Каждое лето в доме моей бабушки Степаниды собирались многочисленные родственники. С каким радостным нетерпением я ждала их приезда! Кроме тёти и кузенов, из столицы приезжали бабушкины брат и сестра. Весёлый балагур дедушка Миша затевал походы по грибы, на рыбалку. Мы, дети, буквально липли к нему, рассказчику и придумщику.

В отличие от дедушки Миши, его сестра, моя двоюродная бабушка Настя, была строгой и какой-то недоступной. У всех троих, включая бабушку Степаниду, имелась одна общая черта характера – ворчливость. Бабушки Насти это касалось в большей степени.

У своих родителей она была старшей и потому в детстве присматривала за братом и сестрой. В присутствии Насти моя бабушка робела, никогда с ней не спорила и чаще звала сестру не по имени, а нянькой.

Будучи среднего роста, Анастасия казалась монументальной, это подчёркивалось величавой гордой походкой, в которой выражались упрямая воля и твёрдый характер. В глубоком кармане широкой юбки у неё непременно лежала коробочка с нюхательным табаком. С удовольствием заядлого никотинщика она засыпала табак в ноздри и оглушительно, с наслаждением, чихала.

Грозный вид бабули не позволял нам близко общаться, мы все её боялись. Её побаивался даже муж Евстафий. Впрочем, несмотря на это, он считал жену особенной и смотрел на неё тепло и нежно: знал, что в глубине души его Настя – добрый и заботливый человек. В послевоенные годы она пригласила к себе жить в единственную комнату в коммуналке семью брата с маленькой дочкой Валечкой. Всей душой привязалась к племяннице и, не имея своих детей, помогала заботиться о ребёнке. Всю жизнь Валентина помнит любовь тётушки.

…После смерти мужа бабушка Анастасия оказалась под опекой родственников, но через несколько лет попросила устроить её в пансионат для престарелых. Физически родным стало полегче: можно было реже отрываться от семей для решения её проблем. Заранее созванивались, договариваясь, кто среди недели поедет навестить тётю Настю. Позже, смеясь, они рассказывали о визите и о том, чем же на этот раз была раздражена и недовольна родственница. Угодить ей было невозможно, и разговор представлял собой сплошное ворчание по любому поводу. Но все привыкли к такой манере беседы и не обижались.

Даже моя мама, несмотря на свою излишнюю эмоциональность, никогда не реагировала на брюзжание бабушки Насти и относилась к ней с особым уважением. А в конце жизни, вспоминая бабулю, которой уже более тридцати лет не было на свете, очень ласково говорила о ней и о её доброте.

Тогда же мама рассказала мне давний случай, который в начале семейной жизни определил её отношение к бабушке Насте.

Они с моим папой были тогда очень молоды и бедны. Приехав в Москву с моей маленькой сестрой Наташей, остановились на несколько дней у бабушки Насти. Ночью Ната сильно плакала, причина оказалась простой – мокрые пелёнки. Запас их был невелик, на ночь не хватило. Все проснулись, ведь бабушка по-прежнему проживала в одной комнате в коммуналке.

Поняв, в чём дело, она привычно заворчала и не раздумывая решительно сдёрнула с окна свои единственные полосатые занавески. Тут же разорвала их на пелёнки. Маме стало очень неловко, ведь комната находилась на первом этаже.

Перепеленав и успокоив ребёнка, она не заснула до утра, лежала в темноте с открытыми глазами и перебирала в памяти события своей жизни. Им с папой никто из родных материально не помогал, даже спустя три года после свадьбы в доме не было самого скромного достатка. И совсем ещё недавно она, чтобы вымыть пол, дожидалась ухода соседки на работу и тихонько брала с забора её половую тряпку.

Эти несколько кусков ткани из старых занавесок показались маме огромным богатством. Она даже немного всплакнула, растроганная искренним участием бабушки Насти в её жизни. Моя мама была благодарным человеком и никогда не забывала этот поступок – как знак истинной душевной щедрости и настоящей заботы.

Выслушав маму, я другими глазами увидела бабушку Настю и поняла, что ворчание не порок, как считала раньше. Это словно бледный фантик, под которым может прятаться самая вкусная конфета.