Хотелось верить, что вирусы умрут, вроде марсиан из романа Герберта Уэллса. Замрут посреди городов грозные треножники пришельцев с торчащими из люков ошмётками зловонной инопланетной плоти. Ужасно. Но жизнь начнётся с чистого листа.
Граждане и власти устали от пандемии одновременно, ограничения снимаются снизу и сверху, а люди продолжают болеть. Вместе с этим пришло понимание – чуда не произойдёт, до осени не рассосётся.

КОВИД у нас надолго и никуда уходить не собирается. Из больших городов вирус перековылял в глубинку, откуда может запросто вернуться в не успевшие очухаться города-миллионники, а потом обратно – и так до максимальной иммунизации населения.

Вакцину готовят для нынешних штаммов, но уже нарождается обещанная вторая волна пандемии – в Пекине, Бразилии, Африке и на американских митингах. И это совсем другие вирусы.

Первые отечественные добровольцы чувствуют себя хорошо. Ну а как же иначе?

Мы думаем о КОВИДе, а между тем обогревающее Европу течение Гольфстрим замедлилось до самых низких значений, и теперь остатки его тепла плавят и без того тающие ледники Гренландии.

Телеканалы твердят о снятии ограничений, но именно сейчас количество больных среди друзей и знакомых велико как никогда. Объединяет заболевших неистовое желание зажить прежней, «доковидной» жизнью.

Друг, моряк загранплавания, сейчас в рейсе, а его супруга лежит в палате интенсивной терапии, ребёнок – в детской больнице, и поддерживать друг друга они могут только по телефону.

– У тебя в палате телевизор есть? – задаёт из Атлантики неуместный вопрос штурман дальнего плавания. Он растерян, он исчерпал запас слов, чувствует себя бессильным и виноватым, а ведь надо о чём-нибудь говорить.

– Иванов! Ты охренел там в своём море! – возмущённо кричит умирающая жена. – Какой, на хрен, телевизор? Я с Богом разговариваю! У тебя сын с температурой сорок! А ты в своём грёбаном море!

Вот так – уже в своём! Уже в грёбаном. А год назад жена гордилась, что её муж регулярно привозит из рейсов «горкой» приличные суммы, на которые они приобрели новенькую «трёшку».

Сохранится ли эта семья?

– Ты ходишь? – участливо спрашивает по телефону другая жена лежащего под капельницей супруга и слышит в ответ «загробный» возглас:
– Куда-а-а?

В самом деле – куда? В красной зоне всё не так. Впрочем, и там случаются земные радости.

– Перевели меня из реанимации в палату, – рассказывает по телефону близкий друг. – Лежим вдвоём. Сосед – заслуженный крепенький мужичок, отпахавший двадцать пять лет на Шпицбергене, на каких-то особых рудниках. Загибались с ним на соседних койках конкретно, но ребята нас вытащили. Не боги – молодые ребята и девчонки, но как старались! И вот лежим, и сосед говорит, что хочет свежесолёного сальца с прослойками, и огородного лучка, и свежеиспечённого чёрного ржаного хлебушка. А ко всему этому холодной водочки, хотя бы по сто граммов. Отвечаю соседушке, что в такой больничке даже секс реальнее отыскать, чем вышеперечисленные радости. А он усмехнулся, позвонил куда-то, и представь, спустя полтора часа нам всё это доставили в красную зону! В полночь!.. И самая строгая в отделении медсестра сама принесла всё это в палату! И добродушно напутствовала сквозь респиратор, что удушит нас голыми руками, если после водочки начнём искать приключений. Вовка! Как же мы кайфанули! Ты не поймёшь! Чтобы понять, надо в реанимации поваляться. Какие приключения? Мы и не искали… Лежали, тянули водочку по граммульке, хрустели лучком и вспоминали всё лучшее… До сих пор удивляюсь, как соседу удалось. Спрашивал, а он смеётся: «У меня знаешь какие связи!»

Звоню другому товарищу, лежащему в Центре имени Алмазова, тот быстро оклемался и даже сочинил с соседями по палате песенку «Алмазовский централ – ветер ковидный!».

