– Роман Менделевич, некоторые ваши коллеги дают прогноз погоды на телевидении. Нужно ли для этого иметь специальное образование, или достаточно просто привлекательной внешности?
– Сегодня на телевидении требуется и то, и другое. Хотя для того, чтобы красиво представлять прогноз погоды, нужно немножко подготовиться, пообщаться с метеорологами, научиться правильно выговаривать термины. Но в наши дни на многих телеканалах ведущие прогноза погоды, как правило, не пишут себе тексты сами, а просто играют роль, произносят слова, написанные другими. Я, например, сразу понимаю, кто из них специалист, а кто нет. Это ощущается мгновенно, по первым же фразам. Хотя большинство зрителей, полагаю, этого не чувствует.

– Вы почти ежедневно сталкиваетесь с обвинениями. При этом странным образом вас обвиняют не в плохом прогнозе, а непосредственно в самой плохой погоде. Как вы реагируете на ругань в адрес метеорологов?
– Безусловно, далеко не все прогнозы оправдываются. Вдобавок человек так устроен, что если льёт дождь, стоит холодная погода или дует сильный ветер – это вызывает раздражение, а значит, должен быть виновник. «Ну вот метеорологи сидят – о чём они думают вообще? Лето наступило, а тут такая холодина!» Подобную реакцию можно считать естественной. Я много говорил на эту тему с психологами. Они таким образом тестируют людей. Если человек не жалуется на погоду и принимает её с радостью – значит, его психологическое состояние стабильно, человек находится в согласии с самим собой. Если же он вечно недоволен метеоусловиями, резко высказывается о погоде – значит, у него в жизни что-нибудь не в порядке, существуют неразрешимые проблемы. Ведь если на душе нехорошо, то негативные чувства всегда выливаются на погоду. При этом бессмысленно жаловаться на бездушные тучи, понятно, что во всём виноваты метеорологи.

– А может ли когда-нибудь в будущем суперкомпьютер заменить человека? Исчезнет ли со временем профессия синоптика?
– Я всегда шучу по этому поводу, что профессия синоптика вечна. Если прогноз не оправдался, кто-то должен за это отвечать. Компьютер не накажешь, а вот конкретного человека – да.

– Как вообще становятся метеорологами? Вот, например, вы. Трудно представить человека, который в детстве мечтал предсказывать погоду. Как же к этому приходят?
– Действительно, метеорология – это редкая специальность, я бы даже сказал экзотическая. Мне вот с детства было интересно познание природы. Участвовал во всех школьных экспедициях. Я родился Киеве, там много ходил на кораблях по Днепру, Десне. С другой стороны, мне были симпатичны точные науки. И вот метеорология – та самая область, где можно применить и математику, и интерес к природе. А в начале шестидесятых годов вышла книга Даниила Гранина «Иду на грозу», она меня просто потрясла. Это произведение о физиках, людях, которые исследуют грозу, разряды молнии, проявляют мужество и героизм. Там присутствуют и трусость, и предательство, и различные жизненные коллизии. В общем, книга меня так впечатлила, что я за полтора года до окончания школы уже знал, куда поступать.

– А современным молодым людям вы бы рекомендовали пойти учиться на синоптика или метеоролога?
– Вопрос, наверное, звучит так: чем синоптик отличается от метеоролога? Метеорология – это общая специальность, область знаний о состоянии атмосферы. А синоптик – специальность практическая. Это тот же метеоролог, но занимающийся непосредственно прогнозом погоды. Разница между метеорологом и синоптиком такая же, как между понятиями «медик» и «врач узкой специализации». Ведь медиками являются все, что учился медицине, но дальше каждый выбирает себе специализацию – хирург, невролог, кардиолог. Точно так же и метеоролог. Среди нас есть специалисты в области динамической метеорологии, аэрологии, космической гидрометеорологии.

Знаете, откуда вообще появилось слово «метеорология»? Термин ввёл философ, естествоиспытатель и военачальник Аристотель. Он предложил изучать явления, которые возникают над землёй, – грозу, молниевые разряды, радугу, дождь, метеоры. Он полагал, что метеоры возникают в атмосфере, и потому назвал эту науку «метеорологией». Сегодня всем известно, что метеоры – это космические объекты, ими занимаются астрономы и астрофизики. Но получился такой казус – мы не изучаем метеоры, и тем не менее область нашей деятельности всё-таки зовётся метеорологией.



