Какая всё-таки у человека избирательная память! Снова и снова Наталья пытается вспомнить лицо своей матери, и ничего не получается. Только какие-то тени и отвратительный запах от выпитого одеколона.

«Здравствуйте, Владимир! Хочу поделиться с вами моей жизнью, которую я не рассказала бы никому, даже случайному попутчику в поезде. Почему только вам? Прочла в «Моей Семье» про «славиков из мглы», и мне показалось, что вы сможете дать моей истории жизнь… С уважением Наталья».

Она помнит одежду, в которой ходила в интернате, – большой фланелевый халат. Девочка сама подрезала его ножницами по росту и заворачивала рукава. Вместо чулок (колготок тогда не было) выдавали тренировочные синие штаны и носки. А нижним бельём были голубая майка и «мальчиковые» сатиновые трусы.

Наташа стыдилась этой одежды, но педагоги внушали, что советского школьника не должен волновать внешний вид.

Мылась Наташа редко – чуть тёплой водой, из-за этого в волосах не переводились вши. Голову постоянно обрабатывали дустом, коротко обстригали. Волосы торчали клочками, но вши не выводились. Начались проблемы со здоровьем. Из-за полухолодного душа девочка застудила уши. Начался отит, сначала одного уха, а затем и второго… Наташу никто не лечил, только капали борный спирт в уши. Это очень больно, но девочку привязывали верёвкой к стулу, чтобы не дёргалась и не убегала.

В зеркале она видела убогое существо, одетое как чучело, пахнущее дустом, с ёжиком волос со вшами, с гноящимися ушами! С ней никто не хотел дружить, она была изгоем, дочкой матери-алкоголички.

Девочка перестала общаться, разговаривать, играть, неделями молчала и читала все книги подряд, перечитала за год почти всю школьную библиотеку. С книгами было приятно и комфортно. Наташа закрылась в собственном мире, перестала даже отзываться на своё имя.

Стремительно падали слух и зрение, девочка перестала расти, перестала набирать вес. Худела и молчала.

Забили тревогу врачи интерната. Вызвали психиатра. Наташу расспрашивали, она молчала, но после того как её попросили нарисовать что-нибудь на листке и ответить на вопросы письменно, врачи признали, что девочка здорова психически, но «находится на грани».

Теперь Наташа говорит, что в семь лет была взрослее многих нынешних пятнадцатилетних.

А самым страшным временем в интернате были каникулы или праздники, когда детей забирали по домам, а Наташа оставалась одна в пустом здании. Да, там были и сторож, и дежурный воспитатель, но им нет никакого дела до одинокой девочки. Главное, что жива и накормлена, всё остальное не входило в служебные обязанности.

Много раз Наташа просила подружек, чтобы упросили своих мам взять её на выходные домой, чтобы просто помыться и поспать в чистой квартире среди «нормальных людей», а не одной на опустевшем этаже спального корпуса.

Но однажды девочка услышала, как одна из мам возмутилась в ответ на эту просьбу: «Да у неё мамаша алкашка, вдруг эта замухрышка обворует наш дом? И вообще мы приличные люди, чтобы брать домой всякую шваль».

После этого Наташа перестала проситься к подружкам домой, замолчала и общалась только с учителями, её отдушиной оставались только книги, их девочка читала запоем, всё свободное время.

Наташе некому было похвалиться пятёрками практически по всем предметам, некому было мастерить поделки к 8 Марта и 23 Февраля, она делала эти поделки на «отлично», но они оставались в классе.

Все её сочинения зачитывались перед одноклассниками, но девочке было всё равно. Она давно решила, что её таланты никому не нужны.

Наташа вспоминает даже попытки изнасилования и другие ситуации, откровенно опасные для жизни и психики, но самое главное, что она вынесла из этих стен, – это то, что «если ты не нужен своим родным, то не нужен вообще никому, ты просто ноль в этой жизни, пустое место». С тех пор в Наташе живёт тот маленький ребёнок, забытый в опустевшем здании спального корпуса.

Родилась Наташа на Целине. Её мать, тоже отличница, уехала туда «по зову сердца», вышла замуж, родила двух дочерей и тут же развелась с мужем, который нашёл другую. Мама стала выпивать. Сразу после развода она отправила двухлетнюю Наташу к бабушке и дедушке в Ленинград.

