Дедушка вышел на охоту
13.11.2019 00:00
ДедушкаДождливым осенним днём Казаков стоял у окна и смотрел на улицу. Напротив был сквер. Листва держалась на ветвях долго, а сегодня торопливо полетела.

Сквер редел прямо на глазах, и сквозь него уже проглядывались мощёные дорожки и спешившие люди. Он смотрел на осеннее увядание сначала бездумно, невольно прислушиваясь к игравшему за спиной семилетнему сыну, который, жужжа и бибикая, катал по полу детскую машинку. И оттого, что листва облетала, моросил дождь, ему было жалко и деревьев, и людей, вынужденных куда-то идти в непогоду. Среди них совсем не было молодых и спортивно-бодрых, а одни старухи и старики с хозяйственными кошёлками в руках. Под дождём старики выглядели покинутыми, одинокими, и они вдруг представились ему такими же отжившими, опадающими листьями.

А подумав так, он вспомнил о письме, полученном от отца, которого не видел около двадцати лет. Отца посадили, когда Казаков оканчивал школу, и мальчик пережил плохо скрытое презрение и насмешки одноклассников, как будто уже не принадлежал к числу тех, у кого жизнь только начинается и, несомненно, будет счастливой и удачной. Как же он возненавидел отца, словно отец отнял у него будущее. И мама была того же мнения.

– Он тебя, паскудник, как птицу на самом взлёте сбил, – говорила она. – Ладно бы посадили за взятку, сегодня это даже престижно, а то, как последнего ханурика, за драку с поножовщиной.

После суда она подала заявление на развод, написав об этом отцу в лагерь куда-то под Архангельск. А он, пылая юношеской обидой и негодованием, приписал в конце письма, что отныне такого отца знать не желает.

В непогоду человек любит поразмышлять, и повороты его мыслей иной раз извилисты и непредсказуемы. Увидев сейчас стариков, он представил на их месте отца, и его вдруг охватил такой стыд за своё прошлое поведение, своё недомыслие, что невольно замычал сквозь стиснутые зубы.

Отец писал, что после лагеря остался работать в Архангельске, но недавно перебрался поближе к родным местам. Живёт в посёлке Струги Красные, работает на пилораме, сошёлся с хорошей женщиной. Очень по нему скучает, но не смеет показаться на глаза, понимает свой грех, и нет ему прощения.

Это было скрытое приглашение навестить его и неверие, что сын приедет. Тон письма был уничижительным, какой бывает только у сломленных людей, и отцовская судьба явственно проступила перед Казаковым: суд, лагерь, позор и нынешняя жизнь в примаках у какой-нибудь крикливой бабы, с которой они вечерами громко распевают песни, тревожа соседей.

Решение поехать к отцу пришло сразу.

– Павлик, хочешь своего другого дедушку увидеть? – спросил он.

Сын оставил игру и недоверчиво посмотрел на Казакова.

– Что, у меня есть ещё другой дедушка?
– Конечно, есть.
– А где он живёт, в деревне?
– В большом посёлке, но там, как в настоящей деревне, дома деревянные, огороды, лес и озеро.

Мальчик помолчал, осмысливая новость, и, когда поднял голову, уже смотрел на отца сиявшими от восторга глазами, какими обычно дети смотрят на фокусников и Деда Мороза, ожидая от них чудес.

– А на машине поедем?
– На поезде, так удобнее. Ты ведь раньше никогда не ездил на поезде?
– Не ездил.

Ехать собрались на следующий день, и начались торопливые, суматошные сборы, как будто куда-то опаздывали. Жена Казакова Тамара, тихая, терпеливая и послушная женщина, одобрила поездку, озаботилась только, стоит ли брать с собой ребёнка. Казаков и сам сомневался, но, замечая на себе по-прежнему восторженный взгляд сына, отбрасывал нерешительность.

В Струги Красные они приехали на пригородном поезде. Казаков мальчишкой дважды бывал здесь в детском лагере и сейчас с любопытством рассматривал некогда знакомые места, многое узнавая, и тогда его губы трогала снисходительная улыбка пожившего, взрослого человека. Но где находится нужная Садовая улица, не помнил и спросил у прохожего.

– Да вот же она, – удивился тот. – Прямо на ней и стоите.
– А пятнадцатый дом?
– Кажется, там, – прохожий махнул рукой. – Видите дом под красной крышей и с резными наличниками? Это и есть пятнадцатый.

Ожидая увидеть развалюху, Казаков приятно удивился: указанный дом был ухоженный, недавно выкрашенный, с палисадником, большим садом-огородом, и как-то не верилось, что оттуда по ночам несутся громкие песни.

Взглянув на дом издалека, Казаков больше не отводил взгляда. Можно было уже различить в огороде копавшегося мужчину – в глаза бросились его согнутая, двигающаяся спина и блеск штыка лопаты. «Это отец», – догадался Казаков, испытывая противное чувство паники. Оказывается, он ещё не готов к встрече. И загадал: если отец не обернётся, он пройдёт мимо.

