Родственный обмен
03.06.2020 19:41
Родственный обменПусть пятиэтажка, пусть первый этаж, зато живу одна – радовалась Маша. Она была уверена, что эта малюсенькая однокомнатная квартирка ждала именно её и цену сохраняла  чуть ниже рыночной, как будто заглянула в её банковский счёт, где с переездом укладывалось копейка в копейку.

О ремонте не могло быть и речи. Да какой ремонт, когда вот она, свобода, ни тебе мамы, которая пилила сначала за то, что рано вышла замуж, а потом за то, что рано развелась, никого не родив. Ни тебе мужа, понимающего всё, но при этом не понимающего ничего. Ни Вальки, подруги по несчастью и по съёмным квартирам. Хотя с Валькой, если смотреть снаружи, у них было много общего – и мамы, и бывшие мужья, и работа не по специальности, и талант, отягощающий общение с нормальными людьми.

Это снаружи, а внутри Валька её раздражала, а под конец вообще бесила так, как может бесить лучшая подруга. Под конец все друг друга бесят, думала Маша. Хотя какой конец, скорей начало новой жизни. И мама останется мамой, и бывший муж – кто может быть ближе, – и Валька. Только пусть где-нибудь там, на другом конце города.

Маша закрыла дверь за грузчиками. «Натуральный бомжатник», – донёсся голос одного из них. «Алкаши, небось, жили», – предположил другой. Сами вы алкаши, подумала Маша и оторвала кусок обоев, болтавшийся на стене. Зато сделаю так, как мне надо, без всяких цветочков, белым всё покрашу. Она посмотрела на потолок, весь в жёлто-коричневых разводах, и ещё раз произнесла «покрашу», убеждая и себя, и потолок.

Отодрав несколько кусков обоев, Маша извлекла чайник из коробки с надписью «посуда» и пошла на кухню. Ничего, за месяц разгребу как-нибудь, думала она. Это был первый в жизни отпуск, когда она осталась дома. И не просто дома, а в своём единоличном пространстве. Окошки помыть надо. Маша подошла к окну. Первый этаж был низким. Ничего, зато вон цветочки кто-то посадил, рассуждала она, и двор тихий.

Спать буду, пока не проснусь, без будильника, без Вальки храпучей, без кошки её злобной, и ванна с утра – только моя, и кофе пусть убегает, и плиту мыть не надо, а на обед вообще мороженое куплю и клубнику, и есть буду в постели, и капать туда, куда мне надо, и на пижаму. Пижаму можно вообще не снимать, если не захочется. Холодильник покупать не буду, зачем он нужен в такой маленькой кухне. Стиралку куплю и тостер, когда вот только, а ещё собаку, пусть живёт, из приюта возьму, двоих, чтобы не скучали без меня, и попугая, огромного,– вместо холодильника.

Так иногда случается – просыпаешься на той же мысли, что была перед сном. И Маша проснулась на попугае. Ещё не открывая глаз, по звукам она поняла, что это не один попугай, а целая стая. Полчище голубей билось у приоткрытого окна, двое бесстрашных, проникнув в квартиру, расхаживали по широкому облупившемуся подоконнику. Третий, бесстрашный, замер в изголовье кровати, делая вид, что так было всегда.

Маша, схватив телефон, рванула на кухню. Захлопнув дверь, ещё какое-то время тянула ручку на себя, а потом, заметив швабру, заблокировалась капитально. Маша выдохнула, но не почувствовала себя в безопасности. Окно, хоть и закрытое, но без занавесок, выглядело незащищённым, а голуби вконец обезумели. Раздуваясь от воркования, они ходили друг по другу, оккупировав карниз.

Поспала, называется. Маша взглянула на телефон. Увидев странные цифры – 05.47, она выключила экран и, как будто что-то соображая, включила снова – 05.48. Маша бросилась к окну – совесть надо иметь! Отпугнув птиц распахнувшейся створкой, она высунулась по пояс. Шесть утра! – заорала она, сильно напоминая часовую кукушку, если её разозлить.

– Я их без пятнадцати кормить начинаю, – услышала в ответ Маша.

Перед окном, среди цветочков стоял божий одуванчик – маленькая старушка с белоснежной пушистой причёской кормила голубей. Если бы Маша не была в тот момент злюкой, то заметила бы, как восходящее солнышко подсвечивает старушкину причёску, напоминающую нимб. Рядом со старушкой паслись две кобылы –пятнистые разжиревшие дворняги.