Ленинград 60-х годов для Натальи – это запахи. Запах мокрого асфальта летом и запах санок после прогулки зимой. Запах «намастиченного» паркета в огромной коммуналке, запах метро, кожаных сидений в такси, фанерных трамваев красного цвета, с сиденьями по периметру вагона и деревянными рейками в полу… А ещё вкус розовых цветочков на кустарниках, росших вдоль проспекта, и облака тополиного пуха на тротуарах. Наташа собирала облака в кучки, приносила домой и говорила, что из пуха можно сделать подушки. Бабушка и дедушка втихаря выбрасывали тополиный пух, но говорили девочке, что добавили его в подушки, и Наташа верила.

Раем была комната в доме с парадной, массивными дверями огромной коммунальной квартиры с прихожей, ванной, туалетом, кухней. Там всё было большим для маленького ребёнка. Этот дом стоит и по сию пору и считается престижным, но уже не кажется таким гигантским, как в детстве.

Запах старых книг. Бабушка была неграмотная, но ценила книги больше всего на свете. Все её дети окончили школу с медалью – так она всех мотивировала. Но достойно прожить жизнь смогла только старшая дочь, сестра Наташиной мамы.

Наташа любила разглядывать у бабушки старые чёрно-белые фото. Ей очень импонировала серьёзность и искренность позирующих людей. Ни грамма себялюбия, фальши, которые так видны на современных фото. Кажется, будто на нас смотрит прошедшее время, мудро и серьёзно, как бы спрашивая – ну и как вы там живёте? Не подводите нас, своих предков? Не опускаетесь до бесов?.. Это светлое воинство стоит за плечами каждого из людей.

В огромной коммунальной квартире у неё был сосед, шестилетний мальчик. Вместе с ним Наташа и научилась читать в три с половиной года. Она просто была в восторге от этого умения и читала без разбору. В четырёхлетнем возрасте прочла статью из газеты о каком-то партийном съезде, к восторгу взрослых.

Чувство счастья было таким полным, что Наташе казалось – так будет вечно.

Внезапно приехала мать и забрала Наташу к себе. К тому времени бабушка и дедушка внушили девочке, что мама и есть самое главное в жизни. Приехала мама, и в жизни Наташи начался ад.

Вдруг оказалось, что Наташа у мамы – не самая умная и не самая красивая. Хотя к пяти годам девочка уже умела читать и рисовать, садиться на шпагат и отличать Чайковского от Шуберта. И вдруг оказалось, что для пьющей мамы всё это не имеет значения. Пришла пора понять, что ты никто, повсюду искать еду и радоваться простому куску хлеба.

В саду воспитатели спрашивали Наташу: «Твоя мамашка придёт за тобой сегодня?» И она понимала, что если мама не пришла, то дома всё плохо. В пять лет она научилась приходить в садик и возвращаться оттуда сама. В садике у неё было главное – друзья и еда. Самое страшное происходило в выходные, когда сад не работал. Еды в доме не водилось никакой, но зато были гора окурков и море бутылочек из-под одеколона. Её так называемая мама клянчила у людей одеколон, чтобы делать дочкам «компрессы от простуды». Эти «бутыльки» валялись во всех углах грязного жилища, Наташа с сестрой выносили их поздно вечером на пустыри.

Вскоре старшая сестра-школьница стала падать на уроках в голодные обмороки. Учителя забили тревогу, и сестру отправили в санаторий «на откорм». Наташа продолжала кормиться в садике пять дней в неделю, а в выходные дни голодала.

В конце концов мать заставили отдать обеих дочек в интернат. Мама со спокойной душой их туда оформила, лично отвела и – пропала. Больше Наталья никогда в жизни не видела свою мать.

К приходу в интернат Наташа умела свободно читать, писать, рисовать и лепить из пластилина, умела почистить и сварить картошку, пришить пуговицы, убрать в комнате, вымыть полы, постирать свои носки и трусы и даже сходить в магазин.

Ленинградская бабушка забрала её, походившую на тощего затравленного волчонка, из того первого интерната и поместила во второй, получше и поближе к культурной столице. Наташу отмыли, избавили от вшей, вылечили уши, одели в чистенькую, хоть и недорогую одежду. Девочке прописали очки, сводили к детскому психиатру, назначили успокоительные средства и витамины. Всего за один год Наташа выросла на двенадцать сантиметров и поправилась на шесть килограммов. В выходные и праздничные дни она теперь ездила к бабушке и дедушке в сказочный Ленинград.

