–  Папочка, а я беременна.

И застыла, ожидая реакции с противоположной стороны стола. Рюмка с замороженной водкой остановилась над раскрытым ртом папочки, но один глоток всё же успел пролиться и обжечь глотку, вызвав кашель. Сквозь слёзы 42-летний папочка сумел промолвить:
– В следующий раз, доченька, прошу тебя найти другое место и время для такой информации.
– В следующий раз… – 16-летняя дочурка вытаращила глазки, и громкий хохот потряс часть торжественного стола, собравшего солидную еврейскую публику по поводу смерти бабушки Хавы Самуиловны.

В зале было печально, по стенам плавно растекались еврейские мелодии, убаюкивая и настраивая на размышления.

В положенное время родился крепкий мальчуган, Максим Абрамов, внук папочки и сын дочурки. Дальнейшее общение Максима с весёлым дедом на всю жизнь оставило в сознании мальчишки специфические особенности. То спокойное, разумное, рассудительное отношение к людям и событиям, то внезапные порывы несдержанности и мелкого хулиганства.

Мама увезла Максима из России в Калифорнию, и отныне его имя звучало Макс Абрамофф. В Америке благодаря счастливому стечению обстоятельств он смог окончить специализированный полицейский колледж-пансионат.

К тридцати годам стал образцовым офицером полиции. Проработав пять лет в полицейском управлении Ра2пид-Сити, был назначен шерифом в маленький городок Эджмонт в юго-западном углу Южной Дакоты, на стыке штатов Вайоминг и Небраска. То был центр индейских резерваций племён лакота-сиу.

Город раскинулся среди обширной заросшей дубовым лесом низменной равнины, образованной двумя сходящимися поймами рек Шайенн и Бэттл. Между ними красовался, привлекая в город толпы туристов, высоченный скалистый снежный массив Паркер, до 4000 метров высотой, разбитый глубокими каньонами. Зимой снежные вершины делали очень опасным движение через перевал по единственной дороге в большой город Рапид-Сити.

Среди лесов и болот виднелись посёлки из вигвамов и немыслимо ободранных бараков, где в беспросветной нищете ютились индейцы племени лакота из некогда большого семейства сиу. Более ста лет минуло с жестокого истребления индейцев в местечке Вундед-Ни, но события той страшной бойни шаманы и вожди отлично помнили и рассказывали детям.

–   Сэр, приехали! Это ваши владения. Прямо перед вами контора с бетонным спецподвалом, а за ним два дома для сотрудников, где и ваша квартира. Живём дружно и все вместе, – закончила Кэтрин, и широкая улыбка заиграла на скуластом лице сержанта Мэнси.

Подтянутый крупный мужчина с короткой стрижкой светло-русых волос легко выскочил из полицейского «Форда» и внимательно огляделся.

– Да, пустынно и диковато. Ну, что делать! Надо начинать всё сначала. Придётся! Пойдёмте перекусим, шеф. Вон там Кристи неплохо кормит. Особенно старается с завтраками для школьников. Конечно, ей их оплачивает город.

Холодный ветер поднимал тучи больших красных листьев. На углах улиц они собирались в кучи, а потом носились, зависая на проводах, заборах, окнах, расцвечивая городок в жёлто-красные тона.

– А за домом Кристи две школы, – доносились слова сержанта, – начальная и средняя. В городке всего девятьсот человек населения, а школы большие. Построены с учётом детей местных лакота из ближних посёлков. Их возят на автобусах. Местные белые, в основном немцы по происхождению, поначалу противились совместному обучению. Петиции писали, даже митинг устроили. Тогда мэр и ваш предшественник, бог ему судья, – Кэтрин перекрестилась, – устроил белых детей, из богатых, в школу «Хот Спрингс». Тут рядом, в восемнадцати милях. А остальные белые дети, их мало осталось, особенно в средней школе, – как-то приноровились. Откровенных драк не бывает. Если не считать футбольных матчей. И знаете, шеф, сразу обстановка в городе разрядилась. Правда, пошаливают банды из Пайн-Риджа, центра резервации индейцев. Воровство, угоны скота и машин. Да сами всё увидите…

Они подошли к дому Кристи. Крикливая реклама и дразнящие запахи призывали войти. Подъехал жёлтый автобус, и лавина подростков моментально затопила небольшое пространство. В кафе сразу поднялся невообразимый гвалт. Мальчишки и девчонки метались по залу, хватали с подносов толстые бутерброды, наполняли кружки кофе и рассаживались тесными компаниями, толкаясь и зазывая приятелей к себе. Это длилось довольно долго, и Макс решил было уйти, как вдруг всё внезапно смолкло. Ученики застыли, глядя на дверь.

