Слабость к печатному слову
16.10.2019 16:46
СлабостьПару лет назад одна давняя читательница нашей газеты написала мне пламенное письмо. Очень эмоционально она рассказывала, что, наводя порядок в загородном доме, молодые члены её семейства решили избавиться от большого количества старых книг. Она встала на защиту этого бумажно-пыльного богатства, но поддержала её разве что старенькая мама, которая помнила, как непросто эти книги собирались годами в большую библиотеку.

Молодёжь была непреклонна и не испытывала сантиментов по поводу этой «макулатуры». Спасая книги, женщины перетащили их в старый сарай, но ясное дело, что там их сокровища очень скоро погибнут от сырости. А впрочем, писала она, и на сарай у велосипедной молодёжи свои виды, это только временное убежище, и кончится всё трагически.

«Наташа, ты должна написать об этом! – взывала ко мне читательница. – Что же творится вокруг? Сколько книг выбрасывается на помойки! Это же обыкновенный фашизм!»

Признаться, я даже растерялась от её напора, но пообещала, что обязательно коснусь этой темы, когда разберусь со срочными текстами. Время от времени я мысленно возвращалась к этому письму, и вот теперь, мучимая угрызениями совести, решила сдержать обещание.

Дело в том, что, обращаясь ко мне, читательница попала в самую точку: я – потомственная книжная помоечница. Что моя мама, что я никогда не могли пройти равнодушно мимо выброшенных на свалку стопок книг. Как другие тащат с улицы в квартиру брошенных кошек и собак, так мы с мамой спасали книги. Впрочем, брошенных животных мама тоже приводила в дом, поэтому мы жили в странном пространстве, словно бы спроектированном сумасшедшим архитектором, совместившим зоопарк с Библиотекой имени Ленина.

В раннем возрасте это книжное заболевание передалось и моему сыну Стёпке. Завидев в подъезде вынесенные соседями книги, он партиями, пыхтя от натуги, перетаскивал их в лифт и поднимал в нашу квартиру. И ладно бы он их читал, как юный Вассерман, но ему было лет шесть. А даже я в свои тогдашние тридцать восемь терялась при виде принесённых сыном многотомников с речами Сталина на всевозможных пленумах ЦКК ВКП(б), карманных справочников-словарей издательства «Прометей» 1930 года, каких-то физико-математических энциклопедий или поваренных книг начала прошлого века с перечислением таких ингредиентов для щей и пирогов, которых не встретишь теперь даже в лучшем супермаркете. Обложки книг были страшно потрёпаны, страницы засижены домашними насекомыми.

Я понимала, что мы идём по гибельному пути, спасти все книги на земле не в наших силах, и приказывала Стёпе держаться молодцом, зажмурившись и стиснув зубы, быстро проходить мимо книжных свалок. Но книг в нашем доме всегда было много.

Когда-то, ещё до сотворения Стёпки, это даже стало камнем преткновения при устройстве моей личной жизни. Тогдашний жених решил переехать жить ко мне, но места в комнате коммунальной квартиры на Кутузовском проспекте было катастрофически мало, а у него оказалось очень много концертных костюмов. Решили поставить в комнате шкаф-купе, но единственная пригодная для этого стена была занята полками с книгами.

Я перетаскивала книги то в одни углы, то в другие, но это не решало проблему.