И снова было счастье. И снова недолгое. Сначала умер дедушка Наташи, а потом и родной дядя. Сестра поступила в швейное училище и жила в общежитии. Ухудшились условия и в интернате, перестали давать горячую воду, а девочкам-старшеклассницам тёплая вода была очень нужна.

– Как мы ухищрялись соблюдать чистоту – это просто уму непостижимо, – вспоминала потом Наталья. – Здоровых девочек после этой школы не было вообще! У всех циститы, аднекситы и прочие неприятности. У трёх моих одноклассниц впоследствии выявили бесплодие, многие лежали в больницах и годами лечили женские болячки.

А тогда хотелось дружбы, романтических отношений. В школе у девочек и мальчиков зарождались «платонические романчики». Проигрывая сверстницам во внешности, Наташа написала пронзительное чувственное послание в стиле пушкинской Татьяны Лариной самому неказистому мальчику Пете. Двоечник Петя ошалел от такого напора и сдался.

Детские страсти негативно сказывались на учёбе, к тому же педагоги внушали старшеклассникам, что никакие институты не светят детям алкашей и уголовников. И как бы они ни старались, всем осталась одна дорога – в ПТУ. Так и случилось. Только один мальчик из всего выпуска впоследствии получил высшее образование. Остальные окончили восемь классов и ушли.

К тому времени бабушка Наташи получала пенсию 56 рублей, и в семье даже не обсуждался вопрос о продолжении образования. «Бабушка мне ничего не говорила, но скудное финансовое положение я очень ощущала, – вспоминает Наталья. – Курица у нас была по праздникам. Мяса я не видела вообще. Так что пришлось скорее начать зарабатывать самой. В интернате нас сразу предупредили, что никаких пособий не полагается. Сдав последний экзамен, мы сидели на крылечке школы и болтали. Вышла завуч и сказала, чтобы мы получили свои аттестаты у секретаря и поскорее исчезли. Именно исчезли. Что делать? Получили свои корочки и разбежались, обменявшись адресами. Телефонов почти ни у кого не было. Все жили в глухих деревнях. Адреса впоследствии тоже почти не пригодились.

«Дорогая Наталья! История вашей жизни взволновала меня, потому что сам я родом из советского детства, и ещё потому что я, «поздний» отец маленькой дочери, почувствовал благодаря вам, какую ответственность несу за её судьбу. А ещё беспощадный ветерок развеял романтический флёр прошлого, и я вдруг задумался: так ли всё расчудесно было в социалистическом раю? Да, было много искреннего, хорошего, но были и километровые очереди за колбасой, и с вечера мы «записывались» за молоком, и существовал пресловутый «блат». Вспомнилось, как в школьном сочинении я написал о том, что писатель Александр Фадеев застрелился, а училка зачеркнула это красными чернилами и строго сказала: «Для тебя он просто умер», – а классный руководитель тихо сказал мне в лесу, собирая грибы, что у правды в нашей стране много уровней, но чистую правду не говорят даже в Политбюро ЦК… И многое другое вспомнилось».

«Уважаемый Владимир! Я счастлива, что вы меня поняли именно так, как мне хотелось бы… Поэтому продолжу. Моя взрослая жизнь сложилась куда более драматически, чем детство. Но именно детство, моё интернатовское советское детство, остаётся фундаментом, первопричиной всего, что случилось потом. Прошло много лет, но сознание того, что я человек даже не второго, а третьего сорта, не проходит, а усугубляется. Кажется, что на мне несмываемое клеймо «Славика из мглы», которое все видят и осуждают…

Муж – главная ошибка моей жизни, – продолжает Наталья. – Родом Петя из глухой деревни под Лугой. Его растила мама, у него ещё было два старших брата. За всю жизнь этот человек не прочитал ни одной книги, не ходил в театр, не любил музеи. Рано начал курить и пить – в деревне это считалось нормой. И его братья были такими же недалёкими, работать не любили, мать их заставляла делать всю мужскую работу. Петя поступил в ПТУ на токаря, жил тоже в общаге. Учился отвратительно, прогуливал, а дипломную работу ему чертила я. После училища Петя работал в сельхозтехнике токарем. Зарабатывал неплохие деньги, но они у него не держались. Мог промотать за один день 50 рублей на кафе и такси. Потом его отправили от военкомата в школу ДОСААФ учиться на водителя. Получил права только с четвёртого раза и ушёл служить в Заполярье. Мы переписывались регулярно».