Там, в проёме открытой двери, в лучах осеннего солнца возникло очертание светящейся, точнее искрящейся, изящной статуи – женщины в чёрном длинном платье с красной бахромой от пояса вниз и по всему подолу. Горящие, радостно возбуждённые глаза женщины приковывали внимание всех. Мальчишки встали, а девочки от радости завизжали, но тут же смолкли.

Женщина обвела глазами зал и уверенно направилась к полицейским.

– Кажется, в нашем городе появился новый шериф. Давно ждём, сэр!

Она протянула руку и чётко произнесла:
– Мишель Шаунего, старший менеджер школы.

Господи! Какая женщина! Меднокожая Венера. Надо молча, без слов, хватать и уносить в горы. И любоваться одному… Мысли ураганом неслись в голове остолбеневшего шерифа.

А женщина, привычная к преклонению, горделиво, с достоинством ожидала признания и восхищения мужчины. И дождалась. Автоматически наклонившись, порываясь поцеловать руку, Макс вовремя опомнился, выпрямился и всё же запнулся от волнения, произнося своё имя:
– Лейтенант Мак…с Аб… Абрамофф. Ваш шериф, – и, уже освоившись, уверенно добавил: – Шесть лет будем работать вместе, миссис Шаунего.
– Хай, Кэтрин. Только не миссис, а мисс, – и лукавым долгим взглядом зажгла пожар в душе Макса.

С этой минуты круто завертелась жизнь молодого шерифа. Исчезла хандра, потеряло значение всё, что было связано с бывшей женой, карьерой, мечтой о полицейской академии в Чикаго. Всё исчезло, и жизнь началась с чистого листа.

Прошло три месяца. Вовсю бушевала дакотская зима – мягкая, с обильными снегами в горах и сильнейшими ветрами в долинах. Опасный перевал на высоте 1200 метров по дороге в Рапид-Сити то закрывали, то на короткое время открывали, пропуская скопившиеся колонны машин. Но вдруг выглядывало солнце, и город утопал в обильных ручьях и прошлогодней листве.

Мишель, женщина строгая и деловая, будучи директором школы, стала также помощником и доверенным лицом лейтенанта, обрушивая на шерифа массу городских и окружных новостей. Она тормошила шерифа ежедневно, требовала, заставляла, а тот, словно послушный телёнок, радуясь постоянному присутствию мамки, которая дарила тепло, улыбался и метался по городу, исполняя поручения.

Порой лейтенант замечал пристальный взгляд Мишель и замирал в ожидании чего-то необычайного. Странно, всегда такой решительный, здесь он вёл себя как кролик перед удавом. Покорно ждал развязки событий.
И дождался.

Видимо, и Мишель стало совсем невмочь. Не ожидала странной нерешительности городского взрослого мужчины. Гордая и недоступная, как-то в поездке, остановившись у дороги, она вдруг прижалась к его плечу и тихо-тихо сказала:
– Приходи сегодня вечером. Я сама построила индейскую баню в отдельном вигваме. – И добавила совсем тихо, опустив голову: – Приходи, покажу…

В углу вигвама, украшенного яркими настенными рисунками, три больших раскалённых камня источали сухую жару. Раздевшись, дрожа, как юноша при первом сексуальном возбуждении, Макс стоял в проходе между жёлтыми лавками, стараясь унять дрожь, не зная, куда себя деть и что дальше предпринять. Сделал два шага и прислонился лбом к горячей стене. И вдруг почувствовал её взгляд. Резко обернулся и невольно раскинул руки по стене, словно в ожидании казни.

Перед ним стояла обнажённая Мишель. Столько было стыда, смущения и решительности во взгляде, а губы шептали: «Ты не гляди так на меня… Мой русский… мой любимый… Я так долго ждала… Мои боги послали… только тебя…»

Он привёл её в свою квартиру и подивился тому, как буквально через месяц она превратилась в уютное гнездо, ожидающее птенцов. Они не боялись пересудов и сплетен, которые и без того уже месяц как сопровождали их повсюду. Открыто любили друг друга, и вскоре в городке стали поговаривать о необычайной свадьбе белого шерифа и индианки, правнучки печально знаменитого предводителя индейцев, расстрелянного при Вундед-Ни в 1890 году. Неподалёку от Эджмонта.

