Перестройка, лихие годы. На соседнем пути таможенники с азартом шмонали состав, следовавший в Польшу. На перроне толпились снятые с поезда люди с сумками, баулами, мешками. Марина с Галей напросились в компанию к Галиным коллегам, двоим молодым мужчинам, которые всегда хорошо торговали. Заработать 40 долларов – уже треть зарплаты, а ребята и по две сотни привозили.

Что женщины могли предложить на продажу? В магазинах пусто. Собрали все домашние запасы, закупили пластмассовые ковшики, тяжёлые фарфоровые тарелки, халаты, пластилин, карандаши. У ребят, конечно, товар получше – Сашина жена работала товароведом. Ну а женщины обходились тем, что было. Спасибо, что им помогли купить по шесть бутылок спирта.

Граница. Во всех купе звенящая тишина, лица прилипли к чуть-чуть отодвинутым оконным шторкам, и раздаётся шёпот:
– Идут в наш вагон. Шмон начинается.

Поведение резко меняется: кто-то делает вид, будто спит, кто-то безразлично пьёт чай, а скулы подрагивают. Марина не может справиться с нервозностью, её выдают частое дыхание и неконтролируемое раздувание ноздрей. Она пытается успокоиться, но только громче сопит. Распахиваются двери сразу нескольких купе.

– Что везёте? Наркотики, оружие, деньги есть? Сколько спирта, водки, сигарет?

Типовые ответы:
– Нет, нет, нет. В разрешённом количестве.

Главное, быть спокойным, не привлечь внимания, глядишь и пронесёт. У каждого в сумке сверх нормы несколько бутылок водки, а то и спирта «Ройял». Вот на чём можно деньги поднять! Поезд забит простыми людьми, они не воруют миллионы, они тащат в мешках в Польшу купленный в магазинах разношёрстный товар, чтобы заработать хоть немного, стоят на морозе; напрягаясь изо всех сил, волокут неподъёмные сумки.

Путь челнока – это страх, рэкетиры, холод, усталость, недоедание, недосыпание.

Напряжение зашкаливает. Галя принуждает руки не дрожать и делает вид, будто зевает. Таможенник осматривает купе, взгляд останавливается на Марининых раздувающихся ноздрях.
– Пани, твои сумки!

Через минуту он вытаскивает шесть бутылок спирта. Как приговор:
– Пани, с вещами на выход.

Марина плачет, забирает сумки и выходит. Два соседних купе высаживают полностью. Люди сопротивляются, пытаются договориться с таможенниками. Поезд трогается.

Остальным повезло – пронесло. В глазах облегчение, радость, скорее спать, завтра работа. Галя расстроена: Марину высадили, а ей одной ехать дальше с мужчинами. Неловко, но делать нечего, всё куплено на одолженные деньги, детей надо кормить.

Ребятам тоже не в радость тащить с собой женщину с тремя сумками, у них своих по четыре. Предупредили сразу:
– Сумки подносить и переставлять не будем, ждать – тоже. Марину высадили, ты одна. Хочешь – едешь, хочешь – остаёшься.

Галя поехала.

Прибыли на варшавский вокзал ночью. Зябко. Мужчины оставили её на открытой платформе сторожить сумки и пошли покупать билеты, чтобы ехать дальше. Страшно. Галя им позавидовала: сумки оставили, в туалет сейчас сходят.

По платформе носится пьяная молодёжь в раскрашенных плащах, горланя песни и выкрикивая лозунги. Вот чёрт, ещё угораздило попасть на какой-то праздник, когда все пьяные. Вдвойне страшно. Мужчины вернулись, местный поезд только в восемь утра. Сели на сумки, дождались и, сделав ещё одну пересадку, доехали до пункта назначения к четырём дня.

Галя намаялась, перебегая то с одной, то с двумя сумками. Было видно: ребят мучит совесть, что отказались ей помогать. Обижаться нельзя, спасибо, что взяли с собой. Это работа, и каждый несёт то, что взял, не можешь – не бери. Вконец уставшая и замученная, Галя услышала долгожданные слова:
– Приехали, базар через пятьдесят метров.

Из последних сил она дотащила свои сумки и, остановившись прямо у входа, разложила клеёнку. Её тут же обступили покупатели.

– Что пани мае?

И вспотевшая замученная пани распродала полторы сумки за два часа до закрытия рынка. Такого торга у неё не было никогда, сюда челноки заезжали редко, ребята нашли «рыбное» место. Недаром они никого не хотели с собой брать, но им бояться нечего, она одна сюда дорогу всё равно не найдёт. Подфартило, что ребята вместе с ней работали и любили похвастать. Вот она и вынудила их разок взять её и Марину с собой.