А слово «синоптик» появилось вот как. В давние времена давление, температуру и влажность измеряли лишь периодически, не на постоянной основе. И вот, наконец, в середине XIX века появилась целая сеть климатических станций, наблюдения стали вестись в разных странах. Замеры делались в основном в полдень и в полночь по местному времени. Понятно, что день и ночь в Лондоне, Париже и Москве не совпадают. И тогда великие учёные Леверье и Фицрой предложили наносить на карту данные, наблюдаемые в один и тот же момент времени. Это назвали «синопсисом». По-гречески «синопсис» обозначает «обозреваю одновременно». И все метеорологи приняли это, и в каждой стране начали вести наблюдения в полдень и в полночь, но по Гринвичскому времени. Вот отсюда и пошла синоптическая метеорология. То есть синоптик – это прогнозист.

– А какое будущее ждёт молодого человека, увлёкшегося этой наукой? И, кстати, интересно, сколько получают метеорологи – рядовые синоптики и крупные учёные в НИИ. Рядовые, наверное, живут в тяжёлых условиях тундры или Заполярья. Вдобавок спать не получится – нужно регулярно делать замеры.
– Метеорологи, которые работают в регионах, а также синоптики, выпускающие прогнозы на сети, имеют невысокие зарплаты. Это очень мужественные люди, увлечённые своей профессией. Вы довольно верно описали условия, в которых работают некоторые из них. Вообще-то мы коснулись огромной проблемы. Только у нас в стране не определена чёткая ставка, а ведь она должна быть более-менее одинакова у всех синоптиков страны. В научно-исследовательских учреждениях ситуация лучше, потому что тут, помимо выполнения научных задач, можно ещё и гранты выигрывать.

– Известно, что существует три крупнейших мировых метеорологических центра – в Москве, Мельбурне и Вашингтоне. Как распределяются роли между этими тремя центрами?
– Австралия ответственна за южное полушарие, а Москва и Вашингтон – за метеорологическую информацию по всему земному шару, включая, конечно, и северное полушарие. Круглосуточно идёт полноценный обмен информацией между этими тремя метеорологическими центрами, без всяких изъятий. Вот представьте: чтобы дать прогноз для северного полушария или хотя бы только для России, нужно собрать информацию со всей планеты. Вот почему мы в Москве должны получать данные отовсюду – с юга Чили, из центра Африки, из Австралии, Индонезии и так далее. То же касается Вашингтона и Мельбурна. Так вот, Австралия ответственна за метеорологическое обеспечение южного полушария, а Вашингтон и наш Росгидромет – за обеспечение информацией всего земного шара.

– Существует миф: якобы американцы лучше предсказывают погоду на территории России, чем наш Гидрометцентр. Что можно на это ответить?
– На самом деле лет сорок тому назад это был не миф. Дело в том, что прогноз погоды – это физико-математическая задача. Раньше полагали, что столь сложный вопрос под силу лишь людям, обладающим особой интуицией, даром, опытом. И это действительно так. Синоптики вообще специфические личности. Но всё-таки сегодня прогноз погоды на девяносто процентов – это физико-математическая задача, то есть нам приходится постоянно решать очень сложные уравнения в области гидромеханики. В СССР фундаментальная наука была развита сильнее, чем в США, однако технологически мы отставали. Ведь у нас не было суперкомпьютеров. И вот в те годы американцы использовали советские наработки, вводили наши данные в свой суперкомпьютер и находили ответы на сложнейшие вопросы. У нас же для этого не было вычислительных ресурсов, мы традиционно отставали.
А сейчас не так. У нас тоже появились суперкомпьютеры, и мы даём прогнозы для России точнее любого зарубежного метеорологического центра. Кстати говоря, сегодня американцы – не самые сильные в мире. Существует Европейский центр среднесрочных прогнозов погоды, где собрана вся интеллектуальная элита Евросоюза. И сегодня это самая сильная структура. Но тем не менее прогностические данные – температура, осадки, сила и направление ветра – конечно же, у нас самые точные.

– Я как-то раз брала интервью у ведущего прогноза погоды профессора Беляева. Он сказал, что порой, если ожидаются сильные холода, он приплюсовывает пару градусов, чтобы у зрителей на душе становилось теплее. А вы в своих расчётах никогда не прибегаете к подобным трюкам?
– Вообще-то метеорологи Гидрометцентра России – джентльмены. Однажды на заседании учёного совета они решили температуру на Восьмое марта прогнозировать в градусах не Цельсия, а Фаренгейта, и тогда цифры всегда будут положительные. Таким образом метеорологи выражают свое тёплое отношение к женщинам. И ошибки никакой нет, ведь всегда можно перевести из Фаренгейта в понятного нам Цельсия. И это не шутка. Когда на Восьмое марта ожидается холодная погода, например, минус семнадцать, – то мы переводим градусы Цельсия в шкалу Фаренгейта и прогнозируем, что будет положительная температура.

