Мишка своих не бросает
21.08.2019 14:05
33mishkaЯ встретил его на улице. Бывшего одноклассника из моей старой школы. Из той школы я ушёл по настоянию родителей, по их мнению, она была недостаточно хороша. Но и новая оказалась не лучше. Там я чувствовал себя неуютно. За четыре первых года в классе уже сложилась своя компания, не спешившая принять новичка. Да и я, откровенно говоря, был не слишком общителен. Помню упрёки учителей, насмешки одноклассников, драки на переменах – тогда все подражали героям азиатских боевиков. В классе я старался занять последнюю парту, чтобы во время урока незаметно читать приключенческую книгу.

В школе я был кем-то вроде оболтуса-диссидента. Возможно, потому что от безделья всё время что-нибудь читал и до меня чуть раньше, чем до остальных, добралась пресса, расшатывавшая основы советской государственности. Однажды классная руководительница читала нам стихи про солдата, матроса и строчащий пулемёт. И ещё там было что-то про герб. Что мирные серп и молот лучше хищного орла или агрессивного льва. Не то чтобы я был с ней не согласен. Просто она неожиданно попросила меня объяснить классу, чем советский герб лучше иностранных. Не зная, что ответить, я объявил, что серп и молот – устаревшие символы. И что если уж выбирать правильный символ для прогрессивного государства, то нужно разместить на гербе компьютер или станок с ЧПУ. Класс засмеялся, а учительница рассердилась и вызвала родителей.

Когда отец пришёл в школу, учительница разговаривала со мной ласково, как с больным ребёнком. Пыталась выяснить, что я люблю, что мне нравится. Я сказал, что мне нравятся фокусы. Родители недавно подарили мне книжку с описаниями фокусов, и кое-что я уже попробовал. Например, фокус с карандашом, который вылезает из стеклянной бутылки, привязанный за невидимую ниточку. Договорились, что я выступлю перед классом с номером – буду показывать фокусы.

Но моё выступление с треском провалилось. Верёвка в нужном месте не разрезалась. К ножу, который я схватил со стола, была приклеена монетка для следующего фокуса, а я и забыл про неё. Одноклассники увидели эту монетку и захихикали. Когда нужно было разорвать афишу и мгновенно восстановить её из обрывков, я тоже что-то напутал. В общем, героем дня мне стать не удалось.

В школе стало совсем тоскливо. Я начал прогуливать уроки. Целыми днями шлялся по улицам в старых отцовских кроссовках, на три размера больше, и в материнской стройотрядовской куртке. Иногда мне удавалось бесплатно или со скидкой проникнуть в видеосалон на фильм со Шварценеггером или про японских убийц-ниндзя. А ещё можно было дойти до Витебского вокзала и украсть у кооператоров чёрно-белые фотографии с Брюсом Ли и теми же ниндзя.

Снимки лежали стопками на столах, рядом всегда толпились любопытные зеваки, и, когда продавец отворачивался, можно было стащить пару штук. Затем при помощи фотоувеличителя я переснимал эти карточки на кусочек плёнки. Технологии фотокопирования меня научили во Дворце пионеров. Правда, руководительница фотокружка вряд ли думала, что дома в ванной я буду тиражировать украденных на вокзале шварценеггеров.

В школе снимки можно было продать. Иногда, правда, у меня их отбирали ребята постарше. Всё-таки сам я не был ни Брюсом Ли, ни Рэмбо.

В один из обычных унылых весенних дней я шёл по улице Марата, сбивая ногой торчавшие из водопроводных труб сосульки. И тут наткнулся на него – Мишку из старой школы. Он всегда слыл хулиганом. А за прошедшее время успел сделать хулиганскую карьеру. Потерял часть зубов, не раз сидел в детской комнате милиции и, по его словам, хранил дома пистолет. Ну, про пистолет, положим, он мог приврать. Но про милицию, скорее всего, говорил правду. Мишка был парень резкий, блажной, с безумными искрами в глазах. Он занимался у-шу и в первые пять минут встречи уже успел продемонстрировать «хвост дракона» и ещё какой-то неизвестный приём, забрызгав мне куртку грязной водой из лужи. Сегодня, как и во все прочие дни, Мишке тоже было нечем заняться.

