Исходя из всем известного постулата «сколько вы знаете языков, столько раз вы человек» я человек на две целых одну десятую. Знаю русский, украинский и английский на уровне, который в официальных анкетах обозначается фразой «читаю со словарём». На самом же деле от школьных уроков и институтского курса в голове осталось «ху из он дьюти тудей» и почему-то «ай эм хангри».

Но это, кстати, я могу и по-французски произнести: «жё не манж па сис жур».

– Как можно до такой степени не знать английского? – трагически закатывает глаза моя дочь.

Я покаянно опускаю голову – спорить с дочерью себе дороже. Она и так постоянно бомбит меня ссылками с адресами языковых курсов «Уверенный английский без домашних заданий и зубрёжки».

К моим трём с половиной работам только уроков и не хватало! Тем более что в повседневной жизни знание лексикона гордых бриттов мне не так уж и нужно. В туристических странах, Турции и Египте, куда ездим отдыхать, обитают сплошные полиглоты. Правда, там меня почему-то принимают за чешку, приветствуя невообразимым «Ахой, пржтелка», но я не в обиде. А в магазинах сувениров технология общения давно отработана. Я им: «Хау мач?» А они мне цену на калькуляторе показывают, вполне хватает.

Мой сын в 16 лет вообще всю Турцию автостопом проехал, имея в распоряжении только одну фразу: «Бакшиш йок!»

Так что как-то обхожусь без английского. Вернее, обходилась до недавних пор, пока в квартиру под нами не въехали двое совсем юных арабов. Наш сосед уже много лет сдаёт жилплощадь иностранным студентам, против чего мы не возражаем – народ они преимущественно приличный, да и вообще контакты сведены к минимуму.

Но эти двое щуплых смуглых мальчишек с красивыми испуганными глазами, увидев, как я драю подъезд, похоже, решили назначить меня мамой.

Как-то рано утром в дверь робко постучали. Открыла. На пороге стоял, балансируя на одной ноге, один из арабов, вторая нога была босая.

– Топри тен, – заискивающе произнёс сосед, исчерпав этим вежливым приветствием весь свой словарный запас.
– Добрый, – подбадривающе улыбнулась я.

Парнишка протянул мне кроссовку с лопнувшей подошвой и разразился длинной тирадой, в которой не прозвучало ни одного знакомого слова.

– Ой-ой-ой! – ахнула я.
– Ёй, – подтвердил сосед.
– Ван момент.

Я вернулась в квартиру, достала из шкафчика старые сланцы мужа и сунула их недоумевавшему арабу.

– Ноу! – помотал головой тот и опять повторил тираду – уже более медленно и раздельно.

Я уловила ещё одно знакомое слово: «шуз». Так в моей юности называли модную, естественно, импортную обувь.

– Вижу, что шуз. А от меня-то ты чего хочешь?

И тут меня осенило:
– Клей! – и зачем-то уточнила: – Гуммиарабик?

Парнишка удивлённо приоткрыл рот. А я метнулась в квартиру, нашла среди инструментов мужа не совсем засохший тюбик «Момента» и торжественно вручила его соседу. Тот вежливо покрутил его в руках и вернул мне.

– Ноу.
– Чтоб ты был жив-здоров, – процедила я. – О’кей, сейчас я позвоню май доча, она спик инглиш.

Разговаривали они минут пять, я даже улавливала знакомые названия «Адидас», «Пума». Наконец парень вернул мне телефон.

– Мам, у него порвалась кроссовка.
– Это я и сама вижу. Стоит передо мной на одной ноге, как цапля.
– Он пытался у тебя узнать, где магазин спортивной обуви. Отведи его в «Авангард» на Маяковского, там отличный выбор.
– Делать мне больше нечего, как с юными арабами по магазинам ходить! – возмутилась я. – Обо мне бог знает что подумают.
– Мамуль, он всего две недели как приехал, ничего в городе не знает и всего боится. А закреплённый за ними куратор почему-то не отвечает.
– Вот не было бабе клопоту, купила порося. Ладно, скажи, пусть подождёт, я оденусь.

В магазине молоденькие продавщицы окружили симпатичного паренька таким вниманием и заботой, так возле него хлопотали и бегали, что он купил две пары кроссовок, тапки, носки и зачем-то два рожка для обуви.
Едва вышли, как он показал на мой телефон и просительно проговорил:
– Доча, доча…
– Насть, он ещё чего-то хочет. Поговори.

Ещё пять минут дипломатических переговоров, и дочка перевела:
– Покажи ему наш продуктовый, а то они, бедолаги, еду в университетском буфете покупают, с сумасшедшей наценкой, конечно. А если забывают, ложатся спать голодными.