– Люди спят ещё, а вы здесь цирк устроили! – возмутилась Маша. Кобылы перестали пастись и уставились на Машу.
– Мы тут каждое утро гуляем, никто не жаловался, – ответила старушка.
– Считайте, что я пожаловалась! – отчаянно выкрикнула Маша. – Трое голубей проникли в квартиру! А это, между прочим, моя собственность!
– Подумаешь, собственность, вчера только въехала, а уже собственность, – старушка набирала обороты. – Мы тут по шестьдесят лет живём! Порядки здесь наши, а не ваши!

Одобряя хозяйкины порядки, собаки дружно завыли, а потом перешли на лай.

– Вы нарушаете общественный порядок! – Маша пыталась перекричать собак, делая ударение на слове «общественный». – Людям спать не даёте!
– Спать надо крепче! Психопатка! – бабушка отстаивала свои порядки, тем самым объявляя войну.
– Кто психопатка? Я психопатка? – возмущённая несправедливостью Маша перешла на шёпот. – Я этого так не оставлю, – сказала она сама себе, закрывая окно, тем самым принимая войну.

Собаки, не прекращая лаять, подбежали к окну и встали на задние лапы, опираясь передними на стену. Старушка скомандовала им «гулять»,они замолчали и продолжили пастись как ни в чём не бывало. Старушка тоже как ни в чём не бывало продолжила кормить стаю, подбрасывая корм небольшими порциями.

Жизненный опыт диктовал Маше какой-то план действий, но она пока не могла сосредоточиться и что-либо понять. Её хватило на то, чтобы заглянуть в комнату и, не обнаружив там голубей, закрыть окно и брякнуться в постель, укрывшись с головой. Принять реальность – об этом не могло быть и речи, не для того судьба на последние деньги обеспечила её отдельной квартирой. Наверняка судьба хотела как лучше, желала ей счастья и благополучия. Ведь это только первый день, случайность, недоразумение. И, может быть, всему виной попугай, привидевшийся перед сном, и две собаки из приюта, которым нескучно.

Возьму у Вальки кошку на первое время, подумала Маша, такая кошка не то что голубей, всех собак разгонит, буду утром бросать её в окно. Может быть, Маша и была психопаткой, но мысли о Валькиной кошке её успокоили, и она провалилась в сладкий утренний сон.

Когда проснулась, телефон показывал 12.34, за окном раздавался тупой равномерный стук. Маша встала и подкралась к окну. Голубиная фея тюкала тяпкой, а кобылы неподвижно лежали на боках. Маша решила, что это камушек в её огород, и демонстративно распахнула окно. Собаки зашевелились, кое-как поднялись и в развалку двинулись к окну.

– Нету там Шуры, нету, сиротки вы мои, – запричитала старушка.

Сиротки, сосредоточенно понюхав воздух, отступили.

– Здесь не место для выгула собак! – нанесла удар Маша.
– Таким, как ты, не место в этой квартире! – нанесла ответный старушка. – Жил тут хороший человек, а теперь явилось чудо-юдо, да, мои родные? – старушка искала поддержки у собак. – Чага, Жужа, – она любовно трепала собак, – не нужны нам такие новосёлы, правда?
– Предупреждаю в последний раз! – выкрикнула Маша и захлопнула окно.

Человек в отчаянии со стороны иногда выглядит наивным, как Маша со своим последним предупреждением. Вечером состоялись очередное кормление стаи и выгул кобылиц. На этот раз старушка взялась их вычёсывать, а Маша попыталась что-то сказать по поводу аллергии на собачью шерсть у нормальных людей, но её тут же облаяли в три голоса, включая старушкин.

Жизнь пожилых людей стабильна и предсказуема, по крайней мере, жизнь голубиной феи была именно такой. Может быть, зимой у неё появлялось другое расписание, но летом утреннее кормление начиналось строго без пятнадцати шесть. И Машина жизнь поневоле становилась стабильной и предсказуемой. Подъём в 5.45, и заготовленные с вечера «гранаты» летят в окно. Старушка стреляла из своего «огнемёта» и попадала точно в цель.

Шла третья неделя войны, и Маша подумала, что пора бы поменять тактику, например, проникнуть в тыл врага. Она уже знала, что старушка живёт по её стояку на третьем этаже. Об этом ей сказала соседка напротив, когда Маша попыталась привлечь её как союзника в военных действиях. Но соседка сразу же занекала, замахала руками и даже перекрестилась со словами:
– Господи помилуй, оно мне надо, я себе не враг, и вам не советую связываться. В вашей квартире раньше Шура жила, так они вместе собак бездомных собирали. По три-четыре псины держали.

