Недавно мне довелось лететь в Челябинск. У нас в Ростове-на-Дону уже все ходят в футболках, в крайнем случае в пиджаках. А тут вдруг в очереди на регистрацию за мной встала тётка в пальто, резиновых утеплённых сапогах и шерстяной шапке.

– И ты от так поедешь? – на южнорусском говоре обратилась она ко мне, оценив кроссовки и майку.
– Да. Там больше двадцати градусов будет.
– Брешуть, – махнула тётка цветной сумкой.

Рейс был ночной, в зале освещение умеренное, поэтому я никак не могла определить, сколько ей лет.

– Надо было тебе нормально одеться, – посетовала она.

На том и расстались. А прилетев в Челябинск и продрогнув до костей, я снова увидела ту женщину.

– А я тебе говорила, – помахала она пальцем у моего носа. – Но и дать тебе ничего не могу, прилетела с одной сумкой, извиняй.

Однако на следующий день в суровый уральский город пришло летнее тепло. Поэтому через четыре дня, когда я возвращалась обратно, в челябинском аэропорту спасалась от духоты, помахивая газетой.

Вдруг чья-то рука перехватила моё запястье. Передо мной выросла женщина в модной, но недорогой красной куртке, чёрных штанах, обтягивавших стройные ноги, и резиновых неказистых сапогах – по ним я её и узнала. Шапки на голове не было, зато имелась замысловатая причёска: свежевыкрашенные каштановые волосы. Губы подведены розовым.

– Опять вместе летим? А я тебя сразу увидела! – кричала моя бывшая попутчица и размахивала руками.
– А я вас нет. Вы изменились до неузнаваемости.
– Давай на «ты». Я – Валя.
– Света.
– Хорошо, как сестру мою, легко запомнить. Пошли сядем, в ногах правды нет.

Мы сели, Валя попросила постеречь её вещи, а сама отправилась в туалет. Когда вернулась, я уже работала на ноутбуке.

– Быстро стучишь, – с уважением произнесла она. – Пиши-пиши, не отвлекайся, я посижу тут тихо.

Но Валя не умела тихо, она что-то искала в сумке, куда-то всё время оборачивалась, вставала, садилась, шуршала пакетами и хрустела яблоками. Мне это, как ни странно, не мешало. И вскоре я настолько привыкла к дополнительным звукам, что перестала различать голос диктора по трансляции.

– Све-е-ет, – вдруг толкнула меня Валя под руку. – Там про регистрацию говорят, пошли, что ли?

Пока стояли в очереди, Валя жаловалась, что приехала в Челябинск к сёстрам «пустая», а уезжает с тяжёлой сумкой, которую придётся сдавать в багаж.

– Надо было не брать половину, – обыденно сказала я, думая о своём.
– Та себе я могла и не брать. А диты? У меня же восемь детей. Обидятся, шо подарки им не взяла.
– Сколько детей? – спросила я, подумав, что ослышалась.
– Восемь. Старшему двадцать четыре, а меньшенькой четыре годика, я её так цёмаю, такая она у нас лапонька! Соскучилась уже. Они, пока маленькие, все как горошинки, а потом откатываются. Но Лиза красавица получилась, и характер хороший, мягкий, весь в меня.
– Валя, а сколько тебе лет?
– Сорок четыре. Но старший у меня не от этого мужа, от первого. В девятнадцать забеременела, а вин мене бросив, як узнав. Плохо про него не скажу. Вин хотив жениться, – перешла на суржик попутчица. – Любовь у нас была. Но маты его не дала разрешения, я ж сирота, значит, негожая невестка. Нас три сестры, я старшая. Мы в Челябинске жили по малолетству, а потом мать сгорела от рака, мы ещё в школу ходили. Отец перевёз нас на Луганщину, к своей матери, а сам поехав на Урал и там тоже помер.

Подошла очередь на регистрацию. Наши места оказались рядом.

– Вот повезло! – Валя расхохоталась и подхватила меня под руку. – Пошли.

Когда мы прошли все процедуры и уселись в кресла, разговор продолжился сам собой. Соседка достала старенький планшет и начала показывать: вот старший сын, работает в Москве. Вот средний – в последнее время часто болеет, Валя за него тревожится. Вот Матвей, десять лет ему, а несобранный. В его возрасте Коля уже «за мальцами доглядал, а Матвей всё о чём-то думает, мечтает». Вот Катя и Лизонька. На детсадовский выпускной Валя им купила и подправила платья – она швея по образованию.

Потом пошла серия фотографий самой Вали на мотоцикле – стареньком, собранном из разных запчастей, с приваренными с двух сторон багажниками. Сидит на снимке, рубашка в клетку, платок на голове, штаны закатаны, ноги загорелые, красивые. А сама Валя – лет тридцать от силы дашь, и улыбается от уха до уха.