– На фига тебе столько книг? – возмущался жених. – Они сжирают твоё жизненное пространство. Ты что, всё это читаешь?
– Нет, не всё, – смущалась я, – половину прочитала, но хочу перечитать снова, а другую половину прочитаю со временем.
– Когда ты все их перечитаешь, боюсь, мы не только жениться с тобой не сможем, но и передвигаться не будем самостоятельно, – обречённо вздыхал жених. – Я уже и сейчас с трудом перепрыгиваю через завалы всех этих романов.
– Наверное, ты прав, – кивала я неуверенно. – Какие-то книги надо перебрать, у меня действительно слишком много Пушкина, мне кажется, он столько не написал.
– А зачем тебе такое количество сборников Джека Лондона? – удивлялся жених. – Посмотри, они же дублируют друг друга, избавься хотя бы от части.
– Да, во многих из них рассказы повторяются, но в этой вот книжке нет «Белого безмолвия», зато есть «Мартин Иден», – с трепетом объясняла я, – а в той есть и то и другое, но нет «Маленькой хозяйки большого дома».
– Кошмар какой! – качал головою жених, сортируя книги. – Ты что, в своём возрасте собираешься коротать вечера за «Мушкетёрами» или «Шерлоком Холмсом»? Ты читаешь Кольцова? Посмотри, там все стихи на «ять» и на «ижицу». У половины книг корешки отвалились, их давно пора выбросить.
– Ты с ума сошёл? Я же не могу вынести на помойку немецкую энциклопедию 1846 года издания!
– Прости, к сожалению, никогда не слышал от тебя ни слова по-немецки, даже в сильные моменты, – усмехался жених. – Ладно, не на помойку, отнеси их в букинистический.

Скрепя сердце я переписала в блокнотик всех своих дореволюционных авторов, годы выпуска книг, названия издательств и отправилась на книжные развалы, где скупали старые книги. Однако выяснилось, что будь мой Кольцов не 1918 года выпуска, а, допустим, 1921-го, а фолиант Пушкина не 1936-го, а на пару лет раньше, то книги у меня оторвали бы с руками. А такими, как у меня, ценностями завалена половина Москвы, у этих изданий был когда-то гигантский тираж.

– Хорошо, не можешь продать, отнеси в дар библиотекам, – советовал жених.

Но оказалось, что и библиотеки теперь неохотно принимают книги.

– Ну куда нам их, солить, что ли? – разводила руками библиотекарша. – Видите полки в холле? Сюда приносят какие-то книги, оставляют для желающих, но то, что предлагаете вы, спросом пользоваться не будет, да и вид у них какой-то не парадный.

Я приняла волевое решение перебрать свои книги и всё-таки снести их на лавочку у подъезда, вдруг кто-нибудь возьмёт.

Обложившись литературой, я уселась на полу и стала открывать одну книгу за другой, выбирая то, что можно оставить, а что – отправить в ссылку. Но, вчитываясь в содержание неведомых мне сборников, как то: «Путеводитель по всѣмъ русскимъ воднымъ путямъ с массой иллюстрацiй въ текстъ и 47 маршрутами путешествiй» капитана П.А. Оленина 1908 года издания или старинных сонников и песенников с ветхими пожелтевшими страницами, – я так увлекалась, что уже не могла с ними расстаться.

Длилась эта инвентаризация с утра до самых сумерек, жених включил верхний свет и, поскальзываясь на разбросанных книгах, сказал:
– Я понял, это была моя ошибка. Тебе нельзя было разрешать читать, смотри, у тебя уже глаза слезятся и взгляд безумный.

Я подняла на него глаза, в которых действительно качались слёзы, и хлюпнула носом:
– С тобой одним хочу я говорить, впервые сказать тебе всё; ты узнаешь всю мою жизнь, всегда принадлежавшую тебе, хотя ты никогда о ней не знал. Но ты узнаешь мою тайну, только если я умру…
– Не надо, пожалуйста, умирать, – с опаской попросил меня жених. – Конечно, открой мне свою тайну, только не волнуйся так сильно. Ты что, беременна?
– Дурак ты! – я сердито захлопнула книгу. – Это же Стефан Цвейг «Письмо незнакомки»! Я зачитывалась им, когда мне было восемнадцать лет.
– Так, всё ясно, пустил козу в огород, – он силой поднял меня с пола. – Иди спать, я всё решу сам!

Наутро я услышала, как в коридоре он надевал ботинки, у входной двери стояли стопки книг, перевязанные бечёвкой.