Но всё произошло на удивление просто. Почувствовав взгляд, мужчина обернулся и тоже сразу всё понял. Оба замерли. Казалось, они соревнуются, кто дольше сохранит молчание. Первым не выдержал старик.

– Заходи, – кивнул он, указывая головой на дом.

Казаков тоже кивнул и направился к калитке. Во дворе они постояли друг перед другом и неловко обнялись.

– Я уже и не ждал, – сказал дедушка каким-то слабым, всхлипывающим голосом. – Перестал надеяться. Но вот случилось, сподобился. А это кто, внучек? Как зовут, Павел? Значит, Павлик. Пошли скорее в дом, сейчас покормлю с дороги. Хозяйки моей нет, она воспитательница в детском саду, в группе продлённого дня. Иногда работает по выходным.

Зайдя внутрь, Казаков осмотрелся. В комнатах было чисто, везде белели занавески, кружевные салфетки, пестрели на полу половики, пахло сухим деревом. Внутри дом полностью соответствовал благопристойному наружному облику, и он окончательно убедился, что никакие ночные песни здесь не звучат.

Дедушка усадил гостей в большой комнате и принялся накрывать стол. Он убегал на кухню, хлопал там дверцами холодильника и буфета, вносил то сковороду с жареной рыбой, то вазы с пряниками и печеньем, то банки с вареньем и мёдом и, не обращая внимания на возражения Казакова, всякий раз страдальчески повторявшего «ну куда столько», снова скрывался за кухонной занавеской.

Павлик на дедушку смотрел с восторженным обожанием, как на фокусника или Деда Мороза, ожидая, когда он вернётся с кухни с подарком и для него, например, с машинкой – он любил машины.

– Дедушка, а можно я к тебе летом погостить приеду? – не дождавшись подарка, спросил он.
– А как же, вот с папой и мамой и приедешь. У нас тут озеро, у меня своя лодка, будем с тобой по озеру плавать и рыбку ловить. Приедете? – он просительно посмотрел на Казакова.
– Вообще-то мы с семьёй на море собрались.
– И что такого. Вернётесь с югов и сразу с Павликом ко мне. Море морем, а тут рыбалка, в лесу ягоды-грибы. Будет у вас здесь своя дача.
– Я посоветуюсь с женой, думаю, всё уладится, – с лица Казакова не сходила растерянная счастливая улыбка. – А ты хорошо живёшь.
– Пока не жалуюсь.

Они разговаривали нарочито бодро, как бы кружили, опасаясь ненароком приблизиться к главному разговору – к взаимному покаянию. Казаков надеялся, что сегодня до этого не дойдёт. Сначала надо привыкнуть друг к другу.

Потом пили чай с печеньем и мёдом. Папа с дедушкой беседовали вполголоса, и Павлик знал, что если взрослые говорят вполголоса, им не надо мешать. Он посидел на стуле, болтая ногами, и отправился погулять на улицу.

На улице он не заметил ни одного прохожего, которого, по примеру папы, можно было расспросить, где находится озеро с дедушкиной лодкой. Он решил искать озеро самостоятельно, прошёлся в одну сторону по ветру, в другую против ветра. Возле одной из калиток сидела скучавшая собака, видимо, давно поджидая, кого можно облаять, но при виде Павлика пренебрежительно отвернулась, как от недостойного внимания объекта.

И тут он увидел впереди красивую машину с работавшим мотором и открытой дверцей. В городе таких машин много, но на скромной поселковой улице она выглядела особенно нарядно и заворожила мальчика.

Конечно, не будь дверца открыта, Павлик ни за что бы не решился забраться внутрь. К тому же, подталкивая его к действию, ветер подул сильнее. Сделалось холодно. Солнце хотя и светило, но не грело, а только блистало, бесполезно скользя лучами по земле. А из салона так уютно пахло теплом, кожей, духами, что мальчик помимо своей воли уселся на водительское место.

Не успел он насладиться этим временным владением красивой машиной, как из двухэтажного дома напротив, разговаривая по мобильному телефону, вышел молодой полный мужчина.

– Я сейчас звоню от него, – почти кричал он. – Да, поговорили. Кажется, Михей согласен. Чего ору? Просто не верю. Темнит наш Михей.

Ждать добра от такого раздражённого человека не приходилось. И Павлик с ужасом представил, какое наказание его ждёт за проступок. Первой мыслью было спрятаться на заднем сиденье, но он опоздал: мужчина уже подошёл к машине вплотную и, отвернувшись, договаривал последние слова:
– Всё понял. Как приеду, расскажу подробнее. Что? Выезжаю прямо сейчас. Сажусь за руль.

Эти слова всё решили. Павлик выскочил из машины и припустил к дедушкиному дому. Если бежать со всех ног, покажется, что на свете нет никого быстрее тебя. Но очень скоро мальчик уловил за спиной топот, который, быстро приближаясь, уже накрывал своей тяжестью его лёгкие, почти невесомые шажки.

