Пить чай – любимое арабское развлечение. Куда бы вы ни пришли, вас непременно пригласят выпить чаю. Главное заведение, посвящённое этому процессу, называется чайхана, что в переводе с персидского и означает «дом чая». К чаю там подают сладости, кальян и интересный разговор.

До начала сирийской войны в дамасской чайхане «Аль Нофура» каждый вечер выступал хакавати Рашид аль Халак, также известный как Абу Шади. «Абу» – означает «отец», а «шади» – певец или рассказчик. То же самое и «хакавати» – поэт, актёр, историк, рассказчик. По-нашему – сказитель.

Профессия сказителя была популярна в Сирии, пока красный угол в чайханах не заняли телевизоры, показывающие голливудские боевики и футбольные матчи. 65-летний Абу Шади был одним из последних в профессии. Мне повезло увидеть его. Сейчас не знаю, жив ли.

Днём Абу Шади торговал в лавке, а вечера проводил в чайхане, рассказывая истории, слышанные в детстве.

В османской феске-тарбуше, мешковатых курдских шароварах, с мечом в одной руке и книгой в другой, хакавати выглядел гордо. В качестве меча Абу Шади использовал затупленную саблю без эфеса. Ей он размахивал во время драматических моментов рассказа. И если замечал, что слушатели заскучали, бил клинком по металлическому столику, стоявшему перед ним. От звука удара подпрыгивали даже те, кто задремал после второго кальяна.

Другим атрибутом рассказчика была книга. Красивый фолиант с вложенной в него тетрадкой с пометками. В книгу Абу Шади не заглядывал, он знал все истории наизусть, к тому же настоящий хакавати сам решает, как будет развиваться сюжет.

Любимый эпос Дамаска – история темнокожего Антары и красавицы Аблы. Её гордый отец не хочет отдавать дочь за Антару, сына рабыни. Помимо возлюбленной, у Антары есть злодей-соперник – Аззиль Мухалькаль. В прежние времена за борьбой Антары и Аззиля следили с не меньшим вниманием, чем сейчас – за поединком «Челси» и «Манчестер Юнайтед». Слушатели делились на тех, кто болел за одного героя, и тех, кто за другого. Своего героя поддерживали одобрительными выкриками, соперника освистывали.

Завсегдатаи чайханы настолько увлекались историей, что порой не отпускали рассказчика домой, пока тот не заканчивал эпизод. А бывало, кто-нибудь из болельщиков подкупал хакавати, чтобы тот изменил ход сюжета в пользу того или иного героя. Судьба персонажа могла решиться и простым голосованием.

Задолго до появления телесериалов опытные рассказчики знали, что историю нужно прерывать на самом интересном месте, чтобы слушатели непременно собрались на следующий день.

– У меня был случай, – рассказал Абу Шади, потягивая сладкий чай из узкого стаканчика. – Я закончил вечер, оставив Антару в тюрьме в окружении врагов. Но один простодушный парень так переживал, что пришёл среди ночи ко мне домой и сказал: «Умоляю, отпусти его! Я спать не могу!»

С хакавати я общался при помощи двух десятков арабских слов, рисунков на салфетке и случайного переводчика-волонтёра, подсевшего за наш столик. Он знал два десятка слов на английском.

– Я тоже хочу поработать хакавати. Арабских сказок не знаю, но могу прочесть русскую былину, а вы переведёте, – предложил я. И пересказал Абу Шади смысл истории.

Нарисовал на салфетке бородатого всадника с копьём и щитом, стоящего перед высоким камнем с надписями. От камня уходили три дороги. Левая вела к дохлому коню, лежавшему вверх ногами, правая вела к толстой бабе в белой фате. А в конце центральной притаились угрожавшие всаднику сорок тысяч разбойников, все они на салфетке не поместились.

Абу Шади согласился. Перед началом выступления я зашёл в интернет-кафе, скачал текст былины про Илью Муромца и распечатал, чтобы вложить в книгу.

Хакавати отчитал свой рассказ и объявил мой выход. Публика затихла. В моей руке была сабля, на голове красная феска, в книге шпаргалка. Абу Шади вкратце рассказал, о чём будет рассказ. Не знаю, точно ли он понял мои объяснения. В общем, это загадочная история о дорожных указателях, больных животных, неправильном питании и русской мафии.

