СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Так не бывает Бог помогает незаконнорождённым детям
Бог помогает незаконнорождённым детям
15.10.2019 19:42
Сразу заявляю: наш класс станет образцовым

Бог помогаетЗдравствуйте, газета! Ваш конкурс – как раз для меня.

«Байстрюки – они все умные», – говорил мой дед, когда я удивляла воспитателей в детском саду чётким логическим мышлением и прекрасной памятью. Дед не мог простить мне того, что своим появлением на свет я «испортила» жизнь своей матери, его единственной и горячо обожаемой дочери. Впрочем, через два года после моего рождения мать удачно вышла замуж, и отчим даже меня удочерил.

В раннем детстве родители особого внимания на меня не обращали. Ребёнок одет, обут, сыт, чего ещё ему надо? Для игр, ласк, вечерней возни и прочих приятных занятий у них имелась моя младшая сестрёнка. Конечно, она была намного красивее, умнее, обаятельнее, чем я, о чём мать и сообщала мне при каждом удобном случае. Я плакала от обиды, мать с удовлетворением фыркала и уходила в другую комнату. Не знаю почему, но мои слёзы доставляли ей какое-то физическое удовольствие.

Когда я пошла в школу, моральные и физические истязания стали практически ежедневными. Каждый вечер за ужином родители допрашивали меня о прошедшем дне, и, что бы я ни сказала, выходило так, что более уродливой, неуклюжей и глупой неумёхи они не встречали. Иногда я не выдерживала и убегала из-за стола в слезах. Тогда отчим возвращал меня, разворачивал, демонстративно, не торопясь, снимал ремень и бил, пока не описаюсь. После чего пинком отправлял в ванную стирать трусики. Иногда обходилось без физических экзекуций, но я ежедневно засыпала в слезах. До сих пор помню расплывавшиеся от слёз линии геометрического рисунка на ковре, в который я утыкалась, закрыв голову подушкой, чтобы не привлечь внимания родителей всхлипываниями.

Хуже физических были моральные унижения. Мать обожала унизить нелюбимую дочь, выставить на смех перед знакомыми и особенно перед моими подругами. Поводом могло стать что угодно: от неумения чистить картошку до растрёпанных волос или грязных ногтей. Спасаясь от унижений, я перестала приглашать подруг домой.

Отдушиной были книги и школа. Каждое воскресенье у меня был свой праздник – поход в библиотеку. Этот особый библиотечный запах! Он волнует меня до сих пор. Прекрасен процесс выбора книг, предвкушение от предстоящего удовольствия, а потом сожаление, что книжка так быстро закончилась. А особая тишина читального зала, где выдавались книги, имеющиеся в библиотеке в одном экземпляре, но которые так хотелось прочесть! И танцующие в солнечных лучах пылинки на полированных столах читального зала.

А ещё от домашнего кошмара спасала школа – этот прекрасный особый мир. В нём я чувствовала себя человеком, меня любили учителя, уважали одноклассники. Я отлично училась и активно занималась общественной работой. Учёба давалась легко, было интересно. С некоторыми одноклассниками, не любившими учить дома устные предметы, даже сложилась традиция: перед уроком я кратко пересказывала им основные мысли параграфа, заданного накануне, и ребята чувствовали себя увереннее, да и «двойка» уже не грозила: учителя видели – человек кое-что знает.

Когда наш класс приняли в пионеры, меня выбрали председателем совета отряда. Наша классная руководительница была уже пожилой, часто болевшей женщиной. И актив класса самостоятельно организовывал внешкольную жизнь. Мы сами оформили классный уголок, сами готовились к общешкольным мероприятиям, допоздна рисовали стенгазеты.

Я была лидером, нравилось придумывать и организовывать всякие пионерские дела. При этом наш актив всегда обращал внимание на ребят, у которых дома были неполадки, в основном пьющие родители. Наверное, сказалась моя неблагополучная домашняя обстановка, которую я тщательно скрывала, но таким одноклассникам мы всегда старались помочь: проверить домашнее сочинение на предмет ошибок, угостить конфетой или написать в стенгазете что-нибудь похвальное.

В общем, в школе моя самооценка восстанавливалась, и по дороге домой я мечтала, что скоро вырасту, уеду учиться в институт и у меня будет насыщенная и весёлая студенческая жизнь, такая же, как сейчас в школе, но без домашних «перерывов». А потом так же с увлечением и радостью я буду работать адвокатом, помогать людям в трудных ситуациях; или журналистом, рассказывать об интересных событиях; или учителем истории, и стану так преподавать предмет, что в моём классе не будет ни одного троечника. Тогда, в 11–12 лет, я ещё не определилась с будущей профессией.