Лишь маму шерифа оба ужасно боялись обрадовать этим событием. Гордая Мишель не потерпела бы и намёка на расизм, а сынок пугался, зная по опыту совместной жизни чванливое отношение мамы к людям другого цвета кожи. Он каждый вечер смотрел на телефонную трубку и каждый раз откладывал казнь. Страхом заразил и Мишель. Пересилив странную боязнь, однажды поднял трубку. И услышал родной голос:
– Надо же. Чудеса в решете. А я как раз набираю твой номер.

Голос мамы звучал тревожно.

– Что случилось, мамэлочка?
– Объявился твой папашка. Долго молчал, и я уже позабыла его. Спешит к тебе. Знает твои координаты в Рапид-Сити, а там узнает и нынешние. Голос пьяный и злой. Чего-то очень хочет от тебя. Сыночек, умоляю, никаких обещаний, никаких дел. К себе не приглашать. Потом не отмоешься. Он был в Москве кровавым бандитом. Я точно знаю.
– Да ты успокойся. Нас никогда ничто не связывало.

Сообщение мамы сильно расстроило Макса, и приглашение на свадьбу забылось, точнее, отложилось до следующего разговора. Он моментально вспомнил страшное прощание с отцом. А мать всё причитала:
– Не пускай в дом. Он хитрый и ловкий. Уговорит тебя. Разжалобит. Бери отпуск и уезжай куда-нибудь. Умоляю… Максим!

Послышались гудки. Их разъединили.

У Мишель, стоявшей рядом с Максом, перехватило дыхание.

– Что значит «кровавый бандит». Таким был твой отец?

Голос подруги ломался от волнения. Макс горячо убеждал:
– Ты пока не понимаешь смысла русских образных выражений. Нельзя их воспринимать буквально. Это иносказательные фразы.

Потом Макс успокоился. Пришла уверенность в любви подруги. Улыбка озарила лицо. Он гладил и целовал женщину, стоявшую каменным изваянием перед ним. И вдруг был сражён, впервые увидев слёзы Мишель. Рухнул на колени и зарылся лицом в складки длинного платья. Она гладила его волосы, плечи. Доносились слова:
– Я так тебя люблю, так люблю… Никому не отдам. Всякого убью. Уничтожу!

А позже, уже расслабившись в кровати, вдруг потребовала рассказать об отце поподробнее. Её лицо стало тревожным.

– Я знаю таких людей, – промолвила Мишель, – расскажу своим друзьям из Пайн-Риджа, чтобы присматривали за тобой. Но и ты, шериф, теперь ничего от меня не утаивай.

Предчувствия не подвели внучку вождя и шамана, выросшую среди мифов и легенд великих американских прерий. Вскоре ей сообщили, что в городе появились приезжие, не похожие на туристов. Поначалу один большой мужчина, а через день ещё двое. Все делали вид, будто незнакомы, но их быстро заметили в сосновом лесочке возле грунтовой дороги за городом. Они что-то втроём жарко обсуждали. Неподалёку стояли две машины. Наблюдатели подобрались поближе, но язык незнакомцев был ни на что не похож.

– Мишель, – докладывал друг, – этот большой – поразительная копия нашего шерифа. Просто удивительно. Потом мы его видели в баре Кристи. Долго сидел возле Кристи и всё выспрашивал. Народу было мало, и Кристи от скуки, да ещё от обильных чаевых, пересказывала незнакомцу все городские сплетни. Большой, смеясь и подсовывая новую десятку долларов, просил подробности, и Кристи разошлась. Ты же её знаешь! Мишель, он ещё там. Можешь поглядеть.

– Хорошо. Беги в бар, отвлеки Кристи и скажи, чтобы прикусила язык. Давай, Том. Потом все вместе исчезайте из города, будьте в районе Пайн-Риджа. Ждите от меня сигнала.

Чуть помедлив, Мишель осторожно подошла к бару, посмотрела сквозь жалюзи витрины и вошла.

– Это я, Кристи.
– Да я уж давно узнала. Твой приятель вон там, в углу, за колонной, угощает Барри-почтальона. Богатенький он. Второй день у меня сидит.

Кристи всплеснула толстыми руками в дешёвеньких браслетах и горячо зашептала:
– Ты не думай. Ничего важного не растрепала. Уж я знаю! Плохой человек, опасный. Мягко стелет, а потом как зыркнет глазом, словно пулей стрельнёт в сердце. Очень опасный. Таких давно не встречала в городе. Ты вон пройди за занавеску. Оттуда незаметно его увидишь.