Я начал рассказ в волнообразном и гипнотизирующем ритме, в котором и должен выступать хакавати. Отрывок был невелик. Ход истории я менять не собирался, да и не было в заведении болельщиков сорока тысяч разбойников, желавших заплатить за их победу.

Первые строчки былины, звучавшей на незнакомом языке, слушателей заинтересовали. Но потом они начали немного скучать. Поэтому в разгар битвы, там, где «с одного маха улица, а с другого – переулочек», я с силой ударил саблей по металлическому столику. Зрители подпрыгнули и заулыбались.

Взмолились разбойники: «Ты оставь нас, добрый молодец, хоть на семена!» Но убил-погубил он силу неверную и не оставил разбойников на семена.

История закончилась, и на поднос просыпался небольшой дождь из монеток. Их не хватило, чтобы заплатить за ужин, но всё равно было приятно.

Крысы-сапёры

На полигоне за деревней Чамане в Мозамбике тренируют крыс-сапёров. Гигантская африканская сумчатая крыса (cricetomys gambianus – по-латыни) способна искать мины и неразорвавшиеся снаряды.

От носа до кончика хвоста крысетомис гамбианус достигает около метра. В отличие от кенгуру, сумчатым он назван из-за защёчных сумок, в которых может носить еду. Умнейший грызун, и нюх у него прекрасный. Чует взрывчатку даже под землёй.

– Как его зовут? – спросил я чернокожего тренера, цеплявшего на поводок огромную крысу. Та подпрыгивала в нетерпении.

– Рональдиньо, как футболиста. Он быстрый, профессионал. Уже всё умеет, работал с настоящими минами. А здесь мы его тренируем, чтобы не терял квалификацию.

Поле было разделено на сектора десять на десять метров. Крысы бегали, прицепленные к натянутым тросам, как маленькие трамвайчики. Прочёсывали местность линия за линией. Если замечали что-то, останавливались, крутились на месте и сигнализировали – мина здесь.

Пользуясь методом физиолога Ивана Павлова, тренер нажимал на кнопку устройства, издававшего щелчок, и доставал награду для крысы – банан, яблоко, арахис или сушёное насекомое. А потом шёл и извлекал из земли учебную мину. Если крыса ошибалась, то не получала ничего. В этом смысл тренировки. В боевых условиях крыс не кормят, иначе они начинают жульничать – симулируют, будто нашли что-то, хотя это не так. На учебном полигоне тренер всегда знает, где закопана мина, и мошенничать не даст.

Полчаса – и квадрат очищен от мин, можно переходить к следующему. За час крыса проверяет 200 квадратных метров заминированной территории, потом отдыхает.

Для ускорения поиска используют и другой способ работы. Тренер удерживает животное на шнурке, прикреплённом к удочке. Это похоже на живой металлоискатель, который сам знает, где искать, и не перепутает мину с ржавой консервной банкой.

– Почему крысы, а не собаки? – пытал я тренера.
– Собак тоже тренируют, но у них есть недостаток. Они крупные, тяжёлые и эмоциональные. От радости, что обнаружили мину, начинают прыгать и могут подорваться. Крысы – другое дело. Весят мало, им ничто не угрожает. И к работе относятся механически, без эмоций. Нашли взрывчатку – получили еду.

Чтобы стать профессиональным сапёром, крыса учится от восьми месяцев до года. Зато потом запросто найдёт и металлическую мину, и пластиковую, и гранату, и даже обычный патрон.

Крысы не привязываются к одному хозяину и могут работать с кем угодно. А транспортировать их легко – в контейнерах с опилками.

Команда выезжает на тренировочное поле дважды в день – в 6.30 и в 16.00, чтобы избежать дневной жары. Ночные грызуны терпеть не могут солнце – у них обгорают нежные розовые уши. А люди-сапёры по ночам не работают, слишком опасно. Поначалу это казалось непреодолимой проблемой, но решение нашлось – перед выездом на поле чувствительные уши стали смазывать кремом от загара.

По статистике, из десяти тренируемых крыс семь успешно проходят испытания, а три – не очень, слишком медлительны, не могут сконцентрироваться. Ленивых работников «увольняют в запас» и оставляют для получения потомства. Профессионалам не до размножения – нужно трудиться. Всё как у людей: или карьера, или личная жизнь.