– Пошли на шоколадную фабрику? – предложил он. – У меня тётка знакомая есть. Она нам шоколада из окна кинет.
Мы пошли во двор фабрики. Я подсаживал Мишку, а он, хватаясь за металлические прутья окна, ноющим голосом клянчил у работниц фабрики шоколад. Но знакомой тётки на месте не было. А строгие женщины в рабочих халатах на Мишкино нытьё не поддались.

– Ладно. Тогда пойдём в ТЮЗ, – решил мой спутник, и мы отправились в парк при Театре юного зрителя. В парке было много замёрзших луж, и можно было прыгать в них, разламывая тонкий лёд и поднимая брызги. Но Мишку это не забавляло. Увидев пару подростков, он скомандовал им подойти. Подростки нерешительно топтались на месте.
– Эй, вы! Сюда идите! Чё, глухие? Ну-ка, перенесите меня через лужу! – глумился Мишка.

Подобные «наезды» были мне знакомы. Правда, обычно я оказывался пострадавшим, а тут неожиданно стал гопником. Пока Мишка издевался над парнями, я молча стоял и хмурил брови. Мне было неловко за ребят, но максимум, что я смог выдавить из себя:
– Да ладно тебе… Они вроде нормальные, пусть идут.
– Щас перенесут меня через лужу и пойдут! – блажил Мишка. – А нет, так будут здесь стоять хоть до завтра!

Пацаны приуныли окончательно. Наконец, один из них покорно взял Мишку на закорки и понёс через лужу.

– Чёрт с вами, можете идти! – милостиво разрешил Мишка, и ребят как ветром сдуло.

Ещё немного побродили по парку. Можно было бы зайти во двор больницы. Там в мусорном баке попадались использованные пластиковые шприцы. Отмыть их и брызгаться водой – классная вещь. Только в больничной помойке лазать неприятно. Там всякая вата окровавленная и прочая дрянь.

Мы прошлёпали через весь парк, а потом увидели стоявший на обочине УАЗ-«буханку».

Мишка неторопливо обошёл машину кругом.

– Я знаю, как внутрь попасть, – заметил он. – Она с полпинка открывается. Надо вот так за ручку подёргать…

Как взламывают машины, я видел только в кино. Мишка навалился на ручку, та щёлкнула, и дверь открылась. Мы залезли в кабину. Она была тесная и душная. Мишка сел на водительское сиденье, покрутил руль, но ему это быстро наскучило, и он начал рыться в вещах.

– Так, что тут?.. О, ботинки нормальные… Матери отдам, она продаст… Куртка старая… Пригодится… Шахматы?.. Тебе надо?.. Бери!

Дорожные шахматы были в грязном чехле, и от них сильно пахло сигаретами. Зачем мне такие? Их даже домой не принесёшь.

Выпотрошив кабину, Мишка набрал бесполезного барахла, и мы пошли к нему домой.

– Опять чего-то украл! Вот урод! – с порога заявила ему мать. От неё пахло спиртным. На меня она взглянула быстро и без интереса. Решила, что я – один из мутных ребят, с которыми ворует Мишка. Потом начала разглядывать принесённые ботинки, ещё немного покричала для приличия и унесла добычу вглубь комнаты.

Просить еды или хотя бы чаю было бесполезно. Под тускло горевшей люстрой висела деревянная птица счастья. Мы покрутили её в одну сторону, потом в другую.

– Пошли отсюда, – Мишка тоже понял, что делать здесь нечего.

Мы вышли на улицу и начали бродить по лабиринту ближайших дворов. На улице Марата таких много – проходных, тёмных, загадочных. Зашли в один из подъездов.

– Ты когда-нибудь ездил в лифте с открытой дверью? – спросил Мишка. – Садись внутрь, увидишь.

Я забрался в лифт, но с открытой решётчатой дверью он никуда не ехал.

– Сейчас… Поедет… – бормотал Мишка, нажимая на какие-то рычажки за дверным косяком. Наконец лифт взвыл и дёрнулся вверх. Он проехал полтора этажа и неожиданно остановился. Я пытался нажимать кнопки, но они не срабатывали.
– Всё, я пошёл! Пока! – крикнул снизу Мишка, а затем я услышал, как хлопнула входная дверь парадной.

