С самого утра перед рождественской ночью в нашем селе стали происходить дивные вещи. У деда Губаря ни с того ни сего пошли часы-ходики. Месяца два молчали. Дед и груз к гирьке добавлял, и керосином смазывал – без толку. А сегодня утром смотрит – кот, нарисованный на часах, глазами забегал!

Еще: курица бабы Сахнихи запела петухом. И Сахниха вернула нам долг. Вчера накормила кур гречневой крупой, чтобы лучше неслись, а наутро эта курица стала перед бабой и грянула таким «кукареку!», что у той мурашки по спине забегали. Баба Сахниха перекрестилась, отрубила курице голову и отдала маме четыре рубля.

А ведь заняла ещё в прошлом году и возвращать не торопилась. Маме денег не жалко, просто обидно, что Сахниха с ней прекратила дружбу. А теперь вдруг пришла, отдала деньги и принялась жаловаться на курицу. Мама снова оказалась в недоумении. Правда, удивлялась не столько курице, столько Сахнихе. То, что курица поёт петухом, – бывает, но вот долг от Сахнихи не получал никто!

Потом началось самое удивительное. Взорвался заведующий фермы Никита Никитич вместе с посудомойкой Наташей.

В прошлом году к бытовке, в которой доярки переодевались перед дойкой, пристроили бойлерную. Грели воду, чтобы мыть фляги, да и дояркам теплее. В бойлерной Никита Никитич хранил документы, запасные халаты и велосипед. Ещё осенью наехал передним колесом на колючки и, вместо того чтобы заклеить, закатал туда молока. Мы сами так делаем. В молоке казеин, из которого делают клей. Если дырка небольшая, безо всякой заплаты держит за милую душу. Но мы-то закачиваем не больше стакана, а у этого молоко дармовое, вот по самый ниппель и заправил.

Зимой велосипед ни к чему, Никита Никитич оставил его в бойлерной. Там тепло, даже жарко. Молоко бродило, бродило, пока не громыхнуло – да так, что разнесло на куски и камеру, и покрышку, а Никиту Никитича, который заперся с посудомойкой Наташей, чуть не разорвало на куски.

Как назло, в тот момент в бытовке было полно доярок. Представляете, собрались женщины, переодеваются, обсуждают всякие новости… Им даже в голову не приходит, что рядом любовь и прочие амуры в самой активной форме. Вдруг в бытовке взрыв и запах до того нехороший, что у некоторых глаза защипало и кашель начался. Принялись ломать дверь, а оттуда голос Никиты Никитича:
– Чего стучите? Сами разберёмся. Идите коров доить!

Доить-то пошли, но наблюдение с бойлерной не сняли, и скоро всё село знало о происшествии, а жена Никиты Никитича гонялась за мужем и его пассией по коровнику со шлангом от сепаратора.

У нас, пацанов, перед Рождеством своя программа. Лишь засумернечеет, нужно выходить на колядки. Здесь две задачи: выбрать самую короткую и вместе с тем забористую колядку и первыми прийти к окнам самых зажиточных сельчан. Первым колядовальщикам дают гостинцы щедрее, остальным – что останется. Из родни тоже никого нельзя пропустить.

У нас своя команда – четыре брата Олефира и мой друг Васька Шурик. Я с Шуриком веду под окном партию, Эдик с Виталием поддерживают, а Лёня с сумкой стоит у двери и сообщает, сколько нас колядует. Темно, электричества никакого, орём за десятерых, попробуй нас сосчитать. Возле первых хат исполняем настоящие колядки:
Коляд-коляд-колядница,
Вкусна с мёдом паляница,
А без мёду не така.
Дай, дядька, пятака!

Затем переходим на упрощённый, несколько шутливый вариант:
Коляд-коляд!
Свиней колят!
А дети кричат,
Колбасы хотят!

Или:
Коляд-коляд-коляда!
Баба з печи выгляда,
А дед – из-за грубы.
Та бабу у зубы!

Весело нам, весело и слушателям. Сыплют Лёньке в сумку конфеты-подушечки, бублики и пряники домашней выпечки. Иногда не жалеют и денежек.

Уже дома, охрипшие от колядок и с гудящими от беготни ногами, делим добычу на пять ровных кучек, Лёня отворачивается, а Шурик тычет в кучки и спрашивает:
– Кому?