– Ну, как торг? – подошёл довольный Саша, домовитый коренастый белорус.
– Класс! – улыбнулась Галя.
– Где ночевать будешь?
– Там, где и вы, – ответила Галя, осознавая свою бестактность, продиктованную безысходностью. – Вы же меня одну на улице в мороз не бросите?

По Сашиному лицу как ветерок пробежал.

– Так и знал, что забота на меня упадёт. Тут подходил один мужик, предлагал однокомнатную квартиру за двадцать долларов, там никто не живёт. Пойдёшь?
– А вы?
– Мы ночуем бесплатно у одной женщины, здесь, у рынка. Она живёт с сыном и любит выпить, мы с ней дружим. Но там больше нет мест.
– Нет, страшно одной в чужой квартире, с деньгами и сумками.

Виктор побежал к пани Яде – так звали польку лет пятидесяти, у которой они ночевали, – узнать, можно ли привести ещё женщину. На удивление, та согласилась, и они двинули к пани, благо идти недалеко, а так бы Галя, наверное, упала и уснула прямо на дороге.

Вошли в деревянный домик из двух комнат. В первой нетопленая печь с лежанкой, во второй, тёплой, – стол, два дивана, кровать, шкаф, печка. Галя сразу отметила: спальных мест мало.

Но хуже всего, что, как только они переступили порог, с лежанки в первой комнате подхватился выпивший наглый молодой мужчина.

– О-о-о! – воскликнул он. – Яка гарна пани, будешь спать со мной на кровати.

Непонятно, на каком языке он разговаривал – на польском, белорусском или украинском? Но смысл был ясен.

Румянец залил её щёки, она даже сделала шаг назад, но за дверью ночь и мороз. Нужно принять это как шутку, иначе спать на улице. Улыбнулась и ответила на таком же смешанном языке, указав на Сашу:
– То мой муж, он шуткуе-шуткуе, а потым голову – чик! – и провела ладонью по горлу.

Хозяйка накрывала стол, ребята и Галя достали взятые с собой еду и водку, все сели. Зашёл сосед, друг Франека – сына хозяйки. Тоже сел. Заговорили о жизни. Франек устроился на маленький стульчик возле Гали и всё ей подкладывал еду, говорил комплименты. Галя чувствовала себя почти так же, как при шмоне на таможне. Тихонько сказала Саше:
– Мне страшно, не бросайте меня.
– Посмотрим, как всё пойдёт, – сказал тоже озабоченный Саша.

В чужой стране, в чужом доме, на ночь глядя против хозяев лучше не идти. Выпили после дальней дороги по сто граммов, поели горячей картошки с салом и грибочками – и напряжение спало. Усталость перешла в расслабление, тепло потекло по жилам, щёки зарумянились. Намучившись и намёрзшись, по-другому начинаешь ценить тепло дома. Смягчились лица, взгляды оттаяли. Саша с Виктором поднялись из-за стола – нужно сходить в магазин, пока не закрылся, завтра будет мало времени. Гале не хотелось снова выходить на мороз, но пошла.

– Чего не осталась? – спросил Саша. – Ты же едва на ногах стоишь.
– Нет, я с вами.
– Сама видишь – мест нет, – сказал Саша на улице. – Как спать будем ложиться?
– Я с вами на диване, – озадачила его Галя. – Не бойтесь, я вас не трону, валетом ляжем и раздеваться не будем.
– Да мы не за тебя боимся, а за себя, чтобы мы тебя не тронули.
– Скажешь тоже, – фыркнула Галя, – в военно-полевых условиях ни о чём не думают, кроме того как выжить.

Купили, что было нужно, вернулись через час. Хозяева встретили постояльцев как дорогих гостей. В повторно затопленной печи жарились куриные ножки. Стол был накрыт белой скатертью и сервирован по всем правилам. Франек умудрился протрезветь, побриться и надеть новую рубашку. Пани Ядя тоже нарядилась и накинула на плечи шарф.

Хотя недавно ужинали, устоять против такого было сверх сил. Снова сели за стол, уже в более тесной компании. Хотелось спать, но сидели как гвозди. Саша общался с паней Ядей, Франек не сводил глаз с Гали. Выпив ещё по стопочке, пани Ядя предложила Гале посмотреть семейный альбом. Стараясь сделать хозяйке приятное, Галя хвалила фотографии.