Женское любопытство пересилило осторожность, и Мишель мягко, по-кошачьи ступая, прошла за занавеску. Чуть приоткрыла и ахнула, прикрыв рот, чтобы не вскрикнуть, увидев своего шерифа! Совершенную копию, лишь постаревшую, обрюзгшую и седую. Вздрогнула, поймав взгляд мужчины – циничный, холодный, пресыщенный вседозволенностью.

Наверное, так смотрят убийцы, – мелькнула мысль.

Мишель крадучись вышла. Зимний ветер вовсю завывал, яростно бросая в лицо снег и охапки красных листьев. Руки женщины дрожали. Это враг, безжалостный враг. Как те белые убийцы в бойне на ручье Вундед-Ни. Они уничтожили племя и осквернили тело предка Татанки Йотанки. Нет им прощения.

И Мишель приняла тяжёлое решение, не боясь за свою судьбу и не испытывая жалости к отцу любимого человека. Тихо, незаметно избавиться от пришельца до того, как тот навестит сына. Не советуясь с любимым, никоим образом не вовлекая шерифа в это криминальное дело. То, что оно криминальное, не пугало изящную женщину. Нет, нет! Она не собиралась убивать. У индейцев лакота была своя тайная тюрьма в карстовых пещерах возле посёлка Прово, в непроходимых лесных дебрях. Они держали там провинившихся столько, сколько советовали верховному шаману великие духи безликой силы Ваканды, духи верхнего и нижнего мира.

Но пришелец опередил Мишель. Следующим вечером в дверь дома позвонили. Она открыла и смутилась. Букет алых тюльпанов в протянутой руке резко контрастировал с наглым, раздевающим взглядом мужчины, казалось, готовым к насилию сразу на пороге дома. Смущение на мгновение обезоружило Мишель. Изумлённо отшатнулась.

– А вы Мишель, – сказал мужчина и уверенно, не ожидая приглашения, переступил порог. – А я отец Макса Абрамова. О! Какая вы красотка! Не ожидал, – самоуверенно пробасил гость. – А где же мой сын?

Она стояла как вкопанная с приоткрытым от изумления ртом.

– Ну что ты, невестушка. Что с тобой? Зови Максима. Я жажду его обнять после двадцати лет разлуки с единственным сыном.
– Мишель! – раздался голос Макса со второго этажа. – Ты с кем там?

По лестнице медленно спускался Макс. Он сразу понял, кто внизу, поскольку ожидал приезда отца. И теперь лихорадочно обдумывал, как принять нежданного гостя.

Спокойно подошёл. Отец, набычившись, выжидающе смотрел.

– Здравствуй, отец. Крайне редко видимся. Настолько, что позабыл твой голос.
– Что делать, сынок! Так случилось.

Он потянулся к сыну, чтобы обнять, но почувствовал неприязнь и лишь протянул руку. Они крепко пожали руки и долго стояли, изучая друг друга. Ни зов крови, ни романтика встречи отца и сына так и не смогли растворить тяжёлый осадок от расставания двадцатилетней давности.

Всё ещё держа руку в ладони отца, Макс заговорил:
– Не поверишь, но вот услышал твой голос, и память сразу всколыхнула воспоминания о том вечере в Москве, последнем вечере. Извини! Мне было десять лет, и я помню, как висел на твоих руках, которыми ты душил маму, грязно ругаясь. Ты был жутко пьян и отбрасывал меня в сторону, как щенка, а я лез на тебя с кулаками, защищая маму… Что делать, память – страшный, нестираемый документ.

– И всё-таки прими меня. Встреть по-мужски. Ты ведь не только сын, но и представитель власти. Давай поговорим. Может, возникнут капельки доброты и немножко растворят твою память. Ведь были же и отличные времена, когда мы вместе ходили на «Динамо», на тренировки, и ты гордился мной.
– Были отец, были. Пойдём за стол. Мишель, не ожидая гостя, приготовила что-то очень вкусное. По запаху чую.

Крепко задумавшись, Мишель машинально мыла посуду. Потом мокрой тряпкой зачем-то тёрла чистый кухонный шкаф и пристально смотрела в окно на огромное голое ветвистое дерево, усыпанное стаей ворон. Стало душно, и она открыла вытяжку, общую для кухни и соседнего кабинета шерифа. И вдруг отчётливо услышала голоса острым слухом жительницы прерий. Она уже понимала немало русских слов и выражений. Но ещё лучше понимала интонацию.