Вот знает дочь, чем меня пронять. Отвела Джалала (она успела и его имя узнать) в недорогой продуктовый в соседнем квартале, попутно и аптеку показала. Сосед довёл меня до дверей квартиры и почтительно поклонился, прикоснувшись тонкими смуглыми пальцами сначала к своим глазам, потом к губам и, наконец, к сердцу. Смысла пантомимы я не поняла, но выглядело это трогательно.

Вечером рассказала об этом шопинге мужу, он смеялся и называл меня «ымми». И откуда только знает, как по-арабски «мама»?

– Зато после этого они не станут включать музыку среди ночи и плясать, когда им грустно, – отбивалась я.

Музыку они не включали. Произошло нечто похуже.

В воскресенье ранним утром в дверь снова постучал Джалал. Открыла. Протянул мне синеватую банкноту с изображением утлой плоскодонки, сконфуженно улыбнулся и произнёс:
– Я тебя хочу.

Увидев мои округлившиеся глаза, арапчонок обеспокоенно глянул на экран телефона и снова с выражением произнёс:
– Я тебя хочу.
– Ах ты поганец! Я к нему со всей душой, по магазинам его вожу, а он гляди чего удумал! – заорала я. – Ты за кого меня принимаешь, паршивец?

На мой истошный вопль вылетел муж, и перепуганный Джалал, сообразивший, что ляпнул не то, умоляюще залепетал спасительное:
– Доча, доча!

Будить дочку так рано не хотелось, но и бить иностранному студенту физиономию ранним утром тоже было как-то «не по фэншую».

Настя ответила не сразу. Но, узнав, что иноземец покушается на женскую честь матери, тут же проснулась и потребовала передать мобильник обидчику.

Консультация длилась долго. Джалал раз пять повторил «я тебя хочу», от чего мой муж всё сильнее наливался злостью. Наконец араб схватился за голову и вернул телефон.

– Мамуль, не дай папе убить этого придурка, – смеялась дочь. – Он нашёл в интернете программу голосового перевода, с арабского перевёл на английский, с английского на русский, по дороге потерял половину фразы. Короче. Он хотел попросить тебя одолжить денег на пару дней. У него какая-то проблема с переводом из дому, а в залог предлагает свои деньги – пятьдесят тысяч фунтов.
– Вот эта бумаженция с плоскодонкой – пятьдесят тысяч?
– Слушай, я их ливанские фунты в глаза не видела, откуда мне знать, что там изображено.
– А сколько это на наши деньги? – остывая, поинтересовалась я.
– Мам, не заставляй меня с утра заниматься конвертацией. Джалал говорит, что около тридцати долларов.
– Ладно, деньги я этому паршивцу одолжу. Только скажи ему, чтобы больше не шутил, а то ты папу знаешь: сначала накостыляет и только потом будет разбираться.

Джалал больше не шутил. Он всерьёз взялся за язык и уже через месяц вполне внятно здоровался и даже пытался говорить комплименты. «Ты добрая, красивая олень» – это ведь комплимент, правда же? Ну, перепутал лань с оленем, дел-то.

А на днях у нас случился снегопад, первый за всю зиму, намело ужас как. Вышли мы с мужем расчистить дорожку возле подъезда, а то нашу дворничиху Симу можно ждать до морковкина заговенья.

Машем лопатами в охотку, и тут из подъезда появляется Джалал – в кроссовках, что мы с ним вместе покупали, и узеньких джинсах длиной по щиколотку. Потоптался на крыльце, сделал шаг в сторону и по эти самые щиколотки завяз в сугробе. Поднял одну ногу, руки сунул под мышки, стоит как цапля.

– Снег, – констатировал он. – Снег ёй. Снег пльёхо.
– Почему это плохо? – обиделась я. – Снег – хорошо, озимые прикрыл, водный баланс пополнил. Ой, ты же ничего в этом не понимаешь. Смотри!

Я отошла к ещё не расчищенному участку, легла на спину и разгребла чистый снег руками и ногами.

– Видишь? Это снежный ангел.
– Энджел? – переспросил сосед.
– Он самый.

Джалал помолчал, что-то соображая, а потом перепрыгнул сугроб, упал в пушистый снег и начал энергично «делать ангела».

– Энджел! – хохотал он. – Ай эм сноу энджел!

Мы не стали расчищать тот кусочек двора. Пусть поживут до оттепели эти два ангела – один упитанный такой, солидный, а второй – щупленький. Кстати, надо бы баранину поучиться готовить, подкормить моих арапчат. А то перед их «ымми» неудобно.