Крысы-сапёры работают в Мозамбике с 2004 года. Очищают подозрительные участки во время строительства дорог. На задании им помогает бронированный бульдозер, вместо ковша у него нож для резки кустов. Бульдозер срезает лишнюю растительность. Потом землю разбивают на квадраты, протягивают маркировочные шнуры, очищают узкие дорожки для прохода. Каждый квадрат проверяют дважды: следом за первой крысой пускают вторую. Подозрительные места отмечают прищепками на маркировочных шнурах. После проверки отмеченных мест сапёром с металлоискателем найденные мины взрывают.

– Поначалу нас никто не воспринимал всерьёз, – поделился 30-летний крысовод Лоренс Комбане. – Мы – неправительственная организация. Живём на пожертвования. Армия нам не помогает, они умеют только устанавливать мины. Да и крыс здесь раньше считали вредителями или едой. А теперь, смотрите, у нас есть целый фан-клуб, называется «Крысы-герои». Не хотите приобрести футболку?

И я приобрёл.

Голодный наблюдатель из ООН

В Анголе до границы с Конго вели три дороги, какая из них лучше, было непонятно. Одни советчики утверждали, что везде проложен асфальт, другие уверяли, что мотоцикл утонет в песке и грязи.

Четыре часа я выезжал из города, пробиваясь сквозь пробки и колонны машин с предвыборными плакатами. Вот-вот в Анголе должны были состояться первые в истории демократические выборы. Выехав на трассу, я остановился лишь один раз, чтобы сфотографировать продававшихся у дороги копчёных обезьян.

Дорога была сложной, извилистой, несколько раз меня задерживала полиция для проверки документов, в итоге пришлось заночевать в поле.

Наличных денег у меня с собой почти не было, а банкоматы и обменные пункты по дороге не встречались. Осталось лишь немного кванза (ангольская валюта. – Ред.), нужно было выбирать – потратить их на еду или бензин? Решил, что обойдусь бутылкой питьевой воды. Накормить мотоцикл важнее.

Часть дороги была покрыта китайским асфальтом, но закончился он быстро. Начался рыхлый песок. Мой мотоцикл не подходил для таких дорог. На асфальте держался отлично, но на песке вилял рулём и пытался завалиться на бок. Или просто я такой ездок? Балансируя, как канатоходец, переключаясь с первой скорости на вторую, за день мучений я добрался до городка Дамба.

Заночевал возле единственного в городке католического храма. Пожилой настоятель разрешил мне поставить палатку на заднем дворе у дровяных поленниц. Но потом вышел снова.

– У нас есть класс церковной школы. Ты можешь спать на партах. Ночевать во дворе небезопасно.

Я не переживал за безопасность, но мне захотелось пообщаться с пастором. Разобрал палатку и перенёс вещи в школу.

73-летний отец Гортензио был монахом из ордена капуцинов. Родился в Италии и уже 42 года жил в Анголе, занимаясь миссионерской и благотворительной деятельностью. Пережил гражданскую войну, а теперь помогал поселившимся в Дамбе беженцам. Итальянец пригласил разделить с ним трапезу, чему я обрадовался, потому что с утра ничего не ел.

– Дорога до границы плохая. Много песка. Вряд ли тебе удастся там проехать, – сомневался падре.

Утром я обнаружил неприятность. Из задней шины мотоцикла торчал здоровенный гвоздь. На него указали местные ребятишки, собравшиеся вокруг. Похоже, что вчера я по неосторожности наехал на острую железку. Но гвоздь вошёл наискосок в толстый слой протектора, так и не пробив шину. Я достал плоскогубцы, аккуратно вытянул гвоздь и подарил ребятам на память.

До приграничной Макелы оставалось сто километров. Ерунда, проеду за день. Но дорога оказалась хуже, чем я ожидал. Песок был сухой, рыхлый. Даже стоя я еле удерживал равновесие. Падать в песок не больно, он мягкий. Главное – не попасть под мотоцикл.

