СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Родня Надо ли было уходить на войну?
Надо ли было уходить на войну?
09.05.2020 12:09
Приехал человек, который видел отца и может всё рассказать

Надо ли былоОтцу было около сорока, когда он стал мне кого-то напоминать. Особенно если поправлял очки и улыбался. Понятно, что больше всего он походил на свою маму, мою бабушку, но существовал ещё кое-кто, будораживший мою память и не дававший покоя.

Разгадка нашлась в старом бабушкином фотоальбоме. Среди снимков на старом плотном картоне с резными краями, с надписями в вензелях и без, я нашла того, кого искала. Со старого фото на меня смотрел пожилой человек в круглых, по моде 30-х годов, очках. Он близоруко и как-то мудро и чисто улыбался. Конечно, я видела его и раньше, но только сейчас отец «дорос» до сходства. Как шутя говорит одна знакомая, гены пальцем не раздавишь.

Выяснилось, что это мой прадед Пётр Иванович Сальков, который в самом начале войны ушёл добровольцем на фронт, несмотря на двойную бронь. Он мог остаться в первую очередь как технический специалист высокого уровня (работал заместителем главного архитектора города), во вторую – как отец шестерых детей. В начале войны с этим ещё считались.

– Как мы жили? – бабушка задумалась, не зная, с чего начать. – Через три месяца после ухода отца на фронт пришли немцы. Мне четырнадцать было, ходила разгружать хлеб на немецкую пекарню. От шершавых буханок кожа на руках лопалась до крови, а я их лоскутом от подола перехвачу и дальше тягаю, чтобы вечером принести домой буханку. А ещё нам повезло, что среди расквартированных у нас оказался один пожилой австриец. Его жену, как и нашу маму, звали Анной, и детей у него тоже было много. Он давал объедки и не бил. Ценил живопись. Так что покупал у мамы дедовы рисунки, причём платил не оккупационными марками, а продуктами.

Слышать такое мне, подростку, было странно. Хотелось рассказов о подвигах и беспощадной борьбе с врагом, а тут какие-то буханки, рисунки, объедки…

– А уже потом, после оккупации, мы получили извещение, что наш отец пропал без вести, стало быть, никакая помощь нам не положена. Снова голод. Однажды мама узнала, что человек, видевший своими глазами, как погиб отец, будет в нашем городе проездом и может маме всё-всё рассказать, если она придёт к означенному времени. А мама не пошла. Мужа ей всё равно не вернут, сказала, а помнить она хотела не те страшные подробности, что ей могли поведать, а голос любимого, его руки и взгляд.

Вот такой была эта история для меня много лет подряд. Вспоминая рассказы бабушки о том времени, я мучилась вопросами: надо ли уходить на войну, имея шестерых детей, если есть бронь? Какая польза от близорукого штатского на фронте? Он хоть что-нибудь успел там сделать, прежде чем погиб? А останься в тылу, мог бы… Что мог? Я не знаю. И каким должен быть правильный выбор – тоже, хотя мне самой уже хорошо за сорок.
Но вот что удивительно, совсем недавно история Петра Ивановича вновь нашла меня, спустя столько лет, через стольких людей, порою мне совершенно не знакомых. Видно, прадед решил мне ответить, рассказать о себе спустя почти восемь десятков лет после гибели. И не только о себе.

Старший сын Петра Ивановича, Рэм, приписав себе год, вслед за отцом ушёл добровольцем на фронт. Участвовал в сражении за Курск, был ранен, потерял сознание. Когда очнулся ночью в луже крови среди мёртвых тел товарищей, сражение уже ушло далеко. Кое-как добрёл до дома, а там родные спрятали его в сарае.

Тот самый австриец, что-то заподозрив, ночью заставил мать Рэма открыть дверь и долго молча смотрел на метавшегося в бреду молодого парня. Затем дал понять, что на дверях сарая надо написать «тиф». Эта надпись, молчание австрийца и фельдшерское образование Анны спасли жизнь Рэма. В 1943-м, после освобождения города, он второй раз отправился на войну. Вернулся с медалью «За отвагу».