Голос отца:
– Ты давно, сынок, не русский и, наверное, даже и по крови. Ты полный американский м…к. Рассудочен, логичен, но не мудр. Враждебен здравому смыслу. У тебя нет интуиции, и потому ты нищий неудачник.

Заскрипел паркет под ногами грузного гостя.

– Ты даже не дурак. Эти часто бывают мудры и успешны, скептически оценивая свои способности…

Мишель ничего не поняла из слов отца, лишь то, что они звучат издевательски. Но с гордостью оценила выдержку и спокойствие своего лейтенанта. Тот молчал.

Голос отца:
– Другой бы посчитал за честь. Ты пойми же наконец. Не будет отец подкидывать подлянку родному сыну. Тебе предлагается безопасное дело. Особенно с учётом того, что у тебя есть Мишель, индианка, коренной житель страны. У них налоговые льготы и слабый финансовый контроль со стороны властей. Твоя задача проста. Мишель, как я узнал, контролирует местный Совет вождей племени лакота-сиу. Она должна дать мне подробные реквизиты расчётного банковского счёта Совета. Туда потекут пожертвования благотворительных организаций. Возможно, сотни миллионов долларов. Вожди не должны этому удивляться, и это тоже войдёт в обязанности твоей краснокожей женщины. Деньги формально пойдут на строительство культурных и спортивных сооружений, обучение, благоустройство резерваций, строительство жилых домов. А дальше мы подошлём человечка, который научит Мишель от имени Совета быстро заключать договоры со строительными организациями, чьи адреса он даст, и переправлять им деньги на строительство объектов. Себе оставляя хороший процент. Я гарантирую процент и на твоём личном счету. Ты будешь жить богато.

Последовала длинная пауза.

Голос отца:
– Ну, что ты всё молчишь…

Голос сына:
– Нас приучили выслушивать до конца, отец. Ну что ж, спасибо за откровенность. Я тоже буду до конца откровенен. Значит, наступит время, и к Мишель придут из Федерального налогового агентства и ФБР. То есть ты спасаешь меня, но отправляешь Мишель в тюрьму.

Голос отца:
– Во-первых, это ещё не факт. Строительные организации разоряются, и деньги по определённому пункту договора списываются. Да, конечно, такая вероятность есть. Но, во-вторых, что тебе Мишель? Главное, не расписывайся. Поживи и вовремя уйди. Вовремя. Таких, как она, сотни.

Голос сына:
– Н-да. А говорил, что не будет подлянки. Ну да ладно. Послушай, отец. Я чувствую, что тебе трудно понять, но скажу. Один раз. Один раз и навсегда. У меня есть моральные принципы. Твёрдые принципы. Я уважаю себя и законы. И ещё, отец. Я люблю эту женщину, она мне нужна как воздух… И это важнее клятвы. Так вот. Ты сейчас покинешь этот дом, а мне предстоит мучительная задача. Я должен буду изложить главному шерифу штата весь наш разговор. Но поскольку ты мне отец, меня будет мучить совесть. Всю жизнь.

Голос отца, жёсткий, хриплый:
– Крепко подумай, сынок. Отказ сотрудничать может угрожать твоей жизни. Я приду через пару деньков.

Услышала, как громко хлопнула дверь. Аж вздрогнула. Вышла с полотенцем. Возле дверей, у лестницы, стоял Макс, словно ожидая возвращения гостя. В свете яркой лампы он казался белым, словно простыня.

– Что случилось? Не таи, мой шериф. Расскажи. Мишель всё поймёт.
– Чужой человек был у нас. Шакал.

В кабинете достал бутылку старого портвейна, наполнил рюмки и стал пить маленькими глотками, смакуя напиток. Она ждала, не торопя, понимая, как тяжело любимому человеку.

Он начал с эпизода побоища при расставании в Москве, продолжил рассказом мамы о бандитизме отца, а затем изложил его предложение о сотрудничестве, поведав об угрозах и издевательских интонациях. Она молча слушала, словно Будда, восседая на диване с поджатыми ногами. Ни один мускул не дрогнул на медном лице индианки. Затем решительно встала.