В шестом классе к нам пришла новая классная руководительница, Светлана Петровна. У неё были, как сейчас бы сказали, амбициозные цели: она очень хотела подняться по карьерной лестнице и получить звание заслуженного учителя. Предметником она была весьма слабым, поэтому сделала ставку на общественную работу.

Светлана Петровна сразу заявила, что наш класс станет образцовым, и с энтузиазмом принялась за дело. Выбросила стенд с нашими жалкими самодельными рисунками и поздравлениями одноклассников с днём рождения и повесила «нормальный», изготовленный на ближайшем предприятии, – с громкими лозунгами и непременным разделом «Молния», где жёстко клеймились двоечники и нарушители школьной дисциплины. А когда я как редактор этой «Молнии» отказалась клеймить одного прогульщика физкультуры, потому что знала – у мальчика просто нет физкультурной формы, Светлана Петровна заявила, что сомневается, достойна ли я носить гордое звание пионера.

Теперь на заседаниях совета дружины я должна была по бумажке, написанной Светланой Петровной, звонким и уверенным голосом отчитываться о славных делах, проведённых нашим пионерским отрядом, о которых этот отряд ничего не знал. Мои скромные поползновения организовать что-нибудь интересное для всех ребят, а не только для актива, встречали откровенное раздражение классной.

На ближайшем совете отряда она устроила перевыборы командира отряда. Заранее подготовленные ею девочки, запинаясь и краснея, выступили против меня. Не знаю, совпадение или нет, но командиром отряда была выбрана одноклассница, папа которой занимал руководящий пост в городском отделе образования. Кстати сказать, этой девочке командирство было абсолютно не нужно, она увлекалась живописью и не очень любила общение. Но с классной не спорила.

Для меня эти перевыборы стали двойным ударом: ко всему прочему примешалось острое разочарование во вчерашних подругах. Тогда я была ребёнком и максималисткой, не понимала, как можно говорить неправду, даже по указке учителя. А Светлана Петровна всё прекрасно знала и пользовалась своими возможностями.

Мать тоже получила очередное доказательство моей никчёмности. «Уродина», «иждивенка», «выродок» – дома меня называли только так.

И всё-таки я ещё сопротивлялась. Не имея возможности заниматься любимой общественной работой, старалась помогать одноклассникам в учёбе и, как бы сейчас сказали, пользовалась авторитетом в классе. На классном часе, где Светлана Петровна устроила очередной разнос какому-то бедолаге и предложила в качестве меры наказания исключить его из пионеров, я выступила в его защиту. И большинство ребят из класса поддержали меня, проголосовали против исключения. Сейчас звучит смешно, но в то время такая мера наказания считалась действительно большим позором.

Этого Светлана Петровна стерпеть не могла и начала тихую травлю двенадцатилетней девочки, посмевшей иметь собственное мнение. Меня под разными предлогами не брали в поездки, которые организовывались как поощрение за хорошую учёбу, хотя я по-прежнему была отличницей. Старались не допустить даже на классные мероприятия. Светлана Петровна могла шепнуть кому-нибудь из приближённых девочек о переносе времени, чтобы те передали всем, кроме меня. Так же непринуждённо она указывала девочкам на мои недостатки во внешности, одежде, в чём угодно. Я слышала смешки за спиной. Некоторые дети старались поднять свой рейтинг перед Светланой Петровной, чем-нибудь задев меня.

Светлана Петровна без труда выиграла эту битву с ученицей. После седьмого класса я перешла в другую школу, получив, как плевок в спину, разгромную, насквозь лживую характеристику. Впрочем, мне уже было безразлично. Характер сломлен, вера в людей уничтожена, а комплекс неполноценности остался на всю жизнь. Я замкнулась в себе, и хуже всего то, что потеряла интерес к учёбе, потому что мечты исчезли.

Очень неплохо окончив школу, я не стала никуда поступать, а поспешила скорее уйти из опостылевшего дома. Барахталась в этой жизни сама, без моральной и материальной поддержки, падала и вставала.

И всё же, наверное, дед был в чём-то прав. Господь помогает незаконнорождённым детям. Теперь мне 58. У меня хороший муж, прекрасные дети и замечательные внуки, нормальные жилищные условия. И даже пенсии мне, в общем-то, хватает.

Но сейчас, когда пришло время мудрости, я всё больше понимаю, что прожила не свою жизнь. Занималась не просто нелюбимой работой, а той, которая противоположна моим наклонностям, характеру. Рано повзрослев, ещё в детстве я совершенно правильно определила поприща, на которых могла бы добиться успеха, принести пользу и, самое главное, работать с радостью для себя и людей. Мечты остались мечтами, уже ничего не исправить. И боль от нереализованности тоже останется навсегда.

Из письма Евгении Яковлевой,
г. Кемерово
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №41, октябрь 2019 года