А ведь жизнь могла сложиться иначе. Наташа поступила в швейное училище и вдруг поняла, что она не самая пропащая в этом мире. По всем производственным дисциплинам у неё были пятёрки. Наташу ставили в пример остальным девочкам, просили помогать отстающим. Производственный план она всегда выполняла безупречно, без брака. Наташа хорошо рисовала, шила, не боялась осваивать сложное оборудование. В училище ей выбили повышенную стипендию. Девочка покупала красивые вещи, отрастила волосы и стала ничуть не хуже подруг.

Училище Наташа окончила с отличием, победила в конкурсе «Золотая игла». Выпускницу пригласили в Институт лёгкой промышленности на должность художника-модельера детской одежды.
Но ей по-прежнему нужно было зарабатывать на жизнь. Наташа пошла трудиться на швейную фабрику, жила в общежитии. Как бы там ни было, стала понемногу забывать ужасное прошлое.

Но тяжело заболела бабушка. Очевидно, все эти годы она держалась только потому, что требовалось поставить внучек на ноги, а как только это случилось, организм дал сбой. Перед смертью бабушка попросила не плакать о ней, сказала, что очень устала от жизни и смерть будет ей облегчением. А у Наташи возникло такое чувство, будто её покинул ангел-хранитель.

Вернулся из армии Петя и приехал к Наташе в Ленинград. Жить молодой паре оказалось негде – сестра к тому времени успела выйти замуж и родить троих детей. В общежитии отказали. Знакомые посоветовали уехать в область, где требовались рабочие на птицефабрику и давали жильё. Так и сделали. Петя устроился слесарем, и молодые тихо расписались в местном сельсовете.

Денег на свадьбу не было. Петина мама не дала ни копейки, сказала: «Вы теперь взрослые, выкручивайтесь сами». Мама обиделась, что молодые не стали жить с ней, но ведь в деревне остались только пенсионеры, не было ни работы, ни магазина, ни школы. До ближайшей асфальтовой дороги десять километров лесом, а дальше ловить попутку.

На птицефабрике Петя сразу встал на очередь на жильё, им дали комнату в общежитии, а через полгода выделили однокомнатную квартиру.

И опять жизнь вроде бы стала налаживаться. Но Петя вдруг возомнил себя исключительным мужчиной, стал выпивать, а в подпитии – драться.

По закону жанра Наташа забеременела… Токсикоз, отёки, отказывали почки (аукнулась холодная вода в интернате). Дважды Наташа ложилась в больницу. А муж пьянствовал каждый вечер после работы. Тем не менее в августе у Наташи родился доношенный сынишка. Из родильного дома Наташу забрала сестра. Муж был не в состоянии.

«Ребёнок болел постоянно, – вспоминает Наталья. – Нейродермит, энтероколит, отит. Аллергия почти на всю еду, бронхит и воспаление лёгких. Мы стали бессменными клиентами поликлиники и больницы. А муж пьянствовал – ну как же, он такой крутой, у него квартира, жена, сын!»

Ладно бы Петя просто пил, но при этом каждый раз издевался над молодой женой, говорил, что такой уродине место в зоопарке, что если бы не он, Наташа так бы и осталась жить в общаге старой девой. А ещё Петя твердил, что и сын у такой никчёмной матери вырастет полным идиотом.

Петя мог запросто вытолкать жену с ребёнком на улицу. Если у Наташи были деньги, она ехала в город к сестре, но чаще денег не было, и тогда Наташа просто сидела с ребёнком в подъезде на ступеньках.

Когда муж в очередной раз побил её и выгнал, Наташа пришла в милицию и всё рассказала. С неё сняли побои и завели на Петю дело по факту избиения и издевательства. Суд. Петру дали условный срок, но это мужа ещё больше разозлило. После очередной драки он сломал 11-месячному сыну ручку. Тут уж Пете дали 2,5 года усиленного режима. На суде Наташа сказала мужу, чтобы тот исчез из её жизни навсегда.

Наташа осталась одна с сыночком в посёлке, где нет никаких знакомых. Снова жуткое одиночество и голод, но теперь ей нужно было кормить и лечить сына. Соседка по лестничной площадке отдала Наташе швейную машинку, а та взамен шила ей вещи бесплатно. Но заказы были очень редки. Когда Наташа поняла, что скоро загнётся от голода, то пошла просить место в детском садике.