– Я намерен вынести весь этот хлам на помойку, – решительно объявил жених и, предупреждая мой протест, добавил уже мягче: – У вас очень интеллигентная помойка, кто-нибудь да возьмёт. Там и ношеную детскую обувь аккуратно выставляют. Я даже видел зеркало в старинном багете и напольную швейную машинку «Зингер», твои книги хорошо впишутся в этот натюрморт.
– «Зингер»? – оживилась я.
– Спокойно, вчера её укатила какая-то малахольная в берете с помпоном, – остудил мой пыл жених. – Надеюсь, она любит не только строчить подушки-думочки, но и читать на них по вечерам Карамзина и «Робинзона Крузо». Всё, я пошёл!

После его ухода я собралась в гастроном, но заметила у лифта стопку моих книг. Очевидно, у жениха не хватило рук, чтобы унести всё сразу. Тяжело вздохнув и стараясь не вглядываться в названия произведений, я подхватила их и спустилась во двор.

У мусорки оживлённо копошились над вынесенными книгами смуглые брюнеты в оранжево-зелёных куртках коммунальных служб.

– О! Вам нужны эти книги? – обрадовалась я. – Вы будете их читать?
– Книга – харашо! – весело кивали смуглые брюнеты. – Книга – многа веса, эта деньга!
– Так вы их на макулатуру собираете? – поникла я.
– Да, харошая макилатура! – подтверждали брюнеты.

Не желая оставлять этим вандалам последнюю стопку книг, я потащилась с ней в гастроном. Но на обратном пути у меня отрывались руки от пакетов с продуктами, и я решила всё-таки оставить книги на мусорке.

Картина мне открылась душераздирающая: уже вынесенные книги были разбросаны как попало, многие трепетали страницами на ветру, словно бы после обыска. Почему гастарбайтеры их всё-таки не взяли и так жестоко распотрошили, я не понимала. Может, искали в них денежные заначки?

Мне стало жалко своих бумажных сожителей, я стала аккуратно укладывать их в стопки. За мной пристально наблюдал мужчина в потёртом пальто, мятой шляпе и ботинках на босу ногу. Он походил на тихого серийного маньяка из какого-то триллера.

Маньяк приблизился и робко сказал:
– Я давно не читал ничего стоящего, кроме рекламных буклетов и листовок. Можно полюбопытствовать, что вы здесь выкладываете?
– Так, беллетристика прошлого столетия, – грустно ответила я.
– Как интересно! – сверкнул глазами маньяк. – Давно ищу вторую половину романа Джеймса Джойса «Улисс». Понимаете, то, что мне удалось прочитать, заканчивалось триста сорок третьей страницей на словах Блума: «Мог бы расстаться с жизнью из-за этого трамгонгфардугрельсджаггернаута, хорошо, что не растерялся. Хотя…» – а дальше уже было порвано, и остальные страницы отсутствовали вместе с задней обложкой. Меня всё время мучит, не оставляет мысль, что же сказал Блум после своего «хотя»?
– К сожалению, не могу вам дорассказать, – я покраснела. – Я сломалась странице на тридцатой, не осилила потока сознания автора. Но где-то на полках он у меня стоит. Хотите, вынесу? Но только с возвратом, мне теперь тоже интересно, что было после слов Блума «хотя…».
– О, какая удача! Я буду вам так признателен! Непременно оберните книгу в газету и напишите на ней свой адрес, я быстро читаю и верну вам её буквально через пару дней.

Книга ждала меня у порога квартиры точно в означенный срок. В качестве благодарности читатель-маньяк заложил ту самую триста сорок третью страницу поздравительной открыткой с пожеланиями «упорства в чтении и никогда не останавливаться на достигнутом». На открытке изображалась праздничная пирамида из физкультурников в белых майках и чёрных шароварах на первомайской демонстрации.

А вот с тем женихом у нас так и не сложилось. Конечно, не из-за книг. Хотя…

Он признался мне как-то, что на книги у него страшная аллергия. Не в смысле того, что он чихает от книжной пыли, а потому что из-за них у него была юношеская травма. На своё совершеннолетие он ждал от отца подарка и почему-то был уверен, что им станет папина машина «Жигули», во всяком случае, он о ней мечтал. Но отец торжественно подарил сыну тридцать томов Большой советской энциклопедии. Обиженный юноша вынес тогда все книги в лес и, обливаясь слезами, сжёг их на большом костре.