Лифт был старый, по габаритам и освещению напоминал гроб. Я ещё немного потыкал кнопки, а потом нажал красную с изображением колокольчика – вызов мастера. Раздался пронзительный звонок. Не сидеть же в лифте вечность! Может, кто-нибудь из жильцов сумеет меня вытащить отсюда. Я звонил и звонил, но ни одна дверь так и не открылась.

– Чего трезвонишь, дурак, что ли? – заорал снизу вернувшийся Мишка.
– Я думал, что ты ушёл! – крикнул я в ответ.
– Ну дурак! Я своих не бросаю! Давай жми на первый! – ответил Мишка.

Хорошо, когда есть тот, кто тебя не бросит в трудную минуту. Хотя если это Мишка, то трудные минуты могут растянуться в трудные часы, а то и дни.

Кнопки заработали, лифт дёрнулся и спустился вниз. Мы вышли из подъезда.

– Пошли на Витебский фотографии воровать? – предложил я, чтобы показать, что я тоже настоящий хулиган.

Предложение показалось Мишке интересным, и мы пошли. Но в этот вечер кооператоров с их столиками не было. Делать на вокзале оказалось нечего. Мы потоптались в зале с игровыми автоматами. Мишка одолжил у меня денег, купил один жетон и проиграл. Больше денег у меня не было, а выпросить жетон у зашедшихся в азартной лихорадке играющих оказалось непросто.

Очень хотелось есть, и Мишка потащил меня в кулинарию. Он встал в очередь, в которой терпеливо стояли люди с подносами. Очередь тянулась к кассе мимо прилавка с салатами и пирожками. Быстрым движением Мишка схватил один пирожок с тарелки и спрятал под куртку. А перед самой кассой покинул очередь и как ни в чём не бывало пошёл к выходу.

– Видал? – гордо сказал он и отломил мне половину. Пирожок был ещё тёплый. Один раз я сам в булочной попросил подарить мне бублик, и сердобольная продавщица дала мне его бесплатно. Но чтобы вот так лихо, на глазах у всей очереди…

– Слышь, полезли в ларёк с мороженым? – вдруг предложил Мишка. – Там сейчас нет никого. А мороженое у них в холодильнике спрятано.

Сам Мишка встал на стрёме. А я должен был перелезть деревянную загородку, соединявшую ларёк со стеклянной стеной вокзала. Перемахнув загородку, я оказался внутри. Там были лишь пыльные коробки и никакого мороженого. Правда, я обнаружил старые картонные ценники: «Ленинградское», «Лимонное», «Ореховое», «Сливочно-клубничное», «Пломбир малиновый». Большую часть сортов я никогда даже не пробовал. Неожиданно в стекло за моей спиной кто-то постучал. Это был Мишка.

– Нас засекли! Там милиция! Ты это, выдерни резиновый шнур из стекла, выдави его и вылезай сюда. Они не успеют добежать, – вполголоса затараторил он.

Милиция?! Сердце упало. Меня теперь, наверное, в тюрьму посадят?.. Родители рассердятся, когда узнают!.. Бабушка расстроится… А в тюрьме-то плохо… Там все такие, как Мишка, а то и хуже.

Я приложил ухо к деревянной перегородке. Тётка в пальто объясняла милиционеру, что видела, как хулиган залез внутрь. И ещё один рядом маячил, но убежал.

Что же делать?! В страхе я бросился к окну, но резиновый шнур не поддавался. Ножа у меня не было. Пальцами не подцепить. Разбить стекло ногой? А вдруг милиционер услышит и вломится в ларёк? Только хуже будет! Пока что я ничего ужасного не сделал. Ну, сунул в карман несколько ценников. Вспомнив о них, я тут же вытащил картонки из кармана и положил на место.

– Давай же! Тяни шнур! – суетился за окном Мишка. Он-то ничем не рисковал. И в ларёк не лазал, да и убежит, если что.