Лёня, прислушиваясь к возне за спиной и тая надежду, что ему достанется самая большая, выносит вердикт:
– Славе! Ваське! Мне! Эдику! Виталию!

У девчонок своя компания и свои колядки, а вот у тех женщин, которым от четырнадцати и до бесконечности, в рождественский вечер одно – гадание на жениха.

Гадают по-разному. На картах, расплавленном воске, кофейной гуще, куриных косточках. Мои сёстры освоили гадание на буквах. Пишут на столе все буквы алфавита, садятся вокруг и водят по буквам стаканом. На какой букве стакан остановится, ту и пишут. Да! Чуть не забыл. Перед этим они вызывают дух какого-нибудь умершего известного человека.

Сегодня в компанию к сёстрам пристали соседка Ганна Боса и ещё две молодые женщины с фермы – Зина и Катя. Проведали о новом способе рождественского гадания, вот и напросились.

Ганна Боса и Катя замужем, но тем не менее не прочь обзавестись новыми ухажёрами. Мы Ганну Босу понимаем. Она женщина красивая и дородная, а дядька Пётр – настоящий шибздик. К тому же выпивоха. Уже и в кузнице работал, и в тракторной бригаде, и на полевых работах – нигде не держится. То напьётся, то подерётся, то утопит трактор.

У Зины муж как будто ничего. Но кому не хочется ещё лучше?

Я в гадании участия не принимаю, но держусь рядом. Интересно, как это делается?

Сёстры зажгли посреди стола свечку, положили руки на стол и «вызвали» Чехова. Старшая сестрёнка Лида водит по столу стаканом и «разговаривает» с Антоном Павловичем, а младшая Инна – записывает по буковке ответы. Тишина, полумрак, немного жутковато. Только шуршит бумага да позвякивает стакан.

Наконец получены ответы на первые вопросы. Инна пытается прочесть и приходит в растерянность. Отвечать-то Чехов отвечает, но с каким-то то ли грузинским, то ли чукотским акцентом. Иногда вообще слов не понять. Приглядываюсь и замечаю, что мои сёстры потеряли из алфавита пять букв. Учатся в школе неважно, одни женихи на уме! Алфавит до сих пор не выучили, а вызвали-то классика! Сплошной позор! Ведь по грамматике больше тройки не получают.

Высказываю своё мнение сёстрам, те, против обыкновения, не полезли драться, исправили алфавит, и дело пошло.

Я уже не помню, какого жениха загадывали Лида, Инна и женщины с фермы. А вот идеал Ганны Босой запомнился всему нашему селу. Он должен, как просила наша Ганна, быть красивым, рослым, сильным, любвеобильным и обязательно с усами. Её муж Пётр ни в одну из этих категорий не вписывался, и ему грозила полная отставка. Самое удивительное, что Чехов пообещал моим сёстрам и Зине с Катей женихов в отдалённом будущем, а вот Ганне Босой – уже завтра!

Наша соседка гордо вскинула голову, облизала полные губы и прихлопнула себя по пышным бёдрам.

– Ну, девки, держитесь! Завтра я ему дам прикурить!

Тем временем её муж Пётр даже не подозревал, какой удар готовила ему судьба. Накануне Ганна, подоив корову Лыску, бросила охапку сена и убежала на гаданья, предупредив мужа, что Лыска ей в последнее время что-то не нравится. То ли приболела, то ли пришло время вести к быку. Корова хорошая, молоко от неё жирное, плохо одно – уже три раза телилась, и каждый раз приносит бычка. А Ганне Босой так хочется тёлочку!

Пётр, как только жена убежала на гадания, пошёл взглянуть на Лыску, ничего такого в её поведении не обнаружил, но, мудро решив, что лучше перебдеть, чем недобдеть, отправился на совет к жившему через дорогу деду Губарю. Дед лет десять проработал на ферме пастухом, кое-какой опыт имел.

В связи с рождественскими праздниками он был навеселе. И Петру очень обрадовался. Прежде всего заставил гостя выпить самогон, надел сохранившийся с прежней работы белый халат, и пошли смотреть Лыску.

Губарь щупал молочные родники, изучал крестец, несколько раз задирал и опускал хвост. Закончив осмотр, он здесь же, возле Лыски, выпил полстакана самогона и потребовал от Петра горячую воду и мыло, чтобы помыть руки и провести более глубокое исследование.

