Знаете, каким он парнем был? Это я об Уго Чавесе, бывшем президенте Венесуэлы. Здоровенный весёлый медведь. Для одних – народный герой, защитник бедных, вроде Че Гевары. Для других – демагог и душитель демократии. Для меня он остался цветным портретом на кирпичной стене в Каракасе, чуть кривоватым, как всё в этом городе, но жизнерадостным. А ведь мне предлагали познакомиться с эль президенте лично, даже обещали сделать венесуэльцем. Но какой из меня венесуэлец? А эль президенте у нас свой есть, не хуже.

В Венесуэле я побывал в 2005 году. Это сейчас там политический кризис, бедность и разгул преступности. В то время были просто бедность и разгул преступности. Без кризиса. Ведь у власти находился могучий Уго Чавес. Он национализировал нефтяную промышленность страны, приказав снизить цену топлива для внутреннего рынка. За доллар можно было купить 22 литра бензина, что было в 22 раза дешевле, чем литр питьевой воды.

На деньги от продажи горючего Чавес открывал школы и медицинские пункты в беднейших городских кварталах-«барриос», в которые даже полиция старалась не соваться. Ни один венесуэльский врач не согласился бы там работать, но Чавес нашёл врачей на Кубе, выменяв их на топливо. Кубинские врачи получали зарплату в 200 долларов ежемесячно (гораздо больше, чем дома) и были довольны. Местные бандиты их не трогали, нужно ведь к кому-то ходить залечивать раны.

Обеспеченные люди Чавеса не любили. Попробуй поживи в самой опасной столице мира, где в высотных домах решётки на окнах до самой крыши. Где невозможно пройти по тротуару из-за нелегальных мелких торговцев. Где жуликов и карманников отпускают, едва задержав.

Чавес говорил: «А что вы хотите? Это бедняки, им нечего есть. В стране безработица!»

На улицах Каракаса продавали сок манго. Стоил он дорого и состоял почти полностью изо льда и водопроводной воды. Хотя плоды манго валялись под деревьями на улицах, никто их не подбирал. А кто это будет делать? Безработица же. Воровать легче и приятнее, чем пытаться зарабатывать честно.

По числу убийств Венесуэла находилась в тройке худших стран мира вместе с Сальвадором и Гондурасом. За полтора года путешествий по Латинской Америке я привык к уличной преступности. На меня дважды нападали в Никарагуа, один раз в Бразилии, да и в венесуэльском городе Карупано я успел получить кастетом по голове. Дело житейское, обидно лишь, что власти защищают того, кто с кастетом, а не того, кто пострадал.

Мне кажется, Чавес симпатизировал уличным пассионариям. Он строго вопрошал с плакатов на стене: выбирай, венесуэлец, тварь ты дрожащая или храбрец с кастетом, пробивающийся в светлое будущее! Тонконогие интеллигенты не сделают боливарианскую революцию. Ей нужны крепкие парни.

Сам президент – бывший десантник, огромный, широколицый. В молодости преследовал красных партизан. Потом начитался конфискованной литературы, проникся социалистическими идеями, пошёл в политику и стал президентом. А через два года его похитили.

– Знаешь, как было? – услышал я в баре от знакомого венесуэльца. – Выкрали нашего президента и спрятали на военной базе на острове. Объявили, что он отрёкся от власти, а США сразу признали заговорщиков в качестве нового правительства. Наверное, сами всё организовали. Но Чавес не отрекался, понял? Он десантник. У него друзья на острове нашлись, один из охранников с ним служил раньше. Чавес записку на волю передал. И за ним прилетел вертолёт со спецназом. Положили охрану лицом в песок, а Чавеса вернули. Военные с полицией стреляли друг в друга. Вот здесь прямо стреляли, я видел. Полиция за путчистов была, а военные – за Чавеса. Ну ты понял, кто победил, да?..

После неудавшегося переворота Чавес национализировал нефтяную промышленность. Сотрудники нефтяной корпорации PDVSA сопротивлялись. Начали бастовать, не выходили на работу. Чавес уволил всех, а на освободившиеся места отправил военных с приказом: разобраться и наладить добычу нефти. Приказы не обсуждают, пришлось исполнять. Под руководством военных компания продолжила работу, пока не были найдены новые специалисты или не одумались старые. Объём добычи вырос до миллиона баррелей в день.

Пробираясь по трущобам Каракаса, я вышел к помпезному зданию МИДа Венесуэлы. Решил зайти на всякий случай. Вдруг поделятся полезной информацией с журналистом?

– Из России? – спросили меня. – Мы можем устроить для вас экскурсию по городу. Свозить на буровую. И организовать встречу с президентом.

Чавес не боялся публичности. Охотно встречался с репортёрами. Участвовал в регулярной программе «Ало, президенте», многочасовом телевизионном марафоне, на котором отвечал на вопросы, мог рассказать про свою бабушку или сделать важное политическое заявление. За словом в карман не лез. Мог публично назвать Джорджа Буша дьяволом, а Иисуса Христа – первым коммунистом.

