Эта странная больничная, или даже болезненная, любовь накрыла Наталью после тридцати, когда у неё были и муж – даже второй, – и три сына, и дом. Советский Союз доживал последний год, но в маленьком райцентре под Саратовом это никак не ощущалось, да и сама Наталья жила в устоявшемся мире, не грезя переменами. Пока не сломала в автоаварии правую ногу.

Перелом оказался сложный – открытый, многооскольчатый, с большой кровопотерей. Сначала Наталью пытались лечить в районной больнице, потом переправили в областной центр в специализированное травматологическое отделение. Там прооперировали, поставили на ногу аппарат Илизарова и отпустили домой, под присмотр местных врачей.

Спустя два с половиной месяца она снова приехала в областную больницу. Аппарат сняли, но пришлось полежать в отделении. И сейчас, спустя много лет, она так вспоминает эти осенние дни:
«По оконному стеклу монотонно барабанит дождь, порывы ветра бросают на стекло жёлтые листья. Когда отступает боль, надоедают чтение и телевизор в больничном холле, остаётся часами лежать на кровати и смотреть в забрызганное каплями стекло, чувствуя, как чешется под одеялом нога, из которой три дня назад доктор удалил ортопедические спицы.

В тот день сразу после тихого часа я пошла на веранду травматологического отделения и уселась в кресло. Да, там прохладно, там дымят курильщики, но хоть какое-то разнообразие, вид на больничный парк. Тут и вошёл Виталик, сел рядом, прикурил, представился и начал рассказывать о себе. Даже не спросил, интересно ли мне это и не против ли я дышать дешёвым сигаретным выхлопом. Моё первое желание было встать и уйти.
Не знаю, почему осталась и слушала.

Узнала, что ему 38 лет, жил в Тольятти, там остались жена и дочь, с женой и прежде всё было плохо, а после того как он, разбив в хлам подаренные тёщей «Жигули», сломал ногу, отношения обострились до невозможности существовать под одной крышей.

Виталик ушёл из дома с аппаратом Илизарова на ноге и сумкой через плечо, поселился у пожилой мамы в пригороде Саратова. Сюда лёг, как и я, снимать аппарат, но врачам что-то не понравилось, вот они и медлили. Он прыгал по коридору на костылях, а я уже ходила с палочкой и готовилась к выписке.

Да, я его уже отметила среди прочих больных, но лишь потому, что он был точной копией актёра, игравшего следователя в сериале «Пуаро», – высокий, худющий, с усами и длинным носом. Совсем не мой типаж. К тому же сидел напротив меня в столовой и как-то совсем не эстетично ел.

Сама не знаю, почему вдруг рассказала Виталику и свою историю, наверное, общие болезни сближают. Совершенно не думала, что между нами могут возникнуть отношения, но вдруг он произнёс такую фразу:
– Я тебя, Наташенька, давно заметил. Шёл как-то раз мимо твоей палаты, дверь оказалась приотворена. Вижу – ты спишь с приоткрытым ротиком и во сне пузырики пускаешь. Так трогательно!

В смысле, это у меня слюна изо рта. Бр-р! Другая бы обиделась, а у меня, представьте, вдруг защемило душу. А дальше… Дальше вообще ничего не помню, отключилась. Очнулась, когда мы с ним прямо там, на веранде, уже вовсю целовались. Тем же вечером после ужина бродили вокруг корпуса в свете фонарей. Я была в пальто, а он – в больничном байковом халате. Потом сидели на лавочке и обнимались.

На другой день Виталика выписали, велев ещё две недели носить аппарат. Мы договорились, что в субботу я отпрошусь из больницы до воскресного вечера, якобы к родственнице, а Виталик с другом приедут за мной на машине и заберут. У меня действительно в городе жила троюродная сестра Зойка, но к ней я, конечно же, не поехала.

Он привёз меня к себе домой, сказав, что мать уехала в деревню до понедельника. Жил Виталик на окраине города в частном секторе, в его маленьком ветхом домике состоялся наш праздничный ужин: жареная картошка с колбасой, бутылка полусладкого вина. А потом ночь любви. И так мне было хорошо, что не заметила, как наступило утро, а потом и день прошёл, и приехал его друг, чтобы отвезти меня обратно в больницу. Мы, как в молодости, всё не могли наобниматься, и я думала: неужели такое бывает?

Через два дня меня тоже выписали, велев разрабатывать сустав и явиться на осмотр 25 декабря. Вернулась домой, а там муж, дети, заботы, накопившиеся дела – в них и утонула. Хотя не забывала с палочкой ходить тайком на почту. Виталий писал мне до востребования письма, полные любви и нежности, очень личные. У меня не хватало сил их рвать, сделала дома тайник под половицей и туда прятала. Муж ни о чём не догадывался.

