Брусника оказалась совсем не лёгкой ягодой, когда её выносишь из лесу за пять километров до железнодорожной ветки.

Собирали спелую бруснику быстро и радостно, потому как делали это вовремя, в начале сентября, – не то что некоторые ягодники. Взяли, понимаешь, дурную моду уже в середине августа: давай, кидай в короб, потом дойдёт-дозреет под кроватью. Не-е-ет, товарищи мазурики, из-под кровати не та ягода, ведь дозревает-то без солнышка. Да и что творится на этой вашей кровати…

Кто-то из стариков и вовсе ходил за брусницей в марте, на широких охотничьих лыжах, собирая её по обтаявшим кочкам аккуратно, пальчиками. А не давя новомодным «комбайном-хапугой». Вот это была брусника-царевна! Никаких запарок в печи с ней не делай, она сама уже набрала всё, что можно, по осени да после наших зимних морозов. Не ягода, а царица-брусница, сплошное лекарство, ешь и здоровей.

Место нам подсказали действительно урожайное: москвич Валера даже без комбайна насшибал двухведёрный рыбацкий ящик-«шарманку». А уж мы-то с батей волокли по большому берестяному пестерю. Пестерь вмещал, пожалуй, целых три хороших ведра, лишь бы лямки выдюжили, не порвались. (Маленьких детей, уродившихся крепышами, кровь с молоком, у нас так и называли: «Ну ты и пестерь растёшь!» А ежели про девку – «Ну ты и пестерюха!»)

Тропинка наша большей частью пролегала через многочисленные болотца, ноги приходилось вытаскивать из чавкающего белого мха. Спины у нас были мокрыми от пота, от них валил пар во время перекуров. А говорят, мол, своя ноша не тянет. Ещё как и тянет-то!

Ну вот, слава богу, вышли наконец на железку. Товарняк с лесом подберёт нас только поздним вечером, а то и ночью, тут уж как повезёт. Значит, есть время ополоснуться в речке с красивым названием Толшма, запалить костерок, ну и обмыть удачно завершённую операцию.

Первый раз я не понял Валеру, когда мы с батькой полезли в речку, скинув на насыпь утомившие нас пестери.

– Давай, Валера, сбрасывай всё с себя, искупнёмся, водичка – во!
– Что вы. Скоро уж середина сентября, так и заболеть недолго.
– Да ты не смотри на календарь, на погоду смотри, ведь теплынь как летом. Сейчас по стопочке после купания замахнём, кровь разгоним, какая там простуда?
– Сомневаюсь, что водку можно использовать в качестве профилактики ОРЗ, – заявил Валера. – Скорее наоборот, организм расслабляется и не борется с микробами.
– Да какие микробы-то, откуда? Ты сегодня весь день одними фитонцидами дышал среди сосен. Ладно, Валер, как знаешь.

После недолгого купания в чистейшей осенней речушке одно удовольствие развести костёр, когда первый дымок сизой струёй уносится в чистое синее небо. Горький запах его будит в душе какие-то неясные, смутные воспоминания то ли из совсем уж раннего детства, то ли из розовой юности. Или это вообще отголоски генетической памяти, послевкусие того самого дыма Отечества…

Так, костерок занялся весь, долго не капризничал, хотя дровишки были случайные, полусухие, те, что валялись под ногами.

– Ну, вроде насбирали. Теперь давайте выпьем за то, чтобы ягода не пропала, – сказал батя, наполнив походные рюмки.
– Как это – не пропала? – спросил Валера.
– Ну, это чтобы через год-два, заглянув в подпол или погреб, не обнаружить там забытые банки со скисшей ягодой, когда уксус один получается. Она ведь и забродить может, хотя сахара в ней и немного. А забродит, куда её? Только на бражку. В общем, чтобы съели за зиму, и алё. А то ведь жалко сегодняшних трудов, сколько скребли по кочкам, да тащили по полям-перелескам. Прежде ведь так и говорили бабушки: «Не жаль того, что съели, жаль то, что выбрасывать».
– У меня ничего не пропадёт, – встрял Валера, – я весь объём расфасую по пакетикам и буду выдавать семье дважды в неделю. Так что и весну захватим, а может, и лето. Это смотря как фасовать.

«Интересный дядя», – подумал я.

– Ну что, бать, пока ты возишься тут с картошкой, пробегусь я «по рэльсам в два ряда», что в твоей песне, поснимаю на слайды закат – вроде наворачиваются интересные картинки. Посмотрите, небо какое.