Однажды британский журналист ехидно спросил Чавеса, не обидно ли ему, что во время поездки в Великобританию его не принял премьер-министр Тони Блэр?

– Вопрос ваш дурацкий, – ответил Чавес. – Не буду говорить, что вы лично дурак. Это невежливо. Но вопрос дурацкий.

На эту передачу мне и предложили прийти. Чавес собирался закупать оружие у России, и российским журналистам были рады. Но до ближайшей встречи оставалось много времени. Пришлось согласиться на экскурсию.

Во время прогулки по городу случился дипломатический конфуз. Смотритель музея в Каракасе, узнав, что я из России, начал смеяться:
– Ruso? Hijode Putin. Ha-ha-ha. (Русский? Сын Путина. Ха-ха-ха.)

Я слышал эту шутку раньше. Оппозиционные СМИ Венесуэлы постоянно издевалась над своим президентом. Накануне им стало известно об оружейной сделке между Венесуэлой и Россией. Жёлчь оппозиционеров переключилась на Россию. «Ихо де Путин», – написала одна из газет, обыграв фамилию российского президента в непечатном испанском ругательстве. Посольство России направило ноту протеста. Газета начала оправдываться, но так глумливо, что уже смеялась вся страна. «Говоря Hijode Putin, мы не имели в виду дурного. Ведь «ихо» – это сын. Путин-сын – сын своего отца, который тоже Путин, и отец его Путин, и тоже Путин-сын. Их там целая семья».

По-испански это звучало смешно, но в данный момент я был представителем своей страны и возмутился. В итоге сотрудник музея и представительница МИДа Венесуэлы принесли извинения.

Чтобы загладить неловкость, музейщик рассказал байку. Якобы один из отцов венесуэльской независимости Франсиско де Миранда, путешествуя по Европе, был принят при дворе российской императрицы Екатерины II. Даже на короткое время чуть ли не стал её фаворитом. Екатерина пожаловала ему офицерский чин и дала денег на революцию. А тот привёз домой трёхцветный российский флаг. Вёз его на груди, и за время путешествия флаг немного пожелтел. Так появился жёлто-сине-красный венесуэльский флаг. Добавили лишь 8 звёзд, по числу образовавшихся провинций.

Из Каракаса я поехал на буровую. В приёмном холле компании PDVSA попытался сосчитать всех Чавесов. Пять штук на плакатах и картинах. Один выступал по телевизору. Один украшал баннер на соседнем доме и был виден из окна. Ещё россыпь мелких чавесов была раскидана по фотоколлажам на стене. И один сиял на футболке пышногрудой секретарши.

Нефтяные вышки стояли посреди озера Маракайбо, похожего на китайский суп с лапшой. Вода была цвета вулканической серы, в ней плавали макароны труб и торчали цыплячьи ножки платформ. Носились катера и вертолёты, сюда в погоне за длинным песо съехались бурильщики со всей страны, такие же широкоплечие и бесстрашные, как их президент. Высились трубы с пылавшими газовыми факелами. Озеро, на котором ковалось богатство страны, было похоже на преисподнюю.

Вырвавшись из нефтегазового ада, я вернулся в Каракас и остановился в гостях у оппозиционера. Адвокат Марко жил на окраине города в богатом районе. Въезд в этот район охраняли вооружённые головорезы-охранники. Марко и сам был головорез.
– Ездил недавно в Голландию, – рассказал он. – Вечером на меня напал грабитель с ножом. Но я же венесуэлец. Вытащил из кармана телескопическую дубинку и ударил его по голове. Тот нож выронил, сам упал. Хилые они в Европе.

На террасе в доме у Марко жил амазонский попугай, охраняемый законом.
– Мар-рко. Жрать давай! – орал он с террасы по-испански.
– Какой дерзкий! – восхитился я.
– В Венесуэле все такие. Оставайся, у тебя тоже попугай будет, – предложил Марко. – Сейчас Чавес всем желающим бесплатно паспорта раздаёт, популист и транжира.

Близились очередные выборы. Бедняки поддерживали Чавеса, но часто не имели документов, чтобы проголосовать. Поэтому паспорта выдавали всем, кто обратится.

– Но я не похож на венесуэльца и говорю с акцентом, – сомневался я.
– У нас в стране есть колонии немцев. Они по-испански плохо говорят. Напиши в заявлении, что ты немец. И выбирай любое имя: хочешь – Мюллер, хочешь Кёлер, а хочешь – Грегор фон Кубатьян!

Мне позвонили из венесуэльского МИДа и спросили, пойду ли я на встречу с Чавесом. Съёмка через две недели. Для меня придержат место. Я написал в редакцию своего журнала. Но мне ответили, что не хотят политики. Тем более Чавеса, одиозного полудиктатора.

С сожалением я простился с портретом на стене. И отказался от статуса венесуэльского немца. Снял в банкомате песо, с риском для жизни поменял их на доллары у уличных барыг и улетел на Кубу.

Спустя несколько лет несгибаемый и казавшийся вечным Уго Чавес заболел раком и умер. Его тело забальзамировали и выставили в Музее Революции.