Один раз я упал так неудачно, что мотоцикл придавил мне ногу. Такое случалось и раньше, но в этот раз прищемило крепко. Мотоцикл, будто огромный борец, провёл болевой приём и улёгся сверху. Вдавленный в песок, я не мог самостоятельно выбраться из-под него. Дёргался как мог, но нога была подвёрнута, а я, видимо, слишком устал, чтобы сбросить с себя 250-килограммовую машину.

Вроде бы рядом деревня, попробую позвать на помощь, вдруг кто-нибудь услышит? Несколько минут я орал изо всех сил. На холме поодаль появился анголец. Он молча стоял и смотрел, как я кричу, потом исчез за деревьями.

Может, пошёл за подмогой? Я подождал, но ничего не случилось. Раз в несколько минут я испускал яростный вопль, пытаясь привлечь внимание. Наконец заметил замотанную в яркие тряпки женщину с корзиной на голове. Она шла по дороге, будто и не слышала криков. Должно быть, действительно не слышала. Я был прижат к земле и истощён. Мне казалось, что кричу, а на самом деле хрипел. Вряд ли меня слышали в деревне.

Я окликнул женщину, она заметила меня, бросила от испуга корзину и побежала назад. Но у меня появилась надежда, что теперь появится помощь. Действительно, через десять минут прибыла группа селян, и они вместе подняли мой мотоцикл.

Происшествие измучило меня, но я был вынужден продолжить путь по песчаной дороге. Изо всех сил старался удерживать вихляющийся руль. Ещё одно падение, и разбитые ноги перестанут меня слушаться. Ехать становилось всё труднее. Мотоцикл зарывался в песок то передним колесом, то задним. Приходилось останавливаться, раскачивать его и выталкивать вручную, выкручивая ручку газа. Каждые несколько километров я останавливался и отдыхал. Потом через километр, потом через каждые сто метров…

Что-то испортилось в моём стальном коне, он совсем перестал мне помогать. Кажется, сгорело сцепление. Я и сам был еле жив. Но продолжал толкать тяжёлую машину, останавливаясь отдышаться через каждую пару метров. Одежда вымокла от пота, сердце колотилось и, казалось, разорвёт мне грудь, в глазах было темно.

Я лёг на дорогу. Сил больше не было. За день удалось преодолеть всего 57 километров, но, кажется, это всё. Что делать? До границы далеко. В обратную сторону ещё дальше. За целый день я не встретил ни одной машины. Дорога действительно оказалась непроходимой. Мотоцикл сломался, людей рядом нет. Мучила жажда. За день я выпил всю питьевую воду, а новую взять негде. Возвращаться за помощью? Но смогу ли я пройти больше пятидесяти километров без воды? И разумно ли оставлять мотоцикл без присмотра? Это только кажется, что в саванне никого нет. А уйдёшь на пару дней и вернёшься к остову от «Сузуки».

Надо ещё потолкать! Я встал и снова упёрся руками в руль мотоцикла. И толкал, толкал. Потом опять лёг на песок. Не знаю, сколько я лежал. Закрыв глаза, думал о доме, о родных. И о том, что в этот раз вряд ли смогу выбраться. Мне не помогут ни МЧС, ни статуэтка египетского бога в чемодане. Я застрял в мёртвой зоне между Анголой и Конго. Здесь нет цивилизации, нет людей, нет еды и воды, а только песок, колючие кустарники по обочинам и палящее солнце. Подлинная Африка, вечная.

Что-то изменилось. Будто рычал какой-то хищник. Я с трудом разлепил глаза и прислушался. Шум двигателя? Господи, это же грузовик! Невероятно! Он приближался со стороны границы.
Шатаясь, я поднялся и встал посреди дороги. Даже если бы водитель захотел, он не смог бы меня объехать.

Грузовик ехал мне навстречу – из Макелы в Дамбу. Но это не имело значения. В любом населённом пункте я не умру от голода и жажды и попытаюсь починить мотоцикл. Грузовик остановился. В кузове сидели два десятка ангольцев. Они высыпали на дорогу.

Я с трудом мог говорить и поэтому жестами показал, что хочу пить. Мне налили немного воды в металлическую кружку. Среди ангольцев разгорелся спор на португальском.

