Тютя – значит бесхарактерный, не умеющий устроиться в жизни, бесхребетный, невзрачный. Правда, насчет «наплачешься» – это мать, пожалуй, хватила лишку: отец как будто ничего такого не делал, чтобы мать плакала горючими слезами. Чего ей, собственно, реветь, если в доме был натуральный матриархат: что мать прикажет, то отец и сделает. То и дело слышалось:
– Лазарь! Сходи в магазин!
– Лазарь! Заплати за квартиру!
– Лазарь! Выключи телевизор!

Да, вот, кстати, с именем отцу тоже не подфартило – странное какое-то имечко для крестьянского ребёнка средней полосы России. Когда-то давно, ещё в детстве, Ленка спросила мать:
– А почему тётя Вера Машкиного папу зовёт Коленька, тётя Нина Лёшкиного папу – Димочка, а ты нашего папу – всегда только Лазарь?

Татьяна Вадимовна взглянула на дочь с искренним недоумением:
– А как его ещё звать-то? Лазарчик, что ли?

Вопрос был закрыт навсегда – ну неудобное имя, ласкательная форма отсутствует напрочь!

Лазарь давным-давно смирился со своим бесправным положением в семье и никогда не пытался бунтовать, не считал себя жертвой, не «пищал из-под каблука», просто жил тихой тенью – приносил в дом деньги, делал мужскую работу, сопровождал супругу в гости и театр, иногда под неодобрительные взгляды жены напевал свою любимую песенку «Эти глаза напротив», не очень умело бренча на гитаре.

А потом Лазарь совершил поступок, который просто потряс Ленку. В выходной под маминым руководством притащил с рынка тяжеленные сумки, поставил их на кухне, произнёс одну фразу:
– Я ухожу, – и закрыл за собой дверь.

Они с матерью даже не сразу поняли, что произошло. Потом, очухавшись, Татьяна начала предпринимать усилия по возвращению блудного отца: звонить, писать, скандалить, ставить условия, чуть позже – выяснять отношения, ещё позже – просить и обещать. Но Лазарь твердил одно:
– Я буду вам помогать материально, но не вернусь.

Татьяна Вадимовна выяснила, что живёт он с какой-то Надей – «моль белая», на два года старше Лазаря, бездетная, худая, одевается кое-как, краситься не умеет, по профессии диспетчер в автопарке. Татьяна воспряла духом: «На что эта моль рассчитывает?» И начала ждать, когда Лазарь насытится свободой и вспомнит о ней – умной, красивой, с учёной степенью и модной стрижкой.

Ленка отца возненавидела лютой ненавистью и на все его предложения встретиться отвечала решительным отказом. А мать, не прекращая попыток вернуть мужа, вслух говорила:
– Зачем тащить назад этого предателя? Чтобы он опять был в квартире пустым местом? Даёт деньги – и ладно.

Твердила о статусе семьи, о чужих пересудах, о том, что нельзя давать спуску всяким Лазарям, надо им «обламывать рога».

Года через три стало ясно: вряд ли отец вернётся. И тогда же очередной мамин гипертонический криз закончился инсультом. Для Ленки наступили чёрные времена: надо готовиться к выпускным и вступительным экзаменам, а у неё на руках больная мать, едва передвигающаяся по квартире, с трудом говорящая и крайне капризная.

Если бы не отец, Ленка, наверное, сошла бы с ума. Лазарь приезжал каждый вечер, под насмешливые взгляды дочери быстро убирал квартиру, готовил ужин и обед на завтра (Ленка этому так и не научилась), привозил врачей на консультацию. Ленка также замечала, что в доме появлялись разные домашние вкусности – явно приготовил их не отец. Пару раз она сказала ему колкости по этому поводу, но он отмолчался.

Татьяне Вадимовне стало лучше – нога и рука ещё плохо слушались, она практически ничего не говорила, но стала спокойнее. Когда приходил Лазарь, мать заметно оживлялась, внимательно наблюдала за тем, как он хлопочет по хозяйству, слушала его рассказы о работе, погоде и политике. Он уходил, и Ленка видела, как мать замыкается в себе, теряя ко всему интерес.

Накануне дня рождения Татьяны Вадимовны Лазарь подхватил грипп. Он позвонил Ленке, объяснил ситуацию:
– Температура высокая, лежу пластом, да и мать боюсь заразить. Ты уж сама там управляйся. Потом поздравлю.

Но вечером в материн день рождения раздался звонок в дверь. Ленка увидела на пороге худенькую испуганную женщину:
– Я Надежда Семёновна, Лазарь Дмитриевич очень болен, а ведь дорого яичко ко Христову дню – вот от него подарок Татьяне Вадимовне.

И она протянула свёрток:
– Это жилеточка тёпленькая и носочки.

Лена не успела ничего сказать – женщина быстро спустилась по лестнице и хлопнула входной дверью.

На следующий день она снова пришла.
– Извините меня, Лена, я вчера даже не предложила свою помощь – растерялась. Лазарь Дмитриевич ещё болеет, не может прийти. Я принесла рыбный пирог – говорят, ваша мама любит. Может, чем-то помочь?

Две недели Надежда носилась между двумя больными. У Ленки даже злость на неё пропала – так искренне она ухаживала за отцом и матерью, так старалась им угодить. Нет, полюбить её она, конечно, не полюбила. И не простила – моль она моль и есть. Но прониклась благодарностью к этой хлопотливой тётке. И мать на удивление спокойно встречала отцову жену, слушала её болтовню, даже пыталась ей косноязычно отвечать.

Отец выздоровел, и они пришли навестить Татьяну Вадимовну вдвоём с Надеждой Семёновной. Лазарь был весел и немного суетлив от смущения. Он жарил своё фирменное мясо, Надежда была у «повара» на подхвате и всё приговаривала:
– Ой, не пересоли, лазоревый мой, как в прошлый раз!

После ужина отец взял гитару и запел, слегка фальшивя:

– Пусть я впадаю, пусть,
В сентиментальность и грусть,
Воле моей супротив
Эти глаза напротив…

Три пары глаз смотрели на счастливого поющего мужчину с таким странным именем, у которого, оказывается, есть уменьшительно-ласкательный вариант.