– Я рада, что благодаря работе могу делать внукам разные подарки. После распада СССР, роспуска дикторов на нашем телевидении я осталась востребованной. Меня по-прежнему приглашают вести парады на Красной площади, концерты, зовут участвовать в передачах. Вся моя жизнь в движении. Часто слышу: «Как вам удаётся так хорошо выглядеть?» Никогда не делала косметических уколов или пластических операций, мне работа помогает оставаться в форме. И ещё: я всегда любила Родину и гордилась ею. К сожалению, сейчас патриотизм не ценится, принято ругать свою страну. Это плохо. Помню, как в 1973 году я первой из советских дикторов на год уехала в Японию вести на местном телевидении программу «Уроки русского языка». Ни на минуту не могла там расслабиться, потому что знала: я лицо своей страны, а это очень ответственно. Всегда улыбалась, была доброжелательной, следила за внешним видом. А вечерами в одиночестве скучала по семье. И, чтобы не грустить, делала записи, наброски очерков, наблюдений о Стране восходящего солнца. Муж потом уговаривал: «Пиши книгу, у тебя получится, ты же хорошо владеешь словом!» Дома мы с ним часто оставляли друг другу шутливые записочки и письма, даже в стихах. Иногда с помощью таких посланий мирились после мелких ссор. Жаль, что я их не сохранила, а со временем они забылись. Да и книгу написать так и не сподобилась. А всё потому, что ленивая. Из-за этого в своё время не вступила в комсомол и партию, не любила заниматься общественной работой. И машину не научилась водить. Лёша, супруг, как-то раз посадил меня за руль, объяснил, что и как, и мы сделали круг вокруг телецентра «Останкино». На этом моё вождение закончилось. Но с тех пор я искренне убеждена: женщина за рулём – гениальна, талантлива. Это же столько надо освоить, запомнить!

– Вы до сих пор не изменили своему стилю: одежда белого и красного цветов и знаменитые очки. Кажется, на советском телевидении вы первой решились надеть очки в кадре?
– Этот стиль, белое с красным, я заимствовала, когда была в Японии. Конечно, каждый день приходилось «обманывать» зрителя. Накину на белую кофточку платочек немного иначе – уже получается другой костюм. На следующий эфир – воротничок подниму и шарфик лёгкий повяжу. Вроде в одном и том же, но смотрится уже по-другому. А ещё в Японии я купила линзы, для нас это было чудом. Но с моими глазами они не прижились… В результате – да, я была первой, кто в эфире надел очки. Однажды ко мне подошёл наш начальник Юрий Летунов и сказал: «Аня, почему ты за кадром в очках, а в эфире – без? Сегодня же веди «Время» в очках». И пообещал, что в случае чего он всё возьмёт на себя. А я испугалась, что меня уберут за кадр. Это был огромный прогресс для нашего телевидения. Мне стало намного легче: не надо напрягать зрение, чтобы читать, не надо просить осветителей специально настраивать для меня свет. Правда, потом в редакцию стали приходить письма от зрителей с просьбой помочь достать оправу для очков, ведь тогда они были громадным дефицитом в Москве. Мне начальство подписывало специальную бумагу, чтобы на заводе продали оправы.

– Анна Николаевна, помню, как однажды вошёл в интернет, а там сообщение о вашем уходе из жизни. Я остолбенел, звонил вам. Слава богу, это оказались только слухи.
– Ох, в тот вечер я устала отвечать на звонки. Друзья, знакомые, журналисты как сговорились, вдруг вспомнили обо мне и принялись расспрашивать, всё ли со мной хорошо. Извиняясь, я в двадцатый, наверное, раз терпеливо объясняла: «Не могу говорить», – и давала отбой. Мы с Игорем Кирилловым сидели в «Президент-отеле», готовились к выходу на сцену: нас пригласили вести корпоративное мероприятие. А тут вдруг такой шквал… Позвонили даже из приёмной дирекции оформления эфира Первого канала, где мы с Кирилловым состоим в штате. «Анна Николаевна, с вами всё в порядке? – обеспокоенным голосом спросил наш директор Шмаков. – Тут на одном сайте написали…» Перебиваю его: «Пожалуйста, Алексей Александрович, не пересказывайте. Мне на сцену сейчас выходить, не хочу настроение портить». Я понимала, что написали плохое. И всё-таки сначала отработала концерт и только потом поинтересовалась, что же произошло. Некий «доброжелатель» сообщил в сети о моей кончине – и многие сайты немедленно подхватили «новость». Тут же набрала номер сына: «Кирилл, со мной всё в порядке». А он был не в курсе, заработался. Пересказала ему «новость», пошутила: «Как говорил Марк Твен, слухи о моей смерти сильно преувеличены». Никому не показала, как расстроена, всех успокоила. Только давление поднялось… На следующий день мы с внуком Севой уезжали в Париж на съёмки программы Первого канала «Большие олимпийские гонки». И я всю дорогу переживала: неужели кое-кто так сильно позавидовал, что меня взяли в «Большие гонки», да ещё капитаном команды? Кстати, там на арене озлобленный бык рогами едва не задел моё лицо. Было страшно. Но потом с внуком так хорошо погуляли по Парижу, что о плохом забыла. Севка – парень сообразительный: взял в отеле карту, захватил путеводитель, который привёз из Москвы, и повёл меня по улицам. Как же там хорошо!