– Ты знаешь, Макс. Он тебе дал два дня на обдумывание. Время есть. Прошу тебя, не торопись и пока не пиши рапорт в Рапид-Сити. Возможно, за эти дни многое изменится.
– Ты что-то надумала? – тревожно спросил шериф.
– Нет, нет. Просто не надо скоропалительно писать. Отдохни, а мне надо в школу. Ты же знаешь, что там по вечерам и ночью идёт ремонт. Надо контролировать.
– Как-то слишком спокойно ты отреагировала, Мишель. Это же прямая угроза жизни. А ты про ремонт в школе…
– Всё образуется. Поверь мне.

Максим удивлённо посмотрел. И в тишине произнёс:
– Понимаешь, он даже не предлагал, не просил, а почти приказывал… Как своему сотруднику. С угрозой в голосе.
– Моё спокойствие, любимый, – от главного шамана. Он вчера выслушал меня, долго молчал и долго молился. А потом успокоил. Сказал, что великие духи Ваканды не дадут нас в обиду… Ну я пошла.
– Извини, Мишель, но это какой-то детский лепет.
– Посмотрим!

И жёстким взглядом обожгла шерифа. Макс понял: предводительницей и старым шаманом лакоты-сиу было принято решение.

Выйдя из дома, Мишель пулей вскочила в машину и через десять минут была в школьном кабинете.

– Аскук, где белый гость?
– Сидит в баре у Питера со своими подельниками. Очень оживлённо говорят.
– Не отводи глаз. И немедленно звони, если что-нибудь изменится. Тебе в помощь подключаю Гудэхи и на второй машине Макки. Они скоро подъедут.

Через пять минут – снова.

– Гудэхи! Где Макки?
– На стоянке возле заправки.
– На двух машинах быстро к бару Питера. Там вас ждёт Аскук. Далее по плану. Главное, не дать им улизнуть в большой город.
– А если не удастся тихо пригласить?

Длинная пауза.

– Ты меня слышала?
– Да-да. Тогда громко. Но только в случае крайней необходимости.

Тишина школьного кабинета успокаивала, и Мишель задремала. Её разбудил звонок.

– Мишель, он один вышел из бара и поехал к перевалу. За ним Гудэхи.
– Теперь быть всем начеку, – тревожно сказала Мишель. – Держать со мной постоянную связь. Действуйте, парни.

Через час она подъехала к дому. В кабинете Макса горел свет.

– Жду тебя. Не спится без твоих губ.
– Пойдём.

Нежно взяла его руку и потянула.

– Как там у вас говорится: утро вечера мудренее. Какие вы, русские, крепкие. С вами так спокойно!

Тревожно зазвенел специальный телефон шерифа.

– Ну, вот и отдохнули, – буркнул Макс, беря трубку и включая громкую линию.
– Шериф, это сержант Мэнси. В городе большое ЧП. Перед перевалом сошла крупная снежно-каменная лавина. В пропасть упали четыре машины.
– Еду. Сейчас буду. Звони всем свободным и поставь в известность управление в Рапид-Сити. Мишель, на перевале лавина и большая авария. Кажется, есть жертвы. Будь дома и жди моего звонка.

Она походила по комнате, не зная, чем заняться. Томили предчувствия. Раздался звонок.

– Мишель, это Гудэхи. Пришелец, кажется, погиб. Лавина снесла. Сам видел, как его серебристый «Бьюик» соскользнул в пропасть под напором снега и валунов.
– Стой там. Дождись подтверждения.

И упала в кресло. Губы шевелились…

– О, великие духи Ваканды. Исполнилось… исполнилось.

Пришла весна. Первые терпкие клейкие листочки-почечки заволокли Эджмонт пьяным ароматом полевых цветов и трав. Кругом слышались крик, смех и весёлое щебетание детей. На открытой веранде городского кафе сидели Мишель и Макс.
Женщине было тяжело, и капельки пота стекали со лба и висков. Огромный живот, поддерживаемый руками, лежал на коленях, невольно приковывая внимание прохожих и водителей легковых машин. Их все знали и, проходя мимо, горланили что-то весёлое или показывали торчащий большой палец.

– Необыкновенный день, шериф. Счастье у меня в ладонях, – тихо промолвила женщина. – Как ты хочешь его назвать?
– Антоном, – с готовностью, словно ожидал вопроса, ответил Макс. – Это древнеримское имя, которое означает «вступающий в бой».
– Хорошо. Пошли телеграмму прадеду. Так и напиши: «Правнук Антон Абрамофф скоро вступит в бой в большой семье прадеда».