Я принадлежу к тому поколению, которое ещё помнит, как трудно нам доставались хорошие книги. Все эти сотни килограммов макулатуры, которые мы сдавали в пункты приёма в 70–80-х годах, надеясь получить талоны на «Королеву Марго» А. Дюма, «Женщину в белом» У. Коллинза, «Всадника без головы» М. Рида, а позже Булгакова и Пастернака. За одну книгу ты должен был притащить 20 килограммов макулатуры, за трёхтомник «Мушкетёров» – 60. Были хитрецы, подмачивавшие стопки газет для большего веса, какие-то авантюристы даже пытались подкладывать в связки бумаг кирпичи, но это быстро пресекалось. Для взвешивания на специальных весах газеты и журналы надо было развязывать, и строгие приёмщики всё тщательно проверяли.

Очереди в пункты приёма макулатуры были огромны, люди занимали их с вечера, ночью активисты макулатурного движения поочерёдно стерегли списки и делали перекличку, зимой везли свои связки газет на санках.

Но сдать макулатуру – это полдела, важно было не проворонить дни, когда в магазины выбрасывали дефицитные книги, их ведь приходилось выкупать по талонам.

Конечно, у тех, кто всё это проходил, отношение к книгам трепетное. Сейчас, когда я захожу в книжный магазин, у меня просто голова кружится от волнения, это же целые улицы книг! Такое изобилие, и так всё пахнет свежей типографской краской, так всё богато оформлено, столько ещё неведомых мне историй таится на этих полках…

В маленьких книжных работают одержимые продавцы. Кажется, они прочитали всё, что есть в наличии. Они поздравят вас с хорошей покупкой, если книга в их вкусе, пожелают хорошего вечера за чтением, а если автор, которого вы приобрели, дурён на их взгляд, посмотрят на вас в лучшем случае с сочувствием, а то и выскажут неодобрение.

Когда вы покупаете колбасу или макароны, кассирша вряд ли будет смотреть на вас как соучастница будущего ужина и желать приятного аппетита, если, конечно, она прежде не работала в книжном и не носит берет с помпоном. Книжные продавщицы так преданы своему товару, словно бы сами писали все эти романы.

Они не жалуют фильмы, снятые по любимым произведениям. Недавно я собиралась пойти в кинотеатр на картину «Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков», но, зайдя в книжный, случайно увидела на полке роман с этим названием. Решила посоветоваться с молоденькой, но строгой на вид продавщицей.

– Что вы! Ни в коем случае не ходите на этот фильм, лучше купите книгу! – жарко заговорила она.
– А что же такого плохого в этом фильме? – удивилась я. – Вы сами-то его смотрели?
– Смотрела. Но до этого успела прочитать роман. Как же я была расстроена этой картиной, красивой, но совершенно поверхностной! Возможно, я поторопилась пойти на неё, у меня тогда ещё глаза не остыли от прочитанных строчек. Но я, конечно, особый случай, понимаете, у меня слабость к печатному слову… А знаете что? – она неожиданно подмигнула мне с видом доброй сутенёрши. – Хотите, я предложу вам на этот вечер одну подружку?

Сын мой Стёпка в тот день задерживался после школы и позвонил мне с предупреждением:
– Мам, мы ещё погуляем с ребятами. Всё хорошо, не волнуйся. Ты там как, не скучаешь?
– Я – замечательно! Собираюсь провести вечер в компании новой подружки, её зовут Сесилия Ахерн.
– Мать, не пугай меня. Какая ещё… – сын повторил имя писательницы, переставляя в нём буквы местами, получилось очень ругательно. Рядом с ним заржали его приятели. – Откуда она взялась?
– Вообще-то из Ирландии, но лично я притащила её из книжного. Понимаешь, у меня сегодня какая-то особенная слабость…
– Заболела, что ли? – перепугался сын. – Температура?
– Нет, слабость другого рода, к печатному слову. Кажется, у меня наклёвывается яркий роман…

Наталия СТАРЫХ
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №41, октябрь 2019 года