– Что это?
– Так я молочницей трудю, молоко по хуторам вожу. У нас хозяйство, три коровы, свиньи, куры, гуси. Я коровок дою рано утром, а потом сажусь на моцик и развожу, то на рынок, то по людям.
– А муж?
– А муж тоже скотину управляет или в поле.
– Это второй твой муж? И как вы с ним живёте?
– Он старше на десять лет, засватал меня потому, что посмотрел, какая я в хозяйстве. Я ж всё могу: коров пасла на коне, кони меня любят. Домой вернусь – стирку затею, еду сготовлю. Он ходил, смотрел, а потом решил, что ему такая и нужна. Пришёл до бабушки моей – отдайте. Та ко мне. А я же его не знаю, не хотела. Но у меня сыночку тогда был годик, не первая невеста на селе, сама понимаешь. Бабушка говорит: иди за него, стерпится – слюбится. Вот так и пошла. Ещё семь детей с ним родили.
– Стерпелось, слюбилось?
– Знаешь, дали бы мне тогда ума больше, я бы себя отстояла, не послушала бабушку. А сейчас уже работаем с тем, что дадено. Вон сестра моя пять раз замуж выходила, и дети её всё это видели. Зачем им это надо? Только к одному мужику привыкли – уже другой. Нет, я поняла, что лучше, может, и не найду, а хуже – запросто. И приноровилась, хотя характер у него…
– Злой?
– Противный, вечно всем недовольный. Но я всегда нахожу выходы.

Среди прочих попалась фотка, где Валя в белой блузке и огромных клипсах. Строгая, причёсанная, как директор сельской школы. Блузка идёт ей куда меньше, чем клетчатая рубашка и мотоцикл.

– Я бы тебя тут не узнала.
– Так это ж я при параде – специально сфотографироваться. А это дом мой, огород, сарай. Хороший у меня дом, люблю его. Мы ж, когда война на Луганщине началась, переехали под Челябинск, всем табором в двухкомнатной квартире жили. Потерпели и вернулись, у нас тут всё.
– А как сейчас в Луганске?
– Та нормально. Тихо, люди работают, я же не в городе, в селе. Только цены в магазинах, как у вас, а пенсии украинские, в рублях это тысячи две-три.
– Как же вы выживаете?
– Кто скотину держит, кто на заработках в Москве. Сын мой на стройке. Пока я к сёстрам летала, он приехал, за младшими присмотрел.
– А к сёстрам для чего летала?
– Просто в гости. Они в интернете что-то искали, и вдруг билеты дешёвые, акция была, купили мне сразу – подарок на день рождения. Вчера купили – сегодня лететь, и у нас там дома всё закрутилось, завертелось. Дети рады, муж ворчит, сёстры кричат, мол, как ты полетишь, не боишься? В первый раз на самолёте, одна и без телефона. А я говорю: язык хоть до Киева доведёт. Приехала за полдня до самолёта, в аэропорту познакомилась с одной женщиной, потом ещё с одной, потом вот с тобой. Так и долетела.
– Валя, погоди. Ты правда живёшь без сотового телефона?
– А что такого, как раньше люди без него жили? Никто ж не умер. Телефон у нас дома один есть, «Нокия» старая, орехокол её называют. Мы ж на селе, дети рядом, раз в неделю куда позвонишь, и то не всегда. Интернет есть. Я бывает, вареники леплю или глажу, поставила себе планшет и с сестрой в Челябинске разговариваю. Она там тоже что-то робит. А тут мне пять тысяч подарили на день рождения. Я передала их сыну в Москву, попросила выбрать красивый телефон, чтобы как у всех. Он привёз, смотрю – дорогой, точно денег добавил. Покрутила, повертела и отдала ему. Мне он не нужен, а у сына как раз сломался.
– А в дорогу? Хоть самый простой, вдруг что-нибудь случится?
– Не случится. Когда летела туда, позвонила с телефона одной женщины, чтобы сёстры не переживали.
– Может, с моего позвонишь?
– Как долетим, позвоню, раз предложила. Спасибо.

Валя полезла в сумку, достала свёрнутую в рулон тонкую тетрадку, раскрыла – в ней в столбик записаны телефоны родных. Ногти соседки отливали голубым, синим и фиолетовым, некоторые были расписаны цветами.

– У тебя руки, как у телезвезды.
– Та ладно – рабочие. Гля, какие вены повыпирали. Но сестра моя младшая ногти делает, а средняя волосами занимается, вот они и причепурили меня. Двоюродная сестра куртку подарила, я, ты ж видела, в пальто приехала. И туфли подарили, там жара такая стояла. Но туфли я решила поберечь, вишь, в сапогах опять еду.
– Дочке передаришь туфли-то?
– Посмотрим, может, и дочке. Мне всё равно ходить некуда. Я вот впервые за двадцать четыре года одна вырвалась. И столько увидела, стольких людей повстречала, столько мне понарассказывали, понадарили, что еду домой, как тыква, из меня радость так и прёт.
– Валя, а если из села поближе куда-нибудь перебраться, не хотела бы?
– Не-не-не! Мне жить на селе нравится. Я в городе училась на швею – шум, гарь, все бегут. Нет. Дивись в окно, яки у нас поля зелёные, кусочками понарезаны, и много их так! А шо то за город вдали?
– Ростов-на-Дону.
– Река. А шо за река?
– Ну, Дон. Ростов же стоит на Дону.

– А я думала, на Донце. Точно, там же в названии всё сказано… Надо же! Детям расскажу, что реки сверху, как змеи, а огороды – как носовые платки, не поверят. Это ж видеть надо, иначе не поймёшь…

Когда прилетели, Валя позвонила своим родственникам, я проводила её к выдаче багажа, объяснила, куда идти дальше.

На выходе обернулась. Валя стояла и зачарованно смотрела на ленту, по которой ехали чемоданы. Я подумала, что в этом движении она тоже видит нечто новое и интересное. И сегодня вечером за чаем расскажет детям о ленте с чемоданами. Муж станет кряхтеть и ворчать, что из-за Валиного щебетания не слышно новостей. А она будет мешать в большом тазу желтоватое молоко и улыбаться.