– Не будем брать иностранца! – требовал один. – За всю историю нашей страны белые не принесли ничего, кроме вреда. Пусть сам разбирается со своими проблемами.
– Мы не можем так поступить, – доказывал другой. – Бросить его на дороге – преступление. Он умрёт, а нам отвечать.
– Впереди плохая дорога, – наконец обратился ко мне водитель. – Будешь помогать откапывать грузовик, если застрянем? – и он показал лопату.

Я кивнул. О том, какая у них впереди дорога, мне было известно. Ангольцы затащили мотоцикл в кузов, я залез тоже, и мы поехали.

По дороге грузовик несколько раз застревал в песке. Мы вываливались из кузова, откапывали и толкали увязшую машину. Наши лица, шеи, руки были покрыты песком и грязью. Поздно ночью мы приехали в Дамбу. Грязный, голодный и разбитый, я поставил палатку рядом с домом водителя грузовика и лёг спать. Я был счастлив, что закончился очередной день, а я всё ещё жив.

На следующий день занялся ремонтом мотоцикла. В деревне были автомеханики, и они с интересом помогали мне разбирать вышедшего из строя японца. Такие чувства, наверное, испытывает ребёнок, отрывая у куклы голову, чтобы посмотреть, что там внутри.

Механики подтвердили: сгорели диски сцепления, требовалась замена. В деревне новые диски не продавались, нужно возвращаться в Луанду. Но как? Из Дамбы в столицу не ходил рейсовый транспорт. Не было вообще никакого транспорта. Оставалось лишь ждать, надеясь на чудо, вроде того, что произошло вчера.

Так я поселился в Дамбе. Денег у меня не было. Оставалась только бесполезная банковская карта и купюра в 100 долларов, которую здесь невозможно поменять на кванза. Доллары никому были не нужны.

Отец Гортензио пригласил меня приходить на обед в церковь. Я был ему очень благодарен, но большую часть времени всё равно ходил голодным. Чтобы занять себя, бродил по городку с фотоаппаратом и наблюдал за подготовкой к выборам.

Кроме МПЛА – Партии труда и оппозиционной «Униты», соревнующихся партий было много. Большая их часть создана для вида и, скорее всего, за счёт правящей власти. Каменные стены колониальных построек облеплены плакатами и листовками. Попадались даже такие экзотические названия, как «Партия Розы». У них был слоган «Партия Розы. Революция любви». И эмблема в виде красного цветка. А вот программу я так и не понял: то ли увеличение демографии в стране, то ли поддержка однополых браков.

Другие мелкие партии назывались примерно одинаково. От слова «демократия» рябило в глазах. За почётное третье место боролись: Союз нового демократического выбора, Демократическая партия за прогресс, Партия демократической поддержки и прогресса, Партия демократического обновления, Либерально-демократическая партия, Коалиция демократической Анголы, Фронт за демократию.

Всё такое интересное, но непонятно, за кого же голосовать. По телевизорам показывали уморительные предвыборные ролики, снятые дрожащей любительской камерой. Несколько человек, стоя плечом к плечу на фоне натянутой тряпки, говорили, что будут делать, когда придут к власти. Они запинались, забывали слова, подталкивали друг друга. Ролики разных партий практически не отличались, ну разве что цветом установленной сзади ширмы. Только ролики правящей партии МПЛА были сделаны с размахом: кран с камерой летал над восторженной толпой, а та размахивала государственными флагами.

Жаль, у меня не было с собой видеокамеры. Я бы тоже создал партию застрявших в Дамбе иностранцев за прогрессивную демократию, обещая в случае победы перенести столицу в Дамбу, выдать каждому ангольцу по новой футболке и устроить карнавал. Пусть у моей партии не было шансов, но она выглядела бы не хуже, чем другие.

Я ходил по городку, фотографировал, а когда видел людей, которые что-нибудь ели, подсаживался к ним и заводил разговор о жизни. Хотели они или нет, но едой приходилось делиться.

В Дамбе отнеслись к моему появлению насторожённо. В администрации меня приняли за иностранного наблюдателя. Из ООН, наверное. Ходит, выспрашивает, фотографирует. Может, выискивает нарушения? Я заметил, что за мной постоянно следили один или два человека. Но потом они сделали какие-то выводы и отстали. Я мог свободно гулять, объедать местных жителей и следить за предвыборной вакханалией.

На третий день вынужденного безделья я услышал крик:
– Едет! Грузовик едет в Луанду!