– До этого уже бывали в Париже?
– Я увидела Париж ещё в 1975 году – приехала с делегацией московского Дома дружбы народов. Помню, так хотелось купить что-нибудь невиданное! Но нам разрешили обменять очень маленькую сумму, из неё же пришлось скидываться на венки к музею-квартире Ленина, памятнику парижским коммунарам и прочим мемориальным местам… Так что на руках оставались буквально копейки. Выход нашёл старший брат Олега Янковского Ростислав, он тоже был с нами. Повёл нас на окраину Парижа, в польский магазин, где всё было дёшево. И я купила себе два чудесных светлых парика. Потом вела в них прямой эфир программы «Время»… А ещё с моим мужем Алексеем ездили в Париж. С ним было интересно гулять, он хорошо ориентировался, прекрасно говорил по-французски, знал историю каждой достопримечательности. Помню, было 14 июля – День взятия Бастилии. Над Елисейскими полями летали самолёты, выпуская синий, белый и красный дым – цвета французского флага. По улицам парадом проходили конные, одетые в мундиры восемнадцатого века. Вокруг было красиво, радостно, празднично! Мы тогда впервые оказались в Париже вместе. В советское время супругов редко выпускали за границу – видимо, боялись, что семья может остаться за рубежом. Только по очереди и можно было мир посмотреть.

– Простите, что спрашиваю: ваш супруг ушёл из жизни одиннадцать лет назад. Как это произошло?
– Мужа не стало как-то внезапно. В тот январский день 2008 года я была на даче, а он по обыкновению предпочёл остаться дома – читал… Ближе к вечеру позвонил: «Аня, что-то мне плохо, грудь сдавило». Я мгновенно собралась, побежала на электричку. Сообщила Кириллу – сын тоже был в Москве. Он и вызвал «скорую». Я влетела в квартиру и увидела двух врачей: они связывались с больницей, просили прислать реанимобиль. Села рядом с Лёшей: «Потерпи, родной, сейчас поедем в больницу». Но приехали к нам нескоро. И довезти до больницы мужа не успели, он умер по дороге. Инфаркт. Я и теперь не могу надолго оставаться в нашей московской квартире. Приеду, соберу необходимые вещи и снова уезжаю на дачу. Заходить в кабинет мужа каждый раз – пытка. И хотя прошло много лет, примириться с его уходом невозможно. Образовалась пустота. По знаку зодиака Лёша был Скорпионом. Его мама, Наталья Алексеевна, предупреждала: «Аня, у него очень трудный характер, тебе будет тяжело». Но я сложностей не замечала. С ним было так интересно. Он много знал: живопись, литература, классическая музыка… Разбирался во всём. Мог напеть арию из любой оперы. Ругал, если я смотрела по телевизору попсовый концерт: «Жизнь такая короткая, как ты можешь тратить время на эту пошлость?»