И Маша поняла, что, кроме неё, это никому не надо, потому как вся свистопляска разворачивалась строго под её окнами – два крайних окна, дальше крыльцо подъезда. Голуби толпились внизу, как будто боялись высоты, кобылы чётко знали свою территорию, и, похоже, другие территории их не интересовали или перестали интересовать. А старушке вообще раздолье, у неё получался собственный земельный участок. И Маша, подумав об этом самозахвате, решила, соединяя в свою пользу земельный кодекс с жилищным, что земля эта ближе к ней расположена ,а значит, прав у неё больше, чем у старухи.

Каждый вечер перед сном Маша выходила прогуляться и, сколько могла, топталась перед окнами – из принципа. Микрорайон был весь испещрён аллеями для прогулок, но другая прогулочная земля микрорайона её не интересовала. Маша стояла на своём клочке, всматриваясь в темноту вражеских окон третьего этажа. К ней приходили разные неприличные мысли, и за одну из них она ухватилась.

Всё, кончился ваш режим, дорогая бабушка, пора просыпаться, произнесла она вслух, настраивая себя на противоправные действия. Поднявшись на третий этаж, она позвонила в известную дверь. Собаки залаяли, а когда послышалось старушкино «иду-иду», Маша побежала вниз. Так раньше поступали пионеры, которым нечем было заняться. Несколько марш-бросков с промежутком в полчаса совершенно удовлетворили Машу. Выпив залпом стакан воды, она бросилась в постель, не раздеваясь. Чувство выполненного долга билось у неё в груди, как могло биться у пионера по совершении доброго поступка.

Утром она проснулась уже в привычное время – 5.45, только не от привычного шума, а от непривычной тишины. Неужели сработало, подумала Маша, глядя в окно. Сработало! И только несколько голубей неподвижно сидело на карнизе. Маша заварила чай, устроилась на кухне перед окном и стала ждать. От того, что сработало с первого раза, ей было и радостно, и страшно одновременно. Не так часто ей доводилось управлять своей жизнью, а тем более жизнью других людей.

В 6.28 в подъезде раздался лай. Проснулись, поняла Маша. Лай скатился сверху и сосредоточился на первом этаже. Уже и подъезд оккупировали. Маша приоткрыла дверь. Старушки не было, кобылы лаяли у подъездной двери. Увидев Машу, они направились к ней. Выпустить их, что ли, подумала Маша и смело шагнула в подъезд. Гулять, скомандовала она и распахнула подъездную дверь.

Вернувшись в квартиру, она уселась перед окном. В 6.37 сверху посыпались крошки, голуби взметнулись, и началось всё как всегда. В 7.18 собаки залаяли у входа в подъезд, и Маша пошла открывать. Она продолжала испытывать утренний радостный страх, или страшную радость. В тот день собаки ещё дважды выходили на прогулку одни, и Маша открывала им дверь. Ей казалось, что старуха испугалась, что маленькая победа одержана, а ситуация под контролем.

Поздно вечером Маше опять пришла в голову пионерская мысль – позвонить старушке по телефону, многозначительно помолчать или сказать какое-нибудь неожиданное слово, например «конституция». По адресу она легко нашла номер домашнего телефона и полные данные – Крестовская Мария Павловна, 13 сентября 1937 года.

От Марии Павловны и 13 сентября Машу бросило в жар. Ведь она тоже была Павловна и родилась 13 сентября.

В этот момент раздался звонок в дверь. На вопрос, кто там, ответили:
– «Скорая помощь»! У вас мужчины дома есть? С третьего этажа бабушку надо транспортировать. Инфаркт, похоже, но в сознании.

Маша распахнула дверь, демонстрируя отсутствие мужчин.

– Ну, тогда хотя бы собак возьмите на себя, а я ещё соседей обзвоню.

И Маша взяла, а собаки и не сопротивлялись, проводили бабушку до машины и поплелись за Машей, понимая, что другого выхода нет. Квартира Марии Павловны осталась открытой, а ключи лежали на тумбочке. Сейчас – спать, а утром зайду к вам, скомандовала Маша собакам, закрыла дверь и спустилась к себе.

После перенесённого инфаркта стало ясно, что подниматься на третий этаж для Марии Павловны нереально. За неделю дворники перетаскали вещи с первого на третий и с третьего на первый. Валька до сих пор пытает Машу, сколько ей пришлось доплатить, чтобы обменять первый этаж на третий. Просто понять не может, что обмен получился родственный. Правда, Машин бывший муж говорит, что понятие «родственный» вышло из обихода и не используется в юридическом поле. А Машина мама жалуется, что её дочь чужую бабушку любит больше, чем родную мать.

Светлана ЕГОРОВА
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №19, июнь 2020 года