Прошли октябрь и ноябрь, 5 декабря мне исполнилось 35 лет. Я сходила в ателье, сделала фотографию и отправила Виталику. Он был без ума от счастья, хотя мне самой этот снимок казался неудачным. 25-го приехала в областной центр, показалась врачу, сказали, всё идёт нормально. Муж думал, на пару дней легла в отделение, а я поехала к Виталику. Он ждал меня, снова отправив мать в деревню. И опять – ночь любви, нежность, страсть.

Новый год встретила в грусти и тоске. Отмечали у моей близкой подруги, все веселились, а я сидела за столом сама не своя, думала о Виталике, как он там – в холодном доме, с матерью и железякой на ноге, ведь аппарат ему так и не сняли, кости упорно срастались неправильно.

Неделю после 1 января не ходила в отделение связи, не ждала весточки – думала, почта перегружена письмами и открытками. А после Рождества получила письмо: «Наташенька, милая, приезжай немедленно, не могу без тебя жить! Если не приедешь прямо сейчас, успеешь только на мои похороны». Оно было написано 31 декабря, с тех пор прошла уже целая неделя. Как там мой Виталик? Хотелось верить, что всё в порядке, просто выпил и тоска накатила.

Села я за стол и накатала ему «умное» и назидательное письмо, мол, выбрось из головы дурные мысли, потерпи. 25 января поеду в больницу на консультацию – и увидимся. Совсем немного осталось.

Отправила, а на душе кошки скребут. Позвонила в областной центр дальней родственнице:
– Зойка, выручай! Пригласи к себе телеграммой, чтобы я могла срочно уехать. Очень нужно, потом объясню.

Зойка, молодчина, тут же телеграфировала: «Соскучилась, приезжай встречать старый Новый год!» Муж прочёл и отпустил без всяких вопросов.

Помчалась на вокзал, купила билет на проходящий поезд и через четыре часа уже была в Саратове. Подошла к дому Виталика – окна тёмные. И от калитки к дому ни следочка на свежем снегу, будто давно никто не ходил. Постучалась к соседям, спросила про Скворцовых. Пожилая женщина высунулась в форточку, запричитала:
– Ой, какое горе… Виталий-то повесился ещё в Новый год, прямо тридцать первого декабря. Болел он долго, с аппаратом на ноге ходил, врачи отказывались его снять. Мать сына похоронила, так уж убивалась, родные пока забрали её к себе в деревню. А вы кто будете?

Не ответив, я махнула рукой и побрела к автобусной остановке. Добралась до Зойки, всё ей рассказала, разрыдалась. Она меня успокаивала:
– Не вини себя, не из-за тебя он это сделал. Сама говоришь: его жена бросила, дочь против отца настроила, он болен был, нога всё никак правильно не срасталась. Да ещё и Новый год в одиночестве. Вот и не выдержал. Видишь, только бросил в ящик своё письмо – и ждать тебя не стал, сразу руки на себя наложил.

Приехав домой, бросила в печку все письма Виталика и его фотографию. Мне казалось, станет легче, если избавлюсь от памяти о нём. Не тут-то было. Тоска накатила страшная, чувство вины убивало. Из всех сил старалась не выдать домашним своего состояния, вела хозяйство, а как только оставалась дома одна, падала на диван и выла в голос.

Сама не знаю зачем, через несколько дней решила сходить на почту. Там меня ожидала весточка. Мать Виталика вернула мне то самое «умное» послание, сделав приписку: «Не пиши больше, дура набитая, его нет в живых, а ты ему пишешь». К письму прилагалась моя фотография, смятая, будто её яростно скомкали, а потом расправили и вложили в конверт.

25 января я легла в ставшее уже родным ортопедическое отделение. Спросила у врача, знает ли он, что больной Скворцов умер, – тот оказался в курсе, сообщили его родственники.

Не выдержав, написала матери Виталика письмо, попросила прощения, выразила соболезнования. Призналась, что очень любила её сына. Она мне ответила, пригласила приехать на сорок дней, сходить с ней на кладбище. Но я не поехала, вдруг испугалась. А тут мне ещё дали путёвку в реабилитационный центр, нужно было срочно туда оформляться.

Через месяц вернулась в свой город, к семье. Изо всех сил старалась забыть эту историю. Вроде бы удалось, но через два года в автомобильной аварии погиб мой 17-летний сын от первого брака. И вдруг стало казаться, что эти две трагедии как-то связаны, а если точнее, смерть сына – мне в наказание за Виталика. Ведь бывает такое?»