Мои ровесники, выросшие при советском телевидении с его двумя программами, даже при полном отсутствии музыкального слуха безошибочно узнавали три мелодии – «Интернационал», гимн Советского Союза и мотив, звучавший в прогнозе погоды в конце программы «Время». Эта музыка всем особенно нравилась.

Позднее эту песню на слова Роберта Рождественского исполнял Муслим Магомаев. Ни у кого не возникало сомнения, что мелодию сочинил кто-нибудь из наших отечественных мэтров. А в девяностых её дуэтом исполнили Лев Лещенко и Алёна Свиридова.

Уже будучи взрослым, я узнал, что мелодия взята из песни «Манчестер – Ливерпуль», которую в далёком 1966 году сочинил француз Андре Попп. Впрочем, один из друзей, с которым я поделился этой новостью, сразу решительно отмахнулся:
– Да брось ты, какой француз! Наверное, наш бывший Андрей Попов, эмигрант. Ведь мелодия-то наша, истинно русская, задушевная.

И вот когда наступила другая эпоха не только для телевидения, но и для страны, мне довелось встретить человека, которому ненавистны и эта мелодия, и сама канувшая в Лету программа «Время», и вообще телевидение.

Я не любитель отдыхать в санаториях и на курортах. Это же нужно почти месяц ходить по врачам, питаться не тем, чего душа желает, а тем, что дают, без встреч и общения с друзьями. Не для меня такое!

Но супруга в ультимативной форме заявила: пол-России мечтает попасть в наш башкирский санаторий «Янган-Тау», а мы с тобой последний раз по-человечески вместе ездили на отдых в молодёжный лагерь «Гурзуф». Дескать, другие своих жён холят и лелеют… И так далее. В общем, легче было сдаться, чем упорствовать. Тем более что на работе наступило относительное затишье. Но была ещё одна причина: я решил окончательно и бесповоротно бросить курить.

Всё было просто замечательно. Не зря здесь любили отдыхать и лечиться такие знаменитости, как Михаил Калашников, Сергей Михалков, и другие. Не сразу, но и для душевного общения нашлись люди, с которыми интересно поговорить не только о хворях. Наши новые знакомые, уроженцы Башкирии, приехали из Челябинской области, городка, в котором из десяти предприятий половина работает на оборонку.

Глава семьи директорствовал в техникуме, который готовил специалистов для одного из тех самых заводов. Его супруга трудилась в плановом отделе такого же предприятия.

Когда жёны отправились на очередные процедуры, мы с моим новым товарищем решили проигнорировать рекомендации врачей. В конце концов, не такие уж мы больные, имеем полное право провести время более традиционным способом для двух мужиков. Благо накануне меня навестил одноклассник, живущий в ближайшем райцентре, и привёз с собой горячительные напитки.

Душевные посиделки были в самом разгаре, когда вдруг по радио зазвучала та самая мелодия из программы «Время». Моего собеседника словно подменили.

– Выключи эту поганую мелодию, ненавижу! Телевидение это, пошли бы они, стервятники человеческих судеб, – ни с того ни с сего выпалил он и, не дождавшись меня, махнул рюмку.

Я был ошарашен. Если честно, во мне вскипело чувство обиды за наше профессиональное сообщество. До этого я говорил ему, что занимаюсь журналистикой, правда, не вдаваясь в подробности.

– Погоди, а что ты имеешь против телевидения? Это же как зеркало: посмотрел – не понравилось – отвернулся. А ненавидеть конкретную мелодию вообще какая-то несусветная глупость.

Показалось, что визави и сам был не рад взрыву эмоций. Далее – рассказ от его лица.

– Ты прав, разумеется, глупость. Но с этой мелодией связан один из самых неприятных моментов моей жизни. После окончания пединститута я получил распределение в сельскую школу. Поступая на исторический факультет, совершенно не мечтал о карьере педагога. Поскольку в вузе не было военной кафедры, думал: отслужу год и буду определяться в жизни сам. Но вышло иначе – наверху приняли то ли закон, то ли указ, чтобы сельских учителей в армию не призывали. Я с головой окунулся в сельские педагогические будни.