Место ей дали, но с условием, что Наташа устроится туда няней. И это здорово – на такой работе можно было питаться и остатки пищи забирать домой. Сын продолжал болеть, приходилось подолгу сидеть на больничном, а значит, зарплаты не было. Наташе казалось, что нищета и голод никогда её не оставят.

У родной сестры тоже всё обстояло плохо. Муж оставил её с тремя детьми, ушёл к более молодой и красивой. На квартиру, правда, не претендовал. Сестре пришлось устроиться дворником. Наташа помогала – сидела с детьми, приносила игрушки, которые ей давали в садике.

Из простыни и обрезков тканей Наташа сшила красивый костюмчик сыну, научилась вязать, вышивать и даже делать уколы, ставить банки. Делала стрижки и расписывала кухонные доски. Бралась за любую работу, но всё равно жила в нужде.

Отбыв срок, вернулся из колонии Петя. Наталья указала мужу на дверь, но неожиданно вмешался сын, закатил истерику, умолял не оставлять его без папы. Пётр раскаялся, просил прощения, стал трудиться по дому и гулять с сыном. Примирившись, супруги взяли шестнадцать соток огорода под овощи и картошку.

Наталья снова забеременела. Хотела сделать аборт, но снова вмешался сын. Он хотел сестричку и клялся, что будет помогать ухаживать за ней. И слово своё сдержал: целовал маленькую Танюшу, вставал к ней ночами – переодеть, покормить.

Сын пошёл в школу. Учился средне, но был спокойным, справедливым и честным мальчиком, учителя его хвалили.

Когда Тане исполнилось два года, попал в автомобильную аварию муж. Собирали врачи Петра почти по крупицам. Тогда же и Таня заболела тяжёлой формой коклюша.

Долгое время Наталья спала по два-три часа в сутки, ухаживая за мужем и дочкой. Одновременно с сыном управлялась с огородом, накопала пятьдесят мешков картошки, заготовила банки огурцов и помидоров. С тех пор Наталья ненавидит домашние консервы.

Пётр начал выздоравливать. И тут новая беда – умерла от красной волчанки старшая сестра. Наташе пришлось забрать к себе в однокомнатную квартиру её троих детей. Спустя некоторое время они оставили с собой только старшую девочку, младших определили в интернат.

Наталья работала день и ночь, шила на дому, управлялась с огородом, никому не показывая своей усталости, скрывая недомогания. Придя домой, дети всегда видели чистоту, порядок, горячий обед, весёлую маму. Все проблемы Наталья старалась брать на себя. А с работой у Петра не ладилось – на дворе уже были лихие девяностые.

Заболела и слегла мать Петра в глухой деревне под Лугой. Целый год муж мотался туда, возил продукты, стирал бельё, убирал дом. Умирая, мать Петра попросила у невестки прощения за то, что не помогала ничем, не признавала их семью.

Наследство – полуразрушенный деревенский дом – Наталье пришлось оформлять за свой счёт, в ущерб себе, оплатив все пошлины и долги. Пётр неожиданно пожелал проводить в этой деревне свой отпуск.

И снова Наталья напряглась – сделала в доме свекрови ремонт, перекрыла крышу, сарай, убрала подворье, вычистила пруд, вывезла со двора машину металлолома. Подворье получилось вполне приличное, но Петя так и не провёл там ни одного отпуска.

Ночами в Наташе вдруг стали пробуждаться и бродить смутные желания – быть женщиной, слабой и любимой, принимать заботу и ласку, получать наслаждение в постели.

«Наверное, я и есть одна из тех тёток с синими жилками на ногах, – писала мне Наталья. – Но вот куда нам таким деваться? Мы ведь не виноваты, что у нас всё так сложилось. Никто из нас не мечтал о такой жизни. Наверное, мы в чём-то похожи на ангелов, такие же безотказные и бесполые, но для всех мы – тётки».

Наступало утро, и всё начиналось сначала. Теперь стала стареть и слабеть её ленинградская тётя, сестра навсегда исчезнувшей матери. Тётя была настоящей образованной ленинградкой, театралкой и книжницей, но совершенно беспомощной в быту. Она принимала ухаживания как должное и даже дарила Наталье мелкие подарки, но никогда к себе не приближала, даже не оставляла ночевать, если Наталья приезжала к ней убрать квартиру и наготовить еды.