А ещё один друг заболел повторно. Это он мне по телефону из больницы сообщил. В конце апреля, по классике, у него пропали вкус и обоняние, немножко «потрясло» и отпустило. В больницу не взяли, клали тогда только тяжёлых. Похворал приятель две недели под наблюдением участкового терапевта, и его выписали. После чего зажил полной жизнью – гулял по улицам, особенно ночью у Невы, и слал мне жизнерадостные ролики, после которых самому хотелось, подвывая, умчаться в белую ночь. Бродить по набережным в толпе счастливых людей, снимать великолепные рассветы, прихлёбывая из походной фляжечки что-нибудь эдакое…

А в конце июня он угодил в реанимацию. Как же так, спрашивает, ведь я уже переболел. Лечащий врач ответил, что, по последним данным, повторное заражение КОВИДом исключается. Почему заболел? Типичное волнообразное течение. Почувствовал себя лучше и помчался в город заражать окружающих. Контрольные тесты не делал? Почему? Потому что их не было (бесплатных) в тот период, вот и не стал заморачиваться, выкладывать в платном центре четыре кровных тысячи, да и не было лишних денег «на больняке».

И сколько таких случаев в многомиллионном городе? А ещё, говорят, в России мало демократии. Демократии у нас хоть попой ешь. В некоторых странах больным и контактным двери сваркой заваривают и не заморачиваются насчёт беззакония.

Вечером у жены состоялся вебинар, на котором анализировали международный опыт, касающийся повторного заражения КОВИДом. Оказывается, такую возможность медики уже не рассматривают. Речь идёт о затяжном волнообразном течении болезни. Это происходит в двух случаях – при лёгкой бессимптомной форме и при прерванном лечении. Чаще по причине легкомыслия пациента – мол, полегчало, и хватит. В этот период больные как раз очень интенсивно заражают окружающих, а потом им самим резко плохеет.

Однако волнообразное течение коронавирусной инфекции (вторая волна заболевания) – это совсем не вторая волна пандемии, обещанная нам к зиме. Новая пандемия может произойти, если население не выработает иммунитет либо если вирус мутирует. Тогда он не будет реагировать на создаваемую вакцину и начнёт поражать даже тех, кто уже переболел.

Наслушался всего этого, и захотелось бокал хорошего вина, а бар опустел. Неожиданно в супермаркете мне отказали.

– Сегодня в городе выпускной, – объяснила кассир. – «Алые паруса» и всё такое.
– Но ведь они в онлайне празднуют, – возразил было я.

И тем же вечером убедился в обратном. Под окнами раздался призывный свист. Празднично одетый юноша и две девчонки с разноцветными воздушными шариками вызывали мою соседку с верхнего этажа. В руке у юноши был пакет с недвусмысленно просвечивающими контурами шампанского. Ну и пусть запретили сегодня. Он это знал и купил вчера.

Тем же вечером мы отважились прогуляться в наш «домашний лес» и увидели, что он переполнен счастливыми юными созданиями. Дымили мангалы, бренчали на гитарах юноши, девчонки топлес плескались, радостно визжа, в прогретой за последнюю неделю воде.

И маски молодёжь не надевает. Вот уж что действительно абсурдно – так это купание топлес в масках и респираторах.

Так уж получилось – у них отняли Неву, Дворцовую площадь, парки и набережные каналов, и они решили по-своему.

– Как же их осуждать? – улыбнулась жена. – Подумай, школьный выпускной бывает в жизни только один раз. Можно два раза и даже три окончить институт, защитить две диссертации, получить десять премий… Ну, допустим, им скажут – отпразднуете в следующем году. Но ведь это будет уже не их выпускной… Вот ты бы как поступил, папочка?
– А я и не ворчу.

Вечером по каналу «Россия 1» транслировали обновлённые «Алые паруса». По новой традиции парусник мечты ходил уже не в центре города, а в устье Невы, двигаясь вдоль ультрасовременных конструкций навесной автострады, мимо стадиона, похожего на гигантскую летающую тарелку, мимо небоскрёба Лахта-центр…

Фейерверк без восторженных зрителей превзошёл по грандиозности все ожидания. А артист, игравший писателя Грина, сидевшего при свете лампы на террасе над чистым листом бумаги, был каким-то неестественно взволнованным, я бы сказал – мятущимся. И тоже без маски.

В тот день в Петербурге скончалось от КОВИДа 57 человек.