В конце улицы появился старенький грузовичок. В его кузове высился Эверест тюков, на вершине которого сидело два десятка ангольцев. Невозможно представить, что сюда ещё что-нибудь могло поместиться, тем более тяжёлый мотоцикл с баулами и кофрами. Но выхода не оставалось. Селяне остановили ехавший из Макелы грузовик и начали уговаривать шофёра забрать иностранца в Луанду.

– Куда я его засуну? У меня совсем места нет! – возмущался шофёр, но потом смягчился. – Ладно. Двести долларов.

Он знал, что доллары можно поменять в Луанде. Вот только у меня оставалась лишь сотня. Маловато по ангольским меркам. Водитель заупрямился, но его окружили жители Дамбы и умоляли забрать меня. Мотоцикл затягивали в кузов всем миром. Десятки рук толкали снизу и тянули сверху. Наконец «Сузуки» лёг на мешки с кукурузой и углём, на него уселись тётки в цветастых платьях. Грузовик дёрнулся и покатил по дороге. Половина населения Дамбы вышла на центральную улицу, чтобы помахать мне рукой.

Грузовик тяжело переваливался на песчаных колдобинах. Тётки в кузове затянули протяжную песню на языке киконго, парни подпевали. Я свернулся в углублении между нескольких мешков, спрятал лицо в воротник куртки, чтобы укрыться от песка и угольной пыли из мешков.

На одной из остановок вокруг грузовика собрались детишки. Они заметили лежавший в кузове мотоцикл и оживлённо его обсуждали. Вытолкнули одного из толпы, у того в руках был самодельный игрушечный мотоцикл на палочке. Он протянул его мне.

– Ого! У него даже колёса крутятся, – заметил я. – Давай меняться, я тебе свой сломанный мотоцикл отдам, а ты мне свой хороший.

Мальчишка заулыбался, но смущённо спрятал игрушку за спиной.

Подошёл водитель.

– У тебя правда больше денег нет? Голодный? Возьми бананов, – и он закинул в кузов огромную связку. Очень благородно с его стороны. Ехать до Луанды два дня.

Мы ехали всю ночь, грузовик трясло, женщины пели, чтобы не заснуть и не вывалиться. Я ел бананы, выкидывая на дорогу шкурки. К утру мы прибыли в Уиж, где грузовик должен был заправиться.

Вместе с помощниками и дюжиной канистр водитель скрылся в неизвестном направлении. За день до этого в Уиж приезжал ангольский президент Эдуарду душ Сантуш. По этому случаю в городе в два раза снизили цены на пиво. Возможно, именно поэтому водитель с помощниками не появлялись очень долго.

Я гулял по округе, наблюдал за людьми. Малыши возили за собой на верёвочке пустые консервные банки и коробки, изображавшие легковые машины и грузовики. Подростки помогали в отцовской столярке, сколачивая новые гробы. Полногрудые девицы варили в котле традиционный фунж – съедобный клейстер из толчёных корней маниока. Молодые парни предлагали на улице услугу – зарядку сотовых телефонов. Мобильники появились у многих, а электричество в хижинах – не везде. На лотках у парней был сноп проводов с четырьмя десятками розеток. За несколько кванза можно было зарядить любое устройство.

Водитель с помощниками объявились в сумерках, они слегка шатались. Пассажиры заполнили кузов, и грузовик двинулся в столицу.

От редакции. На этом мы заканчиваем публикацию африканского дневника Григория Кубатьяна. Нашим читателям известно, что автор благополучно вернулся в Россию грузовым самолётом и даже сумел захватить с собой мотоцикл, хотя и с большими сложностями.

А месяц назад наш автор Григорий Кубатьян отправился в новое путешествие – морской поход под парусом из Кейптауна (ЮАР) на остров Маврикий к востоку от Мадагаскара. В нынешней обстановке, когда границы многих государств закрыты, а самолёты практически не летают, это может оказаться не менее сложным предприятием, нежели турне по Африке на мотоцикле.

Перед морским походом Григорий написал: «Пока мир ходит ходуном, хочется опереться на что-нибудь надёжное. Буду за всех волноваться. Море сейчас выглядит очень безопасным местом».
Дальнейших известий от него пока не поступало.