Вот Рэм, как я недавно узнала, тогда и пошёл на ту встречу с однополчанином отца. Оказалось, Пётр Иванович, будучи архитектором, хорошо знал не только как строить, но и как взрывать построенное, в том числе мосты, поэтому учил минёров, куда и как закладывать взрывчатку. И раз за разом видел, что обученные им люди уходят на задание и чаще всего уже не возвращаются: взорвать мост и не погибнуть было редкой удачей. Пётр Иванович тяжело переживал каждое такое невозвращение.

Однажды, увидев, каких желторотых, наспех подготовленных мальчишек ему приказали отправить на задание, не выдержал и ушёл вместе с ними. Мост был взорван, задание выполнено, пацаны остались живы. А в Курск отправилось извещение о «пропавшем без вести». Один из спасённых им тогда ребят разыскал спустя годы семью своего спасителя и рассказал эту историю Рэму.

Рэма Петровича я видела всего один раз – он жил в Москве. Мне он запомнился эрудированным человеком в летах, а ещё страстным коллекционером. Показывал альбомы с репродукциями, давал подержать в руках разные раритеты, в том числе старинные готовальни – как я недавно узнала, принадлежавшие, скорее всего, моему прапрадеду Филиппу Кузьмичу. Филиппузе, как ласково звали его дома.

Филипп Кузьмич Барышников был военным инженером, не только талантливо чертил, но и рисовал. Увы, ни то, ни другое в годы гражданской войны не пригодилось. Документы, подтверждавшие его происхождение и службу в белой гвардии, дабы не навлечь беду на себя и родных, он уничтожил.

Будучи образованным человеком, преподавал в местном землемерном училище, со временем стал заведовать учебной частью. Женился, растил дочку Аню. Как-то раз среди рабочей молодёжи приметил талантливого парнишку Петю – тот был из простых, но, что называется, поцелованный Богом. Неутомимая тяга к наукам, память, пытливый ум Петра сблизили его с Филиппом Кузьмичом. Не раз Пётр бывал дома у своего учителя, там и познакомился с Аней, ставшей его женой.

Родился Рэм, затем Дина, потом ещё трое. Пётр много работал, но учиться не бросил, сначала окончил геологоразведочный институт, затем поступил в архитектурный. Жена было взревновала, когда увидела, сколько там молоденьких незамужних особ сидит по библиотекам. Настаивала, чтобы Пётр ушёл из института, но Филипп Кузьмич уговорил дочь образумиться, а Петра – не бросать учёбу. Так и жили, детей растили. По выходным давали концерты, приглашая в гости всю улицу, – все трое играли на струнных.

Всё кончилось в июне сорок первого. Уходившему на фронт Петру, конечно, было нелегко – только что родилась шестая дочь, едва успел подержать её на руках. Но по-другому он не мог. Несмотря на свои 52 года, не остался дома и Филипп Кузьмич. Его супруга под ноги кидалась, на башмаках висла, но для него, военного инженера, иного выбора не существовало. Оказалось, это его рисунки, обменянные в годы оккупации на хлеб, спасли жизнь внукам.

В детстве ты жалеешь, что все войны выиграны уже без тебя, и только взрослея понимаешь, какое это счастье – жить в мире.

В прошлом году я впервые 9 Мая шла в Бессмертном полку. Не будучи сентиментальной, всё время остро ощущала, что мы, нынешние, им, нашим героям, духом – по колено. Но они всё равно наши, мы с ними одной крови.

Сейчас, узнав, что распутываю нашу семейную историю, все внуки и правнуки тех, о ком я написала, живущие в разных городах и, чего кривить душой, не так уж часто общающиеся, не сговариваясь начали искать подробности, какие кому довелось услышать, прочитать, запомнить. Находили фотографии, спорили, рылись в документах чуть ли не столетней давности. Были семьёй.

Ирина КОРЕЛОВА,
г. Курск
Фото из личного архива

Опубликовано в №16, май 2020 года