В семье тем временем разгоралась взаимная неприязнь у мужа Петра с сыном. И только дочка Таня, как добрый ангел, пыталась всех примирить. Таню в семье все обожали.

Сын поступил в машиностроительный техникум, успешно окончил его и устроился на завод. В армию его не призвали из-за нейродермита, хотя он очень хотел служить.

Племянница, старшая дочь сестры, тоже поступила в педагогический колледж, а чуть позже очень удачно вышла замуж. Богатая свекровь сразу подарила им квартиру, машину и дачу. С тех пор племянница прекратила с Натальей всякие отношения, лишь поздравляла с праздниками.

А потом случилась самая большая беда. Семнадцатилетняя Таня отпросилась у мамы переночевать у подружки на даче. Наталья согласилась, хотя в семье существовал неписаный закон – после девяти вечера Таня должна быть дома. В двадцать один час Таня позвонила и сказала, что у неё всё в порядке. Наталья уснула со спокойной душой, а утром позвонила незнакомая женщина и сообщила, что Таня скончалась по дороге в больницу. Какой-то мальчик, сосед по даче, пригласил в полночь Таню и ещё двух девочек прокатиться на отцовской машине. В итоге выезд на встречку при обгоне, мальчик в больнице, а все три девочки мертвы.

Наталья почти не помнит похороны дочери. Сын рассказывал, что было очень много людей, почти весь посёлок, приехали студенты из техникума, где училась Таня. Море цветов и море людских слёз.

После похорон в семье все замкнулись, каждый в себе. Общее горе отец, мать и сын вынашивали в себе порознь.

Вскоре умерла старенькая тётя в Петербурге и завещала им квартиру. Наталья с мужем переехали в Питер, а сын не пожелал, остался в родительской однушке в посёлке и запил. Постепенно пропил почти всё: мебель, посуду, бытовую технику. Наталья с мужем возили сыну продукты и оплачивали коммунальные услуги.

«Ну вот и всё, Владимир, – пишет мне Наталья. – Вернулась я в мой город, знакомый до слёз. Тихо стареть и доживать с человеком, который пил и бил меня. Смотрю телевизор, гуляю с собачкой, которую на юбилей подарил муж. (Чтобы не толстела!) Ухаживаю за могилками дочери, бабушки с дедушкой и тёти. Ничто не радует меня, ничего не хочется. Вы пишете мне о человеке, который в шестьдесят лет впервые взял в руки кисть и стал хорошим художником. Понимаю, но не хочу и не могу ни писать, ни рисовать, ни шить. Часто мучительно думаю: что в моей жизни было не так и могло ли сложиться по-другому? Почему многим простым, небогатым и честным людям выпадает такая жизнь, столько страданий? Кто-то объясняет это кармой, а я не верю. Несправедливо это по отношению ко всем, кто живёт по совести… Буду рада узнать, что вам пригодилась история моей жизни. С уважением, Наталья».

«Дорогая Наталья! Долго размышлял над вашей судьбой. Сравнивал со своей. В этом контексте я просто принц какой-то… Мне повезло вырасти в полной семье, отец почти не пил и никогда не поднимал руку на маму. Сейчас мама утверждает, что они были счастливы. Возможно.

Могла ли ваша жизнь сложиться иначе? Я думаю, могла, если бы вы, невзирая на мизерные заработки, пошли в Институт лёгкой промышленности, куда вас пригласили, и стали хорошим, а может, и знаменитым модельером. Уверен, деньги нашли бы вас. Но самое главное – вы смогли бы войти в совершенно новый круг общения. Да, этот круг поначалу был бы женским, но, думаю, и достойного спутника жизни вы обрели бы именно на таком пути.

Поделился с женой, она со мной согласилась. Она сама училась и продолжает учиться всю жизнь.

Моей маме сейчас восемьдесят пять. Недавно она вдруг при мне пожалела о том, что не училась дальше.

Многие девочки с детства мечтают о счастливой семье, муже, детях. Думаю, интернат эти мечты усугубил. Захотелось выстроить нормальную жизнь как можно скорее. Но вот с кем? Выстраданный мной по жизни принцип «ищи равного» – примеряю к другим и вижу: работает!

И хочется пожелать вам счастья, несмотря ни на что, и всё-таки жить, а не доживать, тем более в таком волшебном городе! С уважением,