– Помните, как познакомились?
– Конечно, и до сих пор благословляю тот день. Мы с ним увиделись в обычном московском автобусе номер пять. Это было в 1963 году. Я к тому времени с золотой медалью окончила школу в Звенигороде. Поступила в Московский областной педагогический институт имени Крупской на физико-математический факультет. Оказалась там не по призванию – просто так. 14 марта 1959 года, вернувшись из студенческой поездки на целину, зашла в институт проверить, нет ли писем от родных, они писали мне по месту учёбы. И вдруг увидела объявление о наборе на курсы дикторов. Прочитала и засмеялась, вспомнив, как в детстве говорила маме, что хочу быть «диктатором», в смысле диктором, на радио. Стало интересно. И я решила сходить в Госкомитет по телевидению и радиовещанию. Прошла первый тур конкурса, второй, третий – и меня взяли. В институте перевелась на филологический факультет и доучивалась параллельно. Мы снимали комнату со звенигородской подружкой Люсей – она училась в строительном. О личной жизни думать было некогда: в голове только учёба и работа. Помню, мой учитель, легендарный диктор радио Юрий Левитан, предлагал: «Давай познакомлю тебя с хорошим парнем!» Но я отказывалась: мне некогда. Я уже вела тогда «Голубой огонёк» на Шаболовке, страшно этим гордилась. Как-то позвала Люську на съёмки: она должна была просто сидеть за одним из столиков. В тот самый день сокурсник пообещал моей подружке какой-то учебник, и они договорились, что он дождётся нашего автобуса на остановке «Библиотека имени Ленина». Это и был Алексей – высокий стройный красавец с выразительными глазами, интеллигентный, ухоженный. Он проехал с нами одну-две остановки и вышел. И я уже не смогла его забыть. Через пару дней он попросил у Люськи разрешения позвонить. Пригласил нас домой, познакомил с мамой. Сначала мы гуляли втроём, ходили в кино и театры. Но постепенно, как-то плавно, начали встречаться вдвоём. А через год поженились. Свадьбы как таковой и не было. Расписались скромно в загсе на Кутузовском проспекте. Приехали туда на метро. Расписались и отправились к Лёше домой, посидели за столом с его сестрой и двумя друзьями. Свекровь тогда лежала в больнице. А на следующий день устроили чаепитие у моих родственников под Звенигородом. По моей просьбе нам никто не кричал «Горько!» – эти возгласы кажутся мне пошлостью и позёрством. У нас всё было сдержанно, скромно.

– Ваш сын похож на отца?
– Да, иногда, наблюдая за Кириллом, угадываю в нём Лёшу. В детстве сын был очень эмоциональным, сентиментальным, мог расплакаться, когда смотрел фильм. Мы с мужем даже боялись, что его будут обижать одногодки. Но подростком он вдруг занялся самовоспитанием: увлёкся восточными единоборствами, закалял характер. И этой целеустремлённостью и внутренним стержнем он тоже очень похож на отца. Я угадываю Алексея и во внуках. Севка и Светлик даже не знают, как сильно помогают мне жить… Помню, идём вечером по нашему дачному посёлку, и я сочиняю им сказку про лунных человечков. Поднимаю голову: «Вот смотрите, где-то там, на Луне, они и живут». Светлик, ему тогда было два года, вглядывается с интересом: «Покажи, где они, где?» А пятилетний Сева даже не смотрит: «Аня, то, что ты сейчас говоришь, – это идиотизм!» Они совсем разные по характеру. Когда звоню им, Всеволод берёт трубку и, чуть растягивая звуки, размеренно, медленно и серьёзно произносит: «Аллё-о!» А Святослав кричит звонко и радостно: «Алло!!!» Сразу ясно, Сева – задумчивый, рассудительный, Светлик – эмоциональный, открытый. Я постоянно думаю о них. Даже перестала летать самолётами. Появился страх, инстинкт самосохранения. Не могу рисковать, не имею права. Однажды побывала в Новосибирске – пригласили вести концерт. И двое суток тряслась в поезде. Приехала перед самым началом. В гримёрке едва успела переодеться – и сразу на сцену. Пока вела концерт, организаторы мне в дорогу курицу отварили, продукты закупили, потому что после выступления я снова села в поезд, чтобы вернуться в Москву.



– Однажды с большим удивлением встретил вас в метро. Вы часто пользуетесь общественным транспортом?
– Конечно, так удобнее и везде успеваешь. Но, несмотря на публичную работу, я не люблю выделяться. Бывает, еду в электричке и сажусь в вагоне впереди, спиной к пассажирам, чтобы меня не рассматривали. Однажды, когда была в Ялте, на какой-то аллее заложили мою именную звезду. На церемонию открытия не пошла, я всего этого стесняюсь. Значение для меня имеет только профессионально сделанная работа. Всю жизнь вижу сны-кошмары на одну и ту же тему: я опаздываю на эфир. То не могу вовремя найти студию, то не успеваю сделать причёску перед съёмкой… В ужасе просыпаюсь, с облегчением вздыхаю и иду на кухню – пить таблетку от головной боли.