– Папа, дедушка! – в отчаянии закричал Павлик. – Помогите!

Слово «помогите» он, захлебнувшись, не успел закончить, схваченный сверху за плечо.

– Ага, щенок, попался. Что ты здесь делал? Воровать залез? Затряхну! – у хозяина машины раздражение сменилось злобой. Торопясь догнать мальчика, он, видимо, не успел отключить телефон, и сейчас оттуда слышался тревожный голос напарника: «Вадик, что там происходит? Ты что, с Михеем сцепился?»

– Папа, дедушка, помогите! – снова заголосил мальчик.

«Вадик, объясни. Кто там еще, какой дедушка?»

– Алё, алё… Он, гад, меня за палец цапнул!

«Кто, дедушка?»

Папу с дедушкой дальше звать не пришлось, они уже сами выходили на улицу, обеспокоенные отсутствием Павлика. Папа поначалу растерялся, но дедушкин лагерный опыт сразу подсказал, как именно подступить.

– На кого, шнырь, пасть оскалил? – крикнул дедушка, с хода ввязываясь в события. – Оставь ребёнка.

И, засунув левую руку в карман пиджака, пошёл на хозяина машины. Худощавая, деликатная фигура его преобразилась. Плечи откинулись, походка стала разболтанно-пританцовывающей и одновременно как бы крадущейся – дедушка вышел на охоту.

Павлик раньше никогда не видел взрослой драки и испугался. Оказалось, страшна не сама драка, а подготовка к ней. Ещё недавно такое доброе лицо дедушки зажило самостоятельной жизнью, наливаясь решительной и бесшабашной силой.

– Оставь ребёнка, говорю, – тихо повторил он, не сомневаясь, что будет услышан.
– Да оставил уже, оставил, – взвизгнул Вадик, отпуская мальчика.
– Внучек, беги к папе.

Павлик отбежал, но, как ни был напуган, на полпути остановился, зачарованно наблюдая за происходившим. А дедушка и не подумал останавливаться. Против рослого Вадика он выглядел тщедушным. Но столько в его движении было осторожности, расчёта и уверенности, что он напомнил мальчику крадущегося к добыче тигра Шерхана из мультфильма о Маугли.

– Ха! – вдруг выкрикнул дедушка, резко наклонившись вниз, словно хотел что-то подхватить с земли, и так, с опущенной правой рукой, быстрыми зигзагами заскользил навстречу противнику.

Хозяин машины отшатнулся и заметно побледнел. Он уже понял, что перед ним урка лагерный. Ему всё равно, кого резать, для него тюрьма – дом родной.

Павлик собрался закрыть глаза, боясь представить, что произойдёт дальше. В эту минуту дедушку ухватил за рукав подоспевший папа.

– Очнись, батя, ты что? Опять в тюрьму сесть хочешь?
– Вот-вот, – увидев неожиданную поддержку, осмелел Вадик. – Тюрьма по нему плачет…

Домой возвращались молча. Дедушка снова обратился в тихого человека. Лицо его от стыда и смущения сделалось виноватым, и не верилось, что ещё минуту назад он хищно крутился вокруг Вадика, пугая расправой. Но Павлик чувствовал, что в глубине души он доволен собой.

Казаков тоже был смущён. Отец неприятно поразил его. Но с другой стороны, он защищал внука, и тут все средства хороши. И Павлик снова, непонятно как, почувствовал, что и папа в глубине души доволен дедушкой. Несколько раз папа смотрел на часы и наконец сказал:
– Скоро обратный поезд, надо собираться.
– Никуда я не отпущу вас без гостинцев, – заявил вдруг дедушка, обрадованный, что тягостное молчание закончилось.

Дома он сразу полез с фонариком в подпол.

– Папа, а там что, подземелье, подземный ход?
– Почти что.

Павлик заглянул вниз, но ничего не увидел, кроме похожего на солнечный зайчик крохотного фонарного пятна, скользившего по полкам и завешенным паутиной земляным стенам. Дедушка несколько раз обо что-то ударился, потом споткнулся и заругался, и было такое впечатление, что он, ворочаясь в темноте, пытался поймать этот зайчик света, который никак ему не давался. Время от времени из подвала появлялась его рука и ставила на край банки с вареньем, грибами и помидорами.

– Куда столько, нам не унести, – снова страдальчески морщился папа.
– Ни-ни, унесёте, я помогу. Картошечки ещё возьмёте?

Когда уезжали, начался дождь. Оставшийся на перроне дедушка через мокрое стекло стал казаться заплаканным: слёзы обильно текли по его лицу, по одежде, по поднятой в знак прощания руке, образуя под ногами лужу слёз. Павлик с папой помахали ему в ответ.


Потом поезд прогудел и отправился в путь.

Владимир КЛЕВЦОВ,
г. Псков
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №45, ноябрь 2019 года