Пётр был тоже пьян, но не настолько, чтобы согласиться на подобную операцию. Он решил срочно вести корову на ферму. Там есть бык, пусть он и разбирается. Дед не возражал. Сбегал домой за самогоном для дежурного скотника. Заодно набил карманы присоленным хлебом для быка, и втроём отправились на ферму.

Сыпал лёгкий снежок, в вершинах тополей погуливал ветер. Но это ничуть не мешало выполнить задуманное. Пётр вел корову за верёвку, дед подталкивал сзади и рассказывал Лыске, какие радости ожидают её на ферме в лице быка Чемберлена. Этому Чемберлену каждый день скармливают ведро куриных яиц, три ведра парного молока и ещё прорву всякой вкуснятины. От этого он страшно азартный, и его можно удержать только за продетое в нос железное кольцо. Такой в два счёта сделает Лыске замечательного телёночка. При этом дед так причмокивал, что Петру даже показалось, что Губарь завидует Лыске.

В ту ночь на ферме дежурил хорошо знакомый и деду Губарю, и Петру скотник Мачко. Понятно, сидеть в окружении коров в рождественский праздник скучновато, и вдруг такая компания! Он не стал изучать Лыску, как это делал дед Губарь, но и Чемберлену её предлагать не торопился. Оказывается, для этого есть специальный пробник – молодой смирный бык Карат. Сейчас Мачко наденет на Карата особый фартук, чтобы тот не мог ничего такого сотворить с Лыской, и оставит их в отведённом для этого дела загоне. Вот там-то и будет ясно, готова Лыска зачинать телёнка или просто устроила панику.

Лыска свиданию с молодым быком не обрадовалась, потянула носом и направилась к корыту с сеном. Карат, хотя и молодой, но стать уже пробилась. Почти чёрная шерсть, узкая талия, широкая грудь, массивная шея. Он обнюхал Лыску и, не обнаружив ничего интересного, тоже направился к корыту.

Отрицательный результат – тоже результат, решили мужики, закрылись в подсобке и принялись за самогон деда Губаря.

Неизвестно, сколько они пили и чем закусывали, но через пару часов и Пётр, и дед Губарь едва помнили, зачем пришли на ферму. Мачко вообще оказался слабым на выпивку и отключился после второго стакана. Дед с Петром на ощупь добрались до загона с Каратом и Лыской. Дед, как более опытный, вошёл в загон, угостил Карата хлебом, набросил верёвку и повёл к выходу.

Как он потом объяснял, просто хотел отвести бычка-пробника в его стойло, будучи уверенным, что Пётр свою Лыску заберёт сам! Но Пётр куда-то девался. Дед принялся его искать, а сзади на верёвке за ним шёл Карат. Он чуял хлеб в кармане Губаря и, понятно, отставать не торопился.

Нашёл Петра дед Губарь уже за фермой. Никакой Лыски с ним не было. Но это никого не смутило. На улице разыгралась такая метель, что света божьего стало не видно. Деду захотелось в тепло, он молча вручил верёвку Петру и, покачиваясь, отправился домой.

Дальше всё ясно. Когда Ганна Боса вернулась с рождественских гаданий, Пётр уже спал. Проверить, всё ли в порядке с Лыской, она даже не подумала. Утром, полусонная, отправилась в сарай доить свою кормилицу. Перед дойкой она обычно подмывает вымя тёплой водой. Привычным движением плеснула в ладонь воду, поднесла к вымени и…

Что подумала Ганна, разглядев вместо Лыски большого чёрного быка со всеми положенными производителю достоинствами и даже железным кольцом в носу, – можно только догадываться.

Историю о том, как Ганна Боса вместо коровы подмывала оказавшегося в её сарае быка, знает наизусть всё наше село, поэтому рассказывать её не имеет смысла. Но радует одно: что брошенная на произвол судьбы Лыска сама отыскала Чемберлена. Полюбилась с ним и осенью принесла Босой Ганне долгожданную тёлочку с белой звёздочкой на лбу.

Меня же интересует совсем другое. Я хорошо помню, что Чехов обещал нашей соседке избранника с усами, а ведь Ганна получила-то с кольцом в носу! То ли классик что-то напутал, то ли его подвели мои недоучившиеся сёстры – сказать трудно.