В августе мы летим на Кубань за Верунчиком, а в какой город мы её привезём?

«Мирнебудетпрежним» постепенно обретает смысл и очертания. Вот уже три месяца обхожусь парой футболок и спортивными брюками, гардероб остался нетронутым, летняя обувь – нераспакованной. И уже не хочется быть другим. Меня таким знают и принимают в моём районе, в магазинах и любимом пабе, где обслуживают навынос. Есть ли смысл выглядеть лучше, чем я есть на самом деле?

В еженедельнике на 25 марта значилось полсотни запланированных встреч, из которых состоялась всего одна. И ни малейшего беспокойства по этому поводу. Может быть, всё это общение, все эти люди были мне не нужны? И вся моя одежда, все мои дела – тоже?

Надо бы встряхнуться, но не хочется. Да и не пора.

И жизнь моя в волшебном мистическом Петербурге ныне ничем не отличается от жизни в каком-нибудь областном и даже районном городке, разве что греет мысль, что в получасе езды на метро – Александрийский столп, крейсер «Аврора», клодтовские кони, Фонтанка и Невский проспект.

Читательница с Урала прислала грустное письмо, что в силу хронического заболевания крови вот уже пять лет вынуждена носить маску. А ведь молода душой и даже пытается играть с внуком в футбол. И при этом низкий иммунитет и «физиономия, распухшая от гормонов». И люди инстинктивно шарахались от неё, шедшей по городу в маске. А теперь все в масках, по крайней мере многие… И она чувствует себя такой как все. И в СМИ открыто говорят, что маски у нас надолго.

И дистанцию в магазинах мы научились соблюдать инстинктивно.

И счастливые сограждане наконец-то ломанулись со всей страны в Крым, который почти не пострадал от КОВИДа. Не пострадал, потому что вовремя захлопнулся ещё в апреле, с суши и моря. Как эпидемиолог боюсь отвечать на вопрос, что будет в Крыму в сентябре… Дай бог, ничего плохого не будет.

Рискнул выбраться в город, чтобы подарить близкой подруге свою только что вышедшую книгу. Книжку издали дистанционно, по безналичному расчёту и заключённому онлайн договору, а тираж привёз прямо под дверь курьер в маске и помог затащить полсотни упаковок в квартиру. А ведь раньше надо было ритуально тащиться в издательство, пить с редактором кофе и умничать «о путях и перспективах развития творческого процесса». Вот они, перспективы, – грянули… И можно их не любить, но жаловать приходится.

С подругой встретились у метро и синхронно подумали, что надо бы по такому поводу… Но ведь всё должно быть закрыто! Должно! Но когда мы постучали в стеклянную дверь грузинского ресторанчика, выглянул человек, удивительно похожий на Фрунзика Мкртчяна, с опаской выслушал нас и просиял: «Сычас всё устроим!»

И нас впустили и обслужили по высшему разряду в совершенно пустом зале.

Правда смешалась с ложью, и вдруг оказалось, что полуправда страшнее всего. Отовсюду звучит: не верьте в пандемию, не голосуйте за поправки, не прививайтесь вакцинами! Пугают сценариями: Большой Брат хочет умертвить пять «лишних» миллиардов гомосапиенсов!

Тем временем Гольфстрим лижет ледники Гренландии, а СМИ об этом молчат. О Гольфстриме впору вопить во весь голос.

И ещё в римской больнице скончался Эннио Морриконе. Не от КОВИДа. Композитору был 91 год. Саундтреки, спагетти-вестерны – неблагодарный путь для художника. Но Морриконе возвеличивал всё, к чему прикасался. Великим творцам свойственно уходить вовремя?

Переболевший КОВИДом друг вышел в третьем часу ночи на балкон, предварительно погасив в квартире свет, сложил рупором ладони и прокричал в тёмное пространство микрорайона:
– Голосуй за поправки-и-и!!!

Пять секунд тишины, и хриплый мужской голос с балкона напротив послал его на три самых славянских буквы, и тут же был послан туда же другим брутальным голосом. Затем подключились патриоты и либералы, а затем дамы и даже многодетная мать, у которой проснулись и заплакали детишки. И началось!

Устали. Решительно все устали.

И как же немного надо, чтобы вот так, одним криком, с балкона в полночь завести весь город, а может, и весь мир?