Не прошло и двух лет, как назначили директором школы. Кем только не пришлось побывать – ты и агитатор, и вожак молодёжи, и даже депутат сельсовета. Несмотря на настойчивые намёки и поползновения, сохранил статус холостяка – ждал окончания срока трёхлетней отработки. Но не зря говорят: мы предполагаем, а небеса располагают.

В конце учебного года пригласили в райком партии и объявили, что я в резерве кадров, приняли в кандидаты, а затем и в члены КПСС. Кажется, я должен был заменить заведующего отделом народного образования.

Эта перспектива не слишком обрадовала, я был по горло сыт проблемами одной школы, а тут светила работа с учебными заведениями целого района. Но, на счастье, столкнулся с первым секретарём райкома комсомола, который, увидев мою кислую рожу, поинтересовался, как у меня дела. И я стал вторым секретарём. Главный идеолог молодёжи района – не всё так плохо, ребята!

Сейчас принято выставлять комсомол в негативном свете, словно это комсомольцы разворовали богатство страны. Но это была отличная школа подготовки управленческих кадров, которая на ранних этапах отсеивала тех, кто не имел способностей руководить, доводить порученное дело до результата. Мне повезло вдвойне, на этой работе я встретил Веру. Закончилась моя холостяцкая жизнь.

Женились мы по большой любви. Она, выпускница экономического факультета местного аграрного института, жила с мамой. С её отцом, крупным чиновником в правительстве, я познакомился только на свадьбе.

Всё шло своим чередом. Как молодые специалисты мы получили однокомнатную квартиру в новом доме, меня назначили заместителем председателя горисполкома по социальным вопросам. Может быть, и не обошлось без вмешательства тестя, но я честно отрабатывал свой хлеб, исполняя самые неблагодарные чиновничьи обязанности.

Но одно обстоятельство круто изменило нашу жизнь. Меня пригласили в местный военкомат и поставили в известность: необходимо ехать на офицерские курсы, поскольку человеку на моей должности не положено оставаться рядовым и не обученным ратному делу. Я был даже рад на некоторое время вырваться из круговерти повседневной рутины.

Приезжаю после курсов домой, чемодан полон московских гостинцев и обновок для любимой жены, которых в провинции невозможно было достать даже у фарцовщиков. И испытываю шок: в квартире только мои шмотки. Бегу к тёще, а меня даже на порог не пускают.

Ситуацию прояснил приятель. Он примчался, услышав о моём приезде.
– Ну, ты красавец! Отдохнул, получил звание офицера. А ещё тебя показали по Центральному телевидению. А кто она, эта блондиночка, с которой ты миловался в парке? Смотрелись хорошо, особенно под эту песню, – он попытался даже спеть: – «Я прощу, а вдруг река простить не сможет никогда…»

Что я пережил в эти дни, вовек не забуду. Вера категорически не шла на контакт. Тот злополучный выпуск программы, как мне рассказали, она, оказывается, не видела. Но коллеги посоветовали ей посмотреть утренний повтор новостей. После этого жена на работу не вышла. Событие стало самым обсуждаемым в нашем десятитысячном посёлке.

Начальство слегка меня пожурило, но даже с каким-то чувством зависти. Окончательно добило сообщение друга, работавшего врачом в нашей районной больнице: Вера сделала аборт.

Жизнь в этом посёлке для меня потеряла всякий смысл. Через две недели я уже сидел в поезде, увозившем меня к однокурснику в Челябинскую область. Что самое обидное, я ведь так и не увидел эти кадры…

Его рассказ прервал приход наших жён, румяных, распаренных после процедур. И я так и не узнал подробностей романтической встречи, случайно снятой операторами Центрального телевидения.

– Дамир, ты сходил на переговорную, или тебе безразлично, как себя чувствуют наши детки? А ты, смотрю, тут здоровье укрепляешь? – с укоризной глядя то на мужа, то на меня, спросила супруга моего собутыльника.

За нас заступилась моя благоверная:
– Да ладно, Верочка, ну посидели мужички. Спасибо твоему, что помог уничтожить завезённую его другом заразу. Господа-товарищи, нам-то хоть что-нибудь оставили?

Мы вместе провели ещё три дня, но поговорить с Дамиром о той драме, сопровождавшейся музыкой Андре Поппа, так и не удалось.

Хотя я уверен: картинка была отличная, советские телевизионщики, в отличие от многих современных коллег, были профессионалами высокой пробы.