Валера решил составить мне компанию, прогуляться. Когда мы вышли за поворот, или прошли «кривую», как говорят машинисты тепловозов, перед нами развернулась такая картина, такая панорама-диорама! Силуэты деревьев были словно вычерчены китайским пером на фоне алого сентябрьского неба, украшенного огненными перьями.

Я забегал как чумной, снимая и сидя, и лёжа, и через засохшую траву, и через отражавшие небо такие же огненные рельсы, и через обрамлённые камышами лужи возле насыпи. Нащёлкал не меньше половины такой дефицитной гэдээровской плёнки «Orwo chrom». И если бы эта красота не начала угасать, не пошла на убыль, то и всю кассету потратил бы.

– Валер, ты глянь, какой необыкновенный цвет, какие краски. Летом таких закатов не бывало.
– Да, в принципе, всё просто объясняется: сейчас уже прохладно, испарений от рек и озёр гораздо меньше, чем летом, поэтому атмосфера прозрачная, вот спектр и раскладывается на основные цвета так ясненько, как через чистую стеклянную призму. Помнишь? «Каждый охотник желает знать…»

– «…где сидит фазан», – завершил я известную запоминалку о цветах спектра. И глубоко вздохнул, искоса глядя на всезнайку Валеру.

Вернулись на «базу», к костру. Как раз поспела и картошечка с тушёнкой, да и остатчик беленькой заждался – ужин у нас нынче удался.

На небо густо высыпали яркие даже в начинавшихся сумерках осенние звёзды, из ближайшего леса подступала тьма, разбавленная холодным туманом. Я заготовил дров, пока совсем не стемнело, батя наломал лапника и прилёг возле костра.

Мне же спать совсем не хотелось. Сидеть у костра было уютно и хорошо. Что-то редко стали выпадать минуты, когда можно просто, никуда не торопясь, смотреть на огонь, на то, как меняются угли, как в пурпурно-лиловой золе возникают таинственные лица, медленно преображаясь в страшные морды, в неведомые образы, а то и в целые фантастические пейзажи. Жёлто-синие языки огня то гаснут, то снова вспыхивают, выстреливают сухими щелчками красные искры в густую тьму сентябрьского вечера.
Валера тоже не спал, сидел напротив меня, положив голову на колени, задумался о чём-то, глядя на костёр. Видно, ему тоже было интересно, как это возникает пламя, откуда берётся эта загадочная субстанция – огонь.

Я лёг спиной на еловые лапаки и закинул под голову руки. Надо мной в бездонном ночном небе щедрой рукою Создателя были разбросаны-посеяны мириады светящихся семян всех размеров. Здесь и жирные грецкие орехи Полярной звезды, Арктура, Веги и отражающей чужой свет нашей, можно сказать, родной планеты Венеры, а также тыквенные семена Алькора из ковша Большой Медведицы, звёзды Альфа и Бета из созвездия Близнецов, средних звёзд из созвездия Возничего и яблочные семечки туманности Андромеды и Гончих Псов. Кассиопея перевёрнутой буквой «М» приятно напомнила мне о первой и последней любви, игриво подмигнули еле заметные маковые песчинки чешуек Ящерицы и «всадника» Мицара. В звёздной пыли Млечного Пути эти семена прорастают неведомую бездну времени, бессчётное количество вёсен – и никак не могут прорасти.

И радуют, завораживают грешного человека эти Господни посевы с тех самых пор, как научился человек смотреть на небо. А ведь в каждом семечке-звезде – живой огонь, бурлящая стихия! И наш маленький костерок среди миров – тоже ничтожная частица вселенского огня. Где-то ведь кончается эта загадочная Вселенная? Хотя и говорят, что она бесконечна.

«Спросить об этом у Валеры? – подумал я. – Нет, не буду. Он всё знает, всё расскажет и объяснит. И жить мне станет скучно и неинтересно. Пусть хотя бы эта тайна мироздания останется. Я сам попытаюсь её понять и всё равно никогда не пойму».

Под утро, уже в тёплой кабине тепловоза, я проснулся от тишины: машинисты выключили огромный дизель, пока пережидали встречный порожняк на безымянном полустанке.

В этой тишине мужики, устроившись кто сидя, кто полулёжа, спали, посапывая на разные лады. В углу, под красной ручкой стоп-крана, кто-то постоянно шмыгал носом. Я приподнялся посмотреть. Оказывается, покой нарушал Валера. Он умудрился-таки подхватить насморк.

Но ведь предлагали ему!