– Спасибо вам от лица женщин. Тем более что метеорология – это в основном мужская специальность. Например, «кухней погоды» называют Арктику и Антарктику. А вы бывали в подобных местах? Может, в Тихом океане в молодости работали.
– Да, я несколько раз бывал в пяти-шестимесячных экспедициях. Выходил из Владивостока в Японское море, в Тихий океан. Вдоль экватора проходил от Сингапура до Кении и обратно – мы тогда изучали физику индийского муссона. На Таймыре как-то раз провёл три с половиной месяца. Сингапур посещал почти двадцать раз. Это такая экзотика, это такая фантастика, особенно когда впервые там оказываешься! Температура там почти не меняется, она всегда находится в диапазоне 27–32 градусов – и зимой, и летом, и ночью, и днём. Только вот этот пятиградусный интервал. Устаёшь от этого невероятно.

– То есть вам больше по душе климат средней полосы России?
– Чем хорош наш климат? Ведь тут явно выражены все сезоны. Мы с нетерпением ждём снега, потом прихода лета и так далее. Вот мне больше всего нравится период поздней весны. А Александр Сергеевич Пушкин терпеть не мог это время года: «Я не люблю весны… вонь, грязь – весной я болен… Суровою зимой я более доволен». Так что не удивляйтесь тому, что мне как раз очень подходят московские погоды.

– Шведские метеорологи (почему-то шведские, а не наши) заявили об аномально жарком лете 2020 года. Причём повышение средней температуры на планете даёт установившаяся жара у нас в Сибири. Побит температурный рекорд в Верхоянске – самом холодном месте России. Что происходит, а, Роман Менделевич? Когда конец света?
– Ну, насчёт шведских метеорологов я не знаю. Но действительно об этом говорит Всемирная метеорологическая организация, куда входит, естественно, и наша федеральная служба. В Верхоянске действительно случилось небывалое событие. Ведь это полюс холода, самая низкая температура в северном полушарии зафиксирована именно там – минус 67,8. И вот нынешним летом здесь произошло нечто невиданное – плюс 38. Хочу напомнить, что в Москве десять лет назад тоже зафиксирован рекорд: весь июль и половину августа температура стояла невероятно высокая, горели торфяники, столицу окутало дымом. Был установлен рекорд для Москвы – плюс 38,2. А теперь в Верхоянске, на полярном круге, аномальная жара. Связано это с тем, что в течение длительного времени, почти две недели, над севером Якутии находился так называемый стационарный антициклон. То есть была малооблачная или вообще безоблачная погода. А ведь на это время, вторую половину июня, приходится период летнего солнцестояния, когда солнце не заходит за горизонт. И вот при безоблачном небе происходил постоянный прогрев. Целых две недели! Отсюда такая высокая температура. Это, конечно, феноменальное событие, весь метеорологический мир до сих пор гудит. Однако можно ли говорить, что это признак глобального потепления? Нет. Каждое конкретное событие имеет своё физическое, синоптическое обоснование. И лишь когда видна динамика, то можно говорить об изменении климата. Если часто повторяются такие экстремальные события – вот это и есть признак глобального потепления. И сейчас, безусловно, происходит увеличение числа подобных маловероятных ситуаций.

– То есть всё-таки конец света близко? И какое лето нас ждёт в этом году?
– Вот если говорить о Верхоянске, то там ежегодно с конца ноября солнце перестаёт всходить. Чем не конец света? В феврале, правда, свет опять появляется…
А если говорить о лете, то оно будет жарким, но неоднородным. Атмосфера является хаотической системой, там не бывает однородности. Можно ли сказать, что с какого-то момента на планете вдруг началась весна? Нет, конечно. И если говорить о лете – оно тоже неоднородно. Периоды жаркой погоды будут сменяться периодами похолодания и дождливой погоды, потом опять придёт период потепления. Неустойчивость – это самое постоянное свойство атмосферы, как ни парадоксально звучит. И не дай бог, если в атмосфере будет устойчивость. А когда я говорю, что лето будет тёплым, даже жарким, это значит, что среднее значение температуры окажется выше многолетних значений. И это совершенно не значит, что каждый день будет жарко. Ничего подобного. Будут и похолодание, и потепление. Устойчивость очень хороша в семье, в кругу друзей, в стране, вообще в мире. А для атмосферы это очень плохой показатель. Вот в 2010 году был стационарный антициклон. Сколько бед он тогда принёс! Не дай бог.