– То я млода, – показывала пани Ядя фото совершенно не похожей на неё девушки с завитыми волосами, в цветном платье «татьянкой».

– Похожи, вельми гарна пани, – говорила Галя.
– То моён цуркэ, – показала пани другое фото.

Галя похвалила и сказала, что та похожа на паню Ядю.

– Глянь, – толкнул Саша в бок Виктора, – по-польски научилась. Розумеют с пани друг друга.

Пани сразу сказала, что за ночлег с друзей денег не возьмёт. В знак благодарности Галя достала из сумки и подарила пани Яде чёрный платок в красных розах. Хозяйка аж зарделась от удовольствия, накинула на плечи, бросилась целовать Галю.
Саша и Виктор тоже достали подарки. Галя почти не пила, у неё под грудью в узелке были привязаны деньги, вырученные торговлей, она опасалась за них. Пани Ядя почувствовала её беспокойство и сказала, чтобы не боялась, она постелет ей и себе на левом диване, ребята лягут на правом. А на кровати Франек будет спать.

Просмотр семейного альбома продолжился, пани Ядя протянула фотографию молодого парня и сказала:
– То Франек млоды.
– Яки гарны хлопец!

Франек лёг на кровати, ребята стелили свой диван, пани раскладывала свой. Вдруг Франек позвал Галю:
– Подь до мене.

Галя отрицательно покачала головой.
– Подь – сядь як сёстра, не бойся, – настаивал Франек.

Саша кивнул:
– Не бойся, мы здесь.

Галя подошла. Франек, сняв с себя серебряную цепочку с увесистым серебряным крестом, надел на Галю.

– Як от брата.

Запротестовала: она не могла принять такой дорогой подарок. Но пани, Саша с Виктором и Франек настаивали. Она шепнула ребятам:
– Ночь впереди, а он мне подарок даёт, мало ли что взамен потребует. Что я, буду позорить честь своей республики?
– Не бойся, – сказал Саша, – мы здесь, да и он вроде без злого умысла, от души. Бери.

Галя сняла с шеи иконку на верёвочке, которую брала в дорогу, и протянула Франеку.

– Теперь мы брат и сестра, – сказала она.

Франек потребовал поцелуй, ведь породнились. Поцеловала в лоб – по-другому грех.

– Добраноц, – сказала пани.
– Добраноц, – ответили гости и выключили свет.

Галя у стенки, пани Ядя с краю. Галя прикрыла рукой привязанный под грудью узелок – на месте родимые – и, повернувшись к стене, готова была уснуть в одну секунду. Но пани Ядя поднялась и вышла курить на кухню. Галя насторожилась: кто знает, чего ждать от этой семейки, любящей выпить? «Опять не спать», – с отчаянием пронеслось в голове. Глаза закрывались, но спать было нельзя – не хватало, чтобы её тут обесчестили. И Галя повернула голову в сторону другого дивана.

Свет от фонаря за окном освещал комнату, и Галя увидела, что Саша и Виктор сидят на диване. «Ага, – обрадовалась Галя, – всё-таки сторожат!» – и моментально провалилась в сон. Она проспала до утра, пока не разбудили. Идти на базар нужно было затемно, торг начинается с рассветом.

На табурете рядом с её диваном на тарелочке лежали четыре ароматные горячие булочки. Франека не было, он до рассвета развозил из пекарни хлеб. Пани Ядя поглядела на Галю.

– Франек мой не дрэнны, ён и пить не будзе, спадабалась ты яму. Аставайся.

Галя покраснела.

– Извините, но я никак не могу, у меня семья.

Ребята молча переглянулись. Знали, что у неё двое детей и недавно погиб муж.

Они за полдня продали всё и с пустыми сумками стояли на вокзале. Последние два часа на базаре Галя то там, то здесь видела Франека, он всё время крутился поблизости. Это был уже другой Франек, застенчивый и внимательный. Галя подошла к нему и протянула цепочку с крестом.

– Франек, я не могу взять. Это дорого.

Тот энергично покачал головой, протестуя, и быстро ушёл. Обратно ехали в хорошем настроении и всё время шутили:
– Чего не осталась? Была бы пани!
– Люблю Родину, – ответила Галя.
– Тебе хорошо, ты спала, – фыркнул Саша, – а мы сидели битый час, не знаем, сколько там пани сигарет выкурила.
– Спасибо.
– Ну, мы же, оказывается, берегли честь республики.