Фигура милиционера маячила за пыльной витриной ларька, как воплощённое возмездие, суровое и неотвратимое. Наконец я сдался. Раньше сяду, раньше выйду… Добровольное признание учитывается судом… Я зацепился за край перегородки и высунул голову.

– Вылезай уже. Долго тебя ждать? – лениво произнёс милиционер.
– Я добровольно… Сам… Ничего не брал… – мычал я, переваливаясь через перегородку. Милиционер больно схватил меня за локоть и повёл в комнату милиции.

Там никого не было. Некоторое время я сидел на обитой рваным дерматином скамейке совсем один. Пахло кислятиной, где-то за стенкой смеялись, обо мне никто не вспоминал. Вдруг дверь открылась, и вошёл Мишка.

– Ты как здесь оказался? – удивился я.
– Что же, я тебя одного оставлю? Сам к ним пришёл. Я своих не бросаю! – сообщил Мишка с видом настолько героическим, будто мы не в милиции сидели, а в плену у немцев, и за это нам теперь дадут по ордену, пусть и посмертно. Мне было приятно, что Мишка вернулся. Неизвестно, как бы я поступил на его месте. Может, испугался бы. А он – нет!

На пороге возникла усталая женщина в форме.

– Ну, рассказывайте…

Я начал рассказывать. Чистосердечно. Мороженого захотелось, вот и полез. Дома из сладкого – только если хлеб чаем полить и сверху сахаром посыпать. А родители у меня строгие, узнают, что в милицию попал, пороть будут.

Женщина равнодушно спросила мой домашний номер и стала звонить. На моё счастье никто не ответил. Тогда она стала звонить на Мишкин номер. Трубку сняла его мама. Для неё это был не первый раз, и она знала, что нужно говорить. Что Мишка болен и на учёте по здоровью состоит. И что сама она тоже больна и не всегда может за сыном уследить. И прочее, жалобное.

Из милиции нас отпустили, взяв обещание, что больше хулиганить мы не будем и сейчас же пойдём по домам. Мы пообещали и вышли с вокзала. Вокруг было темно. Шли через парк. Мишка предлагал пойти ещё куда-нибудь, но я устал от приключений и с тоской думал о том, как избавиться от беспокойного друга и вернуться домой к родителям.

– Поздно уже. Хочу домой, – сказал я Мишке.
– У тебя дома есть что пожрать? Тогда пошли, – разрешил он.

Я вообразил, как представляю родителям моего нового друга Мишку, хулигана и вора, состоящего на учёте в милиции и ещё в каких-то сомнительных лечебных учреждениях. И что они скажут на это? По дороге раздумывал, не броситься ли мне бежать в темноту проходных дворов. Но так и не решился.

В подъезде я долго шёпотом внушал Мишке, что идти к нам в квартиру никак нельзя. Что родители сидят дома злые и, наверное, будут меня бить. Я действительно опасался родительского гнева за столь позднее возвращение, но на всякий случай сгустил краски.

– Ладно, бутерброд хотя бы вынеси, – согласился подождать Мишка.

На пороге квартиры повисло тягостное молчание.

– Где был? – холодно спросил отец. – Заходи, что стоишь. И дверь закрой.

Родители меня допрашивали, я врал что-то неубедительное, а сам думал о Мишке, ждавшем в тёмном подъезде. Мне хотелось отнести ему еды, ведь своих не бросают. Но было стыдно и страшно показывать его, ободранного и беззубого, родителям. Что же делать? Мои душевные терзания прервал звонок в дверь. Отец открыл. На пороге стоял Мишка, сердитый и жалкий одновременно.

– Дайте булки, а?.. А то я там жду-жду…

Опешившие родители разрешили мне вынести товарищу хороший кусок батона. Я виновато улыбнулся Мишке, тот сунул батон в карман, угрюмо хмыкнул и ушёл в темноту вниз по лестнице. Гораздо более одинокий, чем я сам. Больше я его никогда не видел.

На следующий день я пошёл в школу, решив, что с хулиганством покончено. Я не хотел стать как Мишка. Мне было плохо только в школе, а Мишке – во всём мире.

Григорий КУБАТЬЯН,
Санкт-Петербург
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №33, август 2019 года