Начало шестидесятых. Мне пять лет, и я с бабушкой пошла проведать её заболевшую подругу – такую же старушку. Эта подруга жила в полутора километрах от нашего посёлка, на железнодорожной станции. Бабулина подруга лежала на кровати, потом приподнялась и села. И начались у них обычные бабушкины разговоры: как подлечиться от той или иной хвори, как родные себя чувствуют, как дела в огородах, какие новости в селе.

Мне стало скучно от их беседы. А что взять с пятилетнего ребёнка? Какое-то время я не слушала, о чём говорили бабушки, разглядывала цветы в горшках, что стояли на окнах, – там росли такие, каких не было у нас дома. И вдруг бабушка поделилась с подругой новостью, что в селе умерла одна старушка, баба Поля. Бабушка Поля жила со старшим сыном, а похоронили её вчера.

Закончив разговоры, бабушка вернулась вместе со мной домой. В тот же день к нам прибежала соседка Маша, вся какая-то взбаламученная. Тёте Маше тогда было около пятидесяти с небольшим. Она работала в колхозе сторожем – охраняла амбары с колхозным добром.

– Бабу Полю в селе все любили, – рассказала тётя Маша моей бабушке. – И я по-соседски тоже хотела её проводить в последний путь, но не могла, ведь мне после обеда нужно выходить на смену. Поэтому я побывала у соседей дома, попрощалась с покойной и собиралась уже пойти на работу. Когда похоронная процессия отправилась на кладбище, я задержалась у них и, чтобы хоть как-то помочь семье бабы Поли, перемыла полы в их избе и сенях. Подумала: пусть люди, возвратившиеся с похорон, придут на поминки в чистый дом. Потом сбегала домой, быстро переоделась и побежала на работу к своим амбарам. На амбарах проверила замки, осмотрела территорию, приняла дежурство у сменщика, расписалась в журнале о приёме смены и отправилась в сторожку. А впереди целая ночь.

Сторожка очень маленькая: коридорчик, перегородка, а за ней крохотная комнатушка, где стоят деревянный топчан, табуретка и столик, на котором мы греем чай. Причём из комнатушки не просматривается входная дверь, этому мешает перегородка.

Уже смеркалось, и я закрыла дверь на щеколду, попила чаю, примостилась на топчане и вроде как задремала. Сколько времени так прошло, не помню, но очнулась от внезапного и очень стойкого ощущения, будто в сторожке нахожусь не одна. Глянула в окошко – уже совсем темно. И вдруг из коридорчика в комнатушку входит баба Поля.

– Маша, завтра зайди к моим, – говорит, – и скажи снохе Любе то, что сейчас тебе передам. В моём сундуке в правом углу в самом низу лежит головной шёлковый платок, такой голубенький, в мелкий цветочек. Это для тебя – пусть тебе отдаст. А то как-то нехорошо получилось: тебя за помощь даже не поблагодарили. Обязательно сходи.
– Хорошо, баб Поль, зайду, – кивнула я спросонья.

Баба Поля, развернулась и ушла за перегородку. Первая мысль, которая у меня мелькнула в голове: а как же сюда зашла соседка? Наверное, я не закрыла дверь. Метнулась за перегородку, но бабы Поли там уже не было, да и щеколда оказалась задвинутой. Я окончательно пришла в себя, и тут меня прошиб холодный пот. А ведь бабу Полю сегодня похоронили!

До утра не сомкнула глаз. Утром после прихода сменщика отправилась к Любе. Находясь под впечатлением прошедшей ночи, всё ей рассказала. Но не была до конца уверена, что мне всё это не приснилось.

– Люб, наверное, я всё же спала, – пояснила. – Вот и привиделось.

Однако Люба приняла мой рассказ на удивление спокойно.

– А вот мы всё и выясним, – заявила сноха бабы Поли. – Я никогда не залезала в свекровин сундук, но раз она сама велела, сейчас мы его откроем.

Люба отомкнула бабушкин сундук, засунула руку глубоко в правый угол и вытащила голубой шёлковый платок с мелкими цветочками! Некоторое время мы таращились вдвоём на этот платок, ошарашенные увиденным. Потом Люба протянула мне платок со словами:
– Это тебе, Маша, от бабы Поли – в благодарность и на память, за твою любовь.

Ещё одну необычную историю нам поведала бабушкина младшая дочь, тётя Валя. В середине шестидесятых мы жили в посёлке недалеко от областного центра. Единственная дорога, связывавшая посёлок с «большой землёй», пребывала в ужасном состоянии. Рейсовый автобус ходил нерегулярно, мог и вовсе не приехать.

В тот день мы ждали тётю Валю в гости – она должна была приехать из города. Ей тогда было примерно 30 лет, она имела троих детей. Ждём-ждём, а Вали всё нет. Думаем: ну, видно, она не приедет, наверное, опять автобус подкачал. Но внезапно в дом влетела пунцовая тётя Валя, вихрем пробежала по дому, обняла нас всех и принялась причитать: «Ой, что было сейчас, что было!» Кое-как успокоившись, рассказала следующее.

– Муж остался с ребятишками, я вышла из дома и села в рейсовый автобус на конечной остановке, – начала тётя Валя. – Ведь вы сами знаете: прежде чем в посёлок ехать, он ещё колесит по городу довольно долго. Я примостилась на заднем сиденье, а народу в салон набивалось всё больше, в основном студенты. На одной остановке вошла ещё одна группа студентов, они весело и громко переговаривались, стоя на передней площадке.

Сначала я не прислушивалась к их разговорам, была занята своими мыслями. Однако постепенно студенческий гвалт стал приобретать какой-то резкий настрой. Я присмотрелась и поняла, что молодые люди затеяли спор с сидевшим на переднем сиденье старичком. Ни много ни мало они спорили о Боге.

Студенты весело утверждали: «Слышь, дед, нет никакого Бога!» Теперь их разговоры хорошо слышали все пассажиры. Однако старичок не спорил, лишь твёрдо отвечал молодёжи: «Бог есть!» Но ребята продолжали донимать старика, пока автобус не подъехал к очередной остановке. Внезапно дед встал и направился к выходу. Перед самой дверью обернулся к студентам и заявил: «Вот я сейчас выйду, а на моё место сядет мёртвый человек».

Кто-то из молодёжи растерянно протянул: «Ты что, дед, кудесник, что ли?» Старичок вышел, студенты обменивались изумлёнными взглядами, но никто не спешил занимать освободившееся место. Автобус двинулся дальше.

Сиденье пустовало, пока на следующей остановке в салон не зашла молодая женщина с грудным ребёнком, завёрнутым в одеяльце. И сразу села на пустое место. В салоне установилась гробовая тишина. Все смотрели на молодую мать. Она тоже почувствовала неладное, стала испуганно озираться. Наконец нервно спросила у молодых людей: «Ребята, что происходит? Почему все так напряжённо на меня смотрят?» Студенты помялись немного, и один из парней коротко объяснил, что здесь только что произошло. Однако женщина не испугалась и не освободила место, а как-то сникла.

И вот мать подняла голову и глухо сказала: «Тот кудесник прав. Есть Бог. Сегодня ночью умер мой малыш. Я вызвала врача, он констатировал смерть. Должна была приехать машина, чтобы увести тело ребёнка в морг, но почему-то так и не пришла. Прождала несколько часов и решила сама его отвезти в «анатомку». Женщина замолчала, а через остановку вышла.

На следующей остановке вышли и студенты. В окно я видела, как они направились к институту. Вид у них был совершенно растерянный. Вот и я ещё до сих пор не могу в себя прийти после этой поездки в автобусе.

Совсем недавно мы разговорились с мамой о погибших в Великую Отечественную войну родственниках и знакомых. И я услышала от родительницы некоторые факты, о которых она прежде никогда не упоминала.

Мама родилась за семь лет до начала войны в небольшой деревеньке. Это сельцо основали ещё пришедшие в Сибирь казаки. Поначалу деревня была совсем небольшой, там не было даже церковки. Ближайший храм находился в десяти километрах, в селе, жители которого занимались сельским хозяйством, но в основном подрабатывали извозом. И в начале прошлого века верующие из маминой деревни ходили в храм в то село.

Всё изменилось, когда рядом с маминой деревней провели железную дорогу. Деревня стала бурно развиваться, появились сельскохозяйственные предприятия, мебельная фабрика, аптека, школа… Затем антирелигиозная пропаганда в тридцатые годы сделала своё дело.

Всё реже жители маминой деревни ходили в сельский храм, да и дорога та была очень плохой и неблизкой. А село, где стоял храм, железная дорога обошла, поэтому извоз почти прекратил существование. Люди разъезжались в поисках лучшей доли, и село постепенно захирело. Лишь храм продолжал работать, там служил старенький священник.

Вскоре грянула война. Из нашей деревни на фронт ушло много мужчин, в том числе мамины отец, дяди и другие родственники. С войны вернулись единицы. Мамин отец погиб в августе 1941 года. А вот в селе, где стоял храм, по-особенному провожали мужчин на фронт. Население села к началу войны было совсем малочисленным: мужчин набралось всего десяток.

Родственники солдат заказали молебен в храме, присутствовали сами, и призывники тоже стояли на службе. Старенький священник провёл литургию. Уходили на фронт мужчины с крестиками и ладанками. И вернулись все как один живыми, хотя каждого из них бросили в страшную мясорубку на передовую. Служили те мужики в основном в пехоте. Невероятно, но факт!