витражей, которые изначально делались из несовершенного стекла XII–XIII веков, слишком толстого, с вкраплениями пузырьков. Но тогдашние мастера другого материала не знали и работали с ним настолько виртуозно, что мутноватые стёклышки ловили солнечный свет максимально эффективно, так что выложенные изображения играли всеми цветами, ярко и по-разному, в зависимости от времени дня.

Это делали простые ребята-ремесленники. А в XVIII веке за дело взялись академики и едва не погубили уникальные витражные «розы» в стенах собора. По счастью, до всех витражей их руки не дошли.

Другая беда подстерегала собор после Великой Французской революции. Преобразователи жизни почему-то выкорчевали шпиль-колокольню. Они в принципе собирались ликвидировать религию как орудие мракобесия. Были даже отпечатаны пособия по взрыву готических храмов. Когда выяснилось, что французский народ в массе такие действия не одобряет, революционеры решили переименовать Нотр-Дам в храм Разума. Вынесли из него церковную утварь, запретили звонить в колокола, а вместо статуй святых установили трёх чудовищ, изображавших католического священника, протестантского пастора и раввина.

К счастью, император Наполеон вернул всё на места и закрепил возврат своей коронацией в храме.

Не покидай меня, безумная мечта!

Наполеон отменил гонения на церковь, но отлаженная веками система взаимодействия церкви и государства нарушилась. В результате в начале XIX века главный парижский храм пришёл в упадок. Общественное настроение склонялось к его сносу. И тут на помощь собору пришёл литератор.

«Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго взорвал мозги французов, заставил их полюбить не только героев романа, но и место, в котором происходит действие. Под давлением общественности правительство выделило деньги на восстановление исторической реликвии, собирались и частные взносы.

Реставрацию возглавил Эжен Виолле-ле-Дюк. Он восстановил полуразрушенное здание, заменил разбитые статуи и установил множество новых, ранее не существовавших. Например, страшноватые химеры – это изобретение ле-Дюка. На эту идею его натолкнули горгульи, существовавшие в храме со средних веков. Разница лишь в том, что вертикально торчащие из стен горгульи – это технические сооружения, водостоки, стилизованные под чудовищ, а химеры стоят на карнизах собора без технической необходимости, просто для забавы и ради нагнетания жути.

Ещё архитектор восстановил снесённый революционерами готический шпиль и установил вокруг него фигуры апостолов, один из которых, Фома, кстати, был скопирован с него самого.

Принцип работы ле-Дюка был таков: «Реставрировать здание не значит подновлять его, ремонтировать или перестраивать; это значит – восстанавливать его завершённое состояние, какого оно могло и не иметь никогда до настоящего времени».

Иначе говоря, архитектор «восстанавливал» средневековые объекты не такими, какими они были в прошлом, а в соответствии со своими представлениями о том, каким это прошлое должно быть. То есть – реконструкция динозавров.

Именно поэтому противники Эжена говорили, что «после его реставраций нельзя собрать даже обломков прошлого».

Говорите, пожар уничтожил уникальную старину? Ну-ну.

И после смерти мне не обрести покой

Кстати, о пожарах. Почему бы не освежить в памяти недавние события?

Вот как горела крыша и плавились свинцовые пластины на ней: «…На самой верхней галерее, над центральной Розой, между двух колоколен, поднимается яркое пламя, окруженное вихрями искр… Под тёмной балюстрадой… две водосточные трубы, словно пасти чудовищ, извергают жгучий дождь, серебристые струи которого сверкают на темной нижней части фасада. По мере приближения к земле оба потока жидкого свинца разбрызгиваются, как вода, льющаяся из лейки. А над пламенем громадные башни, у которых одна сторона была багровая, а другая – совершенно чёрная, казалось, стали ещё выше и достигали безмерной величины отбрасываемых ими теней, тянувшихся к самому небу».

Кто это у нас такой художественный репортаж дал с места событий?

Виктор Гюго! Отрывок из его романа, где Квазимодо устроил пожар на крыше собора, чтобы отбиться от нападающих. Автор не придумал историю, а взял её из средневековых хроник. Собор-то за время своей жизни горел не раз.

Более того, здание разрушалось и без пожаров. Просто потому, что любая конструкция имеет свой срок службы. Строения смертны, как и люди. У панельной девятиэтажки время жизни шестьдесят лет. А у эксклюзивного храма – скажем, двести пятьдесят.

То есть Нотр-Дам должен был умереть уже раза три. Что он и делал.

Незадолго до пожара реставраторы жаловалось на фасадные трещины и выпадающие камни. Дожди, снег, перепады температуры – кладка рушится. И так было всегда. В легенде XV века Париж терроризирует стая волков. Жрёт горожан. И ничего не могли с этим поделать, но заманили зверей к собору Богоматери. А оттуда будто бы Богородица камень скинула на голову вожака, а остальные волки перепугались и дали себя перебить.

То есть здание разваливалось и в XV-м, и в XIX-м, и в XXI веках. Потом его восстанавливали. Всякий раз по-новому.

Эй, пожарные спасите! Наши вещи выносите

А теперь немного о французских пожарных, которых у нас не обругал только ленивый. Дескать, и опоздали на пожар, и действовали непрофессионально, дали огню разгуляться. Почему крышу не тушили? Почему вертолёты не использовали?
Потому что!

Лить воду на крышу было нельзя. Жидкость своей тяжестью проломила бы перекрытия, и огонь бросился бы внутрь, сожрал бы всё самоё ценное. Да и разрушение конструкций началось бы из-за просочившейся в щели воды. То есть подобное тушение принесло бы больший ущерб, нежели огонь.

Могли произойти самые страшные ситуации – обрушение свода и гибель внутреннего интерьера. Если бы от жара расплавился свинец в витражах, стекло вылетело бы и разбилось на сотни осколков. Если бы огонь перекинулся на башни фасада-колокольни и добрался до колоколов, они бы рухнули, проломив все перекрытия и фасад.

Это не произошло потому, что пожарные не трогали крышу, а методично восемь часов поливали стены. Создавали завесу из мелких